Петр улегся на кушетке, без подушки, без одеяла, но уснул мгновенно. Сказалась долгая дорога, беспокойство за мальчишку. Хотелось есть, но спать хотелось больше. Заглянувшая в кабинет Люба достала одеяло и подушку из шкафа, отставила валенки подальше, укрыла Петра.
Она вышла из кабинета, пошла к Марии. Та слушала спину Сашки, предупреждающе махнула рукой: тихо! Потом спросила:
- Чего ты хотела, Люба?
- Ну, что у парня-то? Услышала чего? Или обойдется? – с беспокойством спросила Люба.
- Да вроде бы не слышно ничего страшного, но дождемся утра. Где там Петро?
- Спит твой Петро без задних ног. Укрыла я его твоим одеялом. А парнишку покормить бы надо. Ехали-то долго они, проголодались, небось.
- А что там у нас есть?
- Да ничего я не готовила. Для Петровны невестка приносит, Ефимовича домой забирают, там кормят, так что нету у нас еды.
- Значит, так. Свари кашу манную – там в холодильнике пол-литра молока стоит – чай сделай, за хлебом сбегай. А Петра я дома покормлю.
Люба завозилась у порога. Мария поняла, что она хочет что-то сказать.
- Ты чего, Люба? Чего остановилась?
- Я что хочу сказать тебе, Маша. Не водила бы ты Петра домой. Пусть здесь живет. Оформим его как больного – да мало ли чем мог заболеть мужик! И тебе лишняя единица для показателей, и разговоров меньше. Я так думаю.
Она вышла из палаты, а Мария задумалась. Запал ей в душу этот кубанский казак, хотя она хорошо понимала: нет у нее с ним ничего и быть не может. Семейная жизнь Марии не заладилась сразу: вышла замуж сразу после войны, ей тогда исполнилось двадцать. Вышла не по любви, а потому, что позвал замуж пришедший с фронта одноногий мужичок. И покрасивее девки сидели, а она всегда отличалась пышностью тела. Егор и до войны попивал, а после и вовсе стал пить запоем. Мать думала, что женится – успокоится, образумится. Маша согласилась, думала, что сумеет полюбить его, отвадить от бутылки. Но не получилось так, как хотелось. После свадьбы и видела она любви-то только в первую неделю, а потом чуть не каждый день друзья-товарищи, а она должна стол накрыть, убрать за ними, сбегать за бутылкой, если не хватило. А когда она отказала, поднял на нее руку. Она, конечно, справилась с ним – была покрепче, да и покрупнее – и ушла к матери, забрав свою постель. Свекровь приходила несколько раз, просила, грозила, но Мария не согласилась. А вскоре Егор утонул в речке: ранней весной решил сократить путь домой с фермы, где работал сторожем, пошел через реку, да и угодил в прорубь. Как это случилось, не видел никто, но скоро его нашли у берега. Мать его обвинила во всем Марию, но в селе ее не поддержали. С тех пор Маша жила одна – мать вскоре умерла., а детей завести она не успела. Иногда она говорила с подружками, что родила бы от кого-нибудь себе ребеночка, чтоб было зачем жить, но подружки, особенно замужние, относились к этому по-разному.
Увидев Петра, Мария подумала, что хорошо бы родить от такого – высокого, сильного, красивого. Он не местный, со временем уедет, а она никогда в жизни не сказала бы ему о ребенке. Родила бы для себя, да и все. Ведь ей уже тридцать, сколько же ждать? И чего ждать? Она вздохнула, поднялась. Может, Люба и права, а может... Поговорят, да и перестанут. Нужно было летом, когда здесь было много командированных шоферов, присланных зерно вывозить... Но ведь не предложишь себя прямо, а ждать, что кому-то она понравится – дело, видимо, долгое.
Она пошла в кабинет, где спал Петр. Тот храпел, укрытый одеялом. Мария посмотрела на него, вышла. Нужно идти к парнишке. Вроде бы воспаление не прослушивается, но нужно посмотреть.
Сашка лежал взмокший, раскрасневшийся, тяжело дышавший. Мария потрогала его лоб. Температура упала, но, конечно, это на время. Пенициллин у нее есть, будет колоть его каждые четыре часа, может, и вытащит парня. А Петр – посмотрим до утра.
