Летняя веранда обдает прохладой. Маленькая Аля внутри меня съеживается и чихает. Кузнечики исполняют концерт Баха для скрипки с оркестром. Воздух пахнет тоской. Мне тяжело вдыхать его грудью. Мне тяжело.
Снова вырываюсь и убегаю от душащей меня вечеринки. От людей, которых так плохо знаю. От взглядов, обсуждений, пьяных рож и бесконечно тянущейся ночи. Я могла бы пойти спать, найти на втором этаже свободную койку и прилечь, но мне не по себе. Хорошо, конечно, забиться в самый угол своего подсознания, лежать, прислушиваясь к музыке снизу, и думать о том, как сложно любить людей. Жаль, что им на меня все равно. Пока веселье целует в губы, глаза закрыты. Никто не видит дальше своего носа. И не спросит все ли в порядке. Вдох. Хочется задержать воздух, почувствовать обиду, засевшую в моем теле и выдохнуть уже без нее.
Именно поэтому я на веранде. Именно поэтому вглядываюсь в темноту за сараем. Именно поэтому. Я не сбегаю, поджав хвост, я ухожу в себя. В ночные тропинки между кустами, в стрекочущих кузнечиков, в звездное небо, в конце концов. Среди миллиардов планет моя душа выбрала эту, она выбрала застрять на даче в воскресенье вместо того, чтобы нежиться в ванне и размокшими руками переворачивать страницы и без того потрепанной книги. Мой ли это выбор?
Последнее время мне страшно ослушаться бородатого дядьку, сидящего в моей голове. Он голосом, от которого у меня мурашки по коже, говорит мне больше общаться с людьми. Быть кому-то другом. Отдыхать с ними и даже любить. И я таскаюсь по баням, клубам, квартирам и дачам, отмечаю дни рождения непонятных мне существ (от алкоголя они и правда становятся существами) или сидеть в кофейнях, прыгать на концертах и посещать музеи с менее опасными, но более скучными существами.
Ветрено. Пустынно. Рядом со мной только ночь, она обнимает меня в промокшей футболке, на которую кто-то пролил остатки пива. И ей все равно. Голова кружится, и я сажусь на ступеньки. Мне очень нужна опора, на секунду прикрыть глаза и забыться, чтобы сердце могло биться дальше. Чтобы я продолжила существовать. Только на секунду. Деревянные перила дачного домика подойдут.
“Аля, Аля, иди сюда!” — папа приехал с работы! Папа! Папа! Папа! Он раскидывает руки, как огромное дерево, хватает меня и поднимает прямо в небо. И мне хочется улететь. Папа присматривается к моим щекам и хмурится. Сегодня меня обсыпало. Гадская аллергия на клубнику! “Значит, сегодня без сладкого”, — папа вздыхает. “А я столько всего из города привез!” “Нечего ребенку душу травить!” — Бабушка выплыла на крыльцо. — “Я ей морковки с сахарком натру. Получше магазинного будет!” Папа кивает и заходит в дом.
Уже скоро нужно будет чистить зубы и спать. На кухонном домике висит железный умывальник. Днем вода в нем успевает нагреться, но вечером она такая холодная! Комары обкусывают ноги, и я спешу спрятаться в дом. Домики закрываются на ключ, и мы всей семьей садимся играть в карты. Вернее, бабушка, папа и мама играют, а я строю домики для зверей. Легкие домики с треугольными крышами, которые так просто разрушить, но так трудно построить. Я ставлю карты первого этажа. Фух, не падает! И приступаю ко второму. Карты нужно совместить так, чтобы они уравновешивали друг друга. Еще немного и… Папа тыкает меня локтем в бок, и карточный домик рушится.
Но он этого не замечает, как заговорщик шепчет мне на ухо: “Пойдем на звезды смотреть”. И мы идем. Папа накидывает на меня какую-то старую куртку из списанных на дачу за ненадобностью, и я утопаю в ней. Ступеньки ободряюще скрипят, и я слышу кузнечиков. Какую песенку они поют? И как они договорились петь одно и тоже?
На небе ни облачка. Чистая, ясная ночь. “Сможешь найти Большую Медведицу?” — спрашивает папа, и я улыбаюсь: “Легче легкого! Вот она! А вот малая! Папа, а ты знал, что медведицу еще называют ковш? Тот самый, из которого мама поливает меня в бане”. “И правда, похож”, — папа вглядывается в небо. Мы замолкаем. Какие-то звезды движутся — это самолеты и спутники, какие-то просто светятся, а какие-то падают. Только очень редко. Наверное, папа хочет загадать желание, ищет глазами падающую звезду, поэтому и молчит. Я тоже начинаю ее искать — если увижу, загадаю, чтобы у папы все было хорошо, а то он последнее время жалуется на сердце. Бабушка говорит, что он еще молодой. А еще, чтобы не придумывал.
Шершавая ладонь сжимает мою. Папа снова тыкает меня вбок. Эй, прекрати! Я открываю глаза. Парень в олимпийке присел рядом со мной, и запрокинул голову, глядя в небо.
— Ты в порядке? Я вышел посмотреть, куда ты пропала. А то вдруг в лес свалила грибы искать. У меня у друга такое было по пьяни, - его голос показался мне участливым, но я поморщилась. Неохото было выслушивать истории про чьих-то друзей.
— Я-то в порядке. А вы как? — ответила я сухо.
— Да, тебе же это неинтересно, — парень пожал плечами и уставился на меня круглыми глазами с какими-то ненормально огромными ресницами.
— С чего ты так решил? — удивилась я.
— На работе научился отличать натянутые улыбки от настоящих. Хочешь уехать, но не можешь?
— Да, нет, не хочу. Просто вышла подышать и задумалась, — продолжать диалог было бессмысленно.
Настойчивый собеседник было встал и хотел уйти, оставив меня в одиночестве, но остановился и вышел на дорожку. Он снова запрокинул голову наверх и стоял так. Долго стоял. Потом повернулся ко мне и сказал: “А я ведь в детстве космосом увлекался, созвездия всякие знал, полушария. А теперь ничего вспомнить не могу. Вырос наверное”. Что-то заставило меня подняться, подойти к нему, также запрокинуть голову и раствориться в чернильном великолепии. Помню сказка была про принцессу в ослиной шкурке. Чтобы не выходить за своего отца замуж, она попросила короля сделать три платья. Одно из них было как ночное небо с роскошными звездами. Как я хотела такое платье!
— А я только Малую и Большую Медведицу знаю. Вот смотри, это большая, а вон там, справа от сарая малая, — перевожу указательный палец. — Папа научил, — зачем-то тихо добавляю я.
— Видишь самую яркую звезду в Большой Медведице? Это Алиот. Не, не там, в хвосте медведя. Ее даже моряки используют в навигации, — парень увлеченно заговорил.
— Ты вспомнил?
— Ага, как-то само всплыло, когда я перестал пытаться, — он пожал плечами, — Только не говори, что мы сейчас будем как парочка влюбленных дураков падающие звезды искать.
Услышав это, я отвернулась. Слова резанули по глазам и в них появились слезы. Захотелось уткнуться в папину куртку и расплакаться. Потому что он ничего не скажет. Не будет расспрашивать, успокаивать, ругаться. А просто будет стоять, как стоял, изредка поглаживая по голове.
— Что с тобой? — снова этот обеспокоенный голос.
— Ничего. Не работают эти звезды, — я улыбнулась, сдерживая навалившуюся тоску уголками губ.
— Я не знаю, чего на тебя накатило, но скажу, что я с тобой. Можешь не рассказывать, если не хочешь. А если чем обидел, прости. Я не считаю, тех, кто смотрит на звезды дураками. Скорее наоборот.
И мне вдруг захотелось открыться ему. Здесь, на этой даче, так похожей на мой домик детство. Потерянный и забытый, ведь больше их нет. Ни бабушки, ни папы…
— Я просто вспомнила детство. Оно у меня рано закончилось. Папы не стало из-за инсульта, мама больше не вышла замуж. Я работаю лет с тринадцати и многого позволить себе не могу. Так хочется вернуться во времена, когда мы всей семьей проводили время на даче. Велосипеды, прогулки по лесу, сбор зверобоя на поле. Я по нему скучаю… — я не договорила о папе, слезы вырвались из глаз и словно мелкий горошек посыпались по щекам.
Вдруг я почувствовала как на меня накинули олимпийку. Она не была огромной, но и я не была той малюткой. Я была сильной, я со всем справилась и просто искала себя. Объятия исцеляли. Его руки обхватили меня и прижали к себе. Так мы и стояли, боясь шелохнуться и спугнуть окружающую нас со всех сторон ночь. Ее приветливое дыхание.
Автор: Полина Шилова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