Люба принесла кашу, чай, легонько потрясла плечо больного. Он открыл глаза.
- Нужно покушать, миленький, - проговорила Люба, - без этого не поправишься. Поднимайся, садись, а покормлю тебя.
Сашка попытался было отказаться, но Люба была настойчивой. Она подложила ему под спину подушку, подтянула одеяло и присела рядом.
- Ну, давай, понемножку. Это каша. Утречком я тебе чего-нибудь другого принесу.
Несмотря на слабость, Сашка все же вспомнил, что он не ел почти сутки. Каша ушла вся, хотя он совсем ослаб. Он откинулся на подушку, прикрыл глаза.
- Ну, вот и молодец! Теперь и лечить тебя будет легче.
Мария приготовила все для укола, вышла в процедурную. По коридору шел Петр.
- Мария Васильевна, я схожу в магазин, он еще открыт? Куплю чего-нибудь на ужин. Есть хочется!
Мария взглянула на часы: было около восьми часов, магазин работал до восьми.
- Мы решили оставить тебя тут на правах больного, так что и кормить будем на этих правах. Сейчас Люба сделает тебе яичницу, и каша манная есть. так что до утра, может, доживешь, - почти строго сказала она. – А парень твой уже поел. Значит, жить будет.
...Наталья с чемоданом шла по улице, не зная, что делать. Возвращаться теперь нельзя: Николай поймет ее слабость, обнаглеет совсем. Пусть помучится, думая, куда она ушла. А куда ей идти?
Народа на улице было немного, поэтому шанс встретить кого-то знакомого был невелик. Ноги сами привели ее в тот дом, где она встречалась с Василием. Это, конечно, не значило, что она пришла к нему, но идти больше было некуда. Тем более что время к вечеру, да и мороз крепчает.
Она достала из кармана ключ, открыла дверь, вошла, осмотревшись. В доме было тепло, значит, Василий приходил.
Наталья включила свет, расстегнула пальто. Она прошла в комнату, села на стул у стола. Вот и все. Скорее всего, семейная жизнь ее кончилась. И придется ей растить ребенка одной.
Она сняла пальто, развязала шарфик. Хотелось есть, пить. В холодильнике она нашла несколько яиц, масло. Быстро пожарила яичницу, но хлеба не оказалось. Пришлось съесть все так, без хлеба.
А Василий проснулся в квартире родителей Татьяны, под вечер. Ему стало очень неловко, он вспомнил, как плакался на судьбу, как его утешали все, кто был рядом. Мать Татьяны, увидев, что он встал, пригласила его в кухню, налила рассола, предложила поесть. Василий отказался, сказал, что ему нужно идти. Он быстро оделся и, не спросив, где Никита с Татьяной, ушел.
Решив, что ближе идти на квартиру, что он снимал для встреч с Натальей, чем в общежитие, Василий двинулся туда. Подходя, он увидел свет в окнах, не сразу понял, кто там. Когда вошел, очень обрадовался: на диване лежала Наталья, на столе стояла пустая сковородка.
Василий присел на стул рядом с диваном, глядя на Наталью. Она почувствовала его взгляд, села.
- Ты пришла? – пьяным голосом спросил Василий.- Я знал, что ты придешь!
Он потянулся поцеловать ее, но Наталья брезгливо оттолкнула его:
- Проспись сначала, потом лезь с поцелуями!
- А знаешь, почему я такой пьяный? Из-за тебя! Я люблю тебя, а ты меня отталкиваешь!
Он продолжил попытку обнять Наталью, но она встала с дивана.
- У тебя даже поесть нечего! Нужно идти в магазин.
- Я сейчас! – поднялся Василий. – Я сбегаю!
- Куда ты сбегаешь? - произнесла Наталья, глядя на него с презрением. – Дай денег, я сама схожу.
- Денег? Пожалуйста!
Василий достал бумажник, в котором еще оставалось достаточно, протянул его Наталье. Она взяла его и вышла.
Когда она вернулась с полной авоськой, Василий уже крепко спал. Наталья села на табуретку в кухне и расплакалась. Значит, придется ей жить здесь и жить с Василием. Ну что ж, не самый плохой вариант. Во всяком случае, на данном этапе.