"В переулке безлюдно и глухо. Только ставнями ветер стучит. Только ветхая эта старуха у ворот на скамейке сидит. Прогремит по дороге машина, каблуки простучат у крыльца - ни единой не дрогнет морщиной неподвижный пергамент лица. Словно времени смысл постигая и не в силах постигнуть пока, всё глядит она вдаль, не мигая, сквозь деревья, дымы, облака..." Валерий Котеленец, поэт.
Эта история случилась лет 15-17 назад. "Когда я ещё молодая была," - говорит моя мама. Сейчас ей 84 года. Вот и считайте. К тому времени мои родители уже проживали в посёлке, в сорока минуты езды до города. В этой истории они не прямые участники, а наблюдатели.
Главные герои - некая старушка да супруги Зосима Афанасьевич и Полина Ивановна. Все жители посёлка имеют небольшие огороды - дачки. Располагаются они в шаговой доступности. Вот на таком - своём, огороде и обнаружил Зосима Афанасьевич незнакомую старушку.
Читайте, историю, пожалуйста.
Это был обычный день июля. "Чистый" четверг для Полины Ивановны, поэтому на дачку её супруг сходил один и всё, что положено переделав, вернулся голодный, "как пудель."
"Почему пудель, Зося?" - засмеялась жена, наливая мужу фасолевый суп.
"Потому, что волк добыл бы себе пропитание сам, а старый пуделёк к хозяйке спешит," - откликнулся Зосима Афанасьевич.
Супруги - пенсионеры жили дружно и на жизнь смотрели с оптимизмом. Дочь с семьёй проживала в городе и чаще звонила, чем приезжала. Они не сетовали, держась друг за друга. Посёлок, хоть и машина имелась, покидали только ради колхозного рынка. Дни их были понятными, простыми и всё в них было согласно режима.
После обеда оба прилегли отдохнуть и вскоре послышалась музыка сна - густой храп Зосимы Афанасьевича и тоненькое посвистывание Полины Ивановны. Как дудочка и тромбон. Четверг был не только днём наведения чистоты, но и полива. И к четырём часам, супруг снова поспешил на дачу, а жена занялась шарлоткой.
Жарковато, но муж заикнулся, а она не могла отказать. Пятнадцати минут не прошло, Зосима примчался домой:
"Поля! У нас на огороде, какая-то старушка на твоей тубаретке для прополки сидит!"
"Табуретка, Зося. И что значит "какая-то"?"
"Не наша, не поселковая. Может, чья-то гостья заблудилась?"
"А что ж не спросил?"
"Ей лет под восемьдесят. Подумал, не испугать бы. Айда, наладишь по-женски."
"Шарлотка сгорит."
"Так убавь газ, Полина Ивановна!" - приказал муж.
Действительно, посреди участка, на низкой табуреточке посиживала бабулька - серый сарафан из микровельвета, кофтёнка в цветочек, белый платочек - вперёд узелком. Не потрёпанная. У ног дорожная сумка. Активировав мужа локотком в бок, Полина Ивановна вошла на участок. Обратилась к старушке приветливо:
"Здравствуйте. Каким ветерком вас к нам принесло? Вы к кому-то в гости приехали?"
Старушка посмотрела прищурившись: "И вам не хворать. Кто до зимы примет, к тому и приехала."
"А что зимой случится?" - растеряно спросила Полина Ивановна.
"Сынок Стёпа закроет срок и вернётся. Опять я с ним стану в уважении и благости жить. А пока спрятаться надо - старшой-то сын у меня чистый зверь. Оккупировал вместе с женой нашу избу и житья мне не даёт. А свою квартЕру они за большие деньги сдают и, выходит, на мне наживаются," - на одном дыхании сообщила старушка.
Супруги переглянулись и отошли в сторону для переговора. Самым простым и удобным было призвать участкового. А что если сын и впрямь "зверь" и кто-то свыше назначил Полю с Зосей защитниками бедной женщины? Люди они были добрые, совестливые, на мошенницу старушка не тянула. В духовке, на непонятном режиме, подсыхала шарлотка.
Полина Ивановна распорядилась:
"Зося, осуществляй полив. А вас, голубушка, приглашаю на чай с шарлоткой. И, простите, как вас величать, какого вы возраста?"
Старушка сказала, что все её зовут баба Маня, а лет ей не особенно много - семьдесят восемь годков.
"Зося, мы пошли, а ты сумку гражданочки потом захвати," - добавила ещё Полина Ивановна, дважды подмигнув супругу.
Он тем же откликнулся. Значит всё понял и аккуратно посмотрит - нет ли в дорожной суме документов каких. Усадив бабу Маню за стол, хозяйка догадалась налить ей тарелку супа и хлебушек маслом намазала. Ела старушка с аппетитом и корочкой последние капельки собрала.
Перекрестившись, сказала довольно: "Бог напитал, никто не видал. Хорошая ты хозяйка..."
"Поля, а муж Зосима," - подсказала Полина Ивановна, разрезая шарлотку.
"А они от меня кухонный шкаф закрывают. Ни карамельки съесть, ни булочки," - жаловалась баба Маня.
"Они - это сын с невесткой?"
"Ага. Старшой такой у меня, и жене волю дал надо мной измываться. Мне бы зимы дождаться. Стёпушка меня в обиду не даст."
Она не выглядела заморенной голодом и одета была прилично. Но не станет же, просто так, уважаемого возраста человек, на родных наговаривать да из дома бежать. Полина Ивановна взялась по словечку, по зёрнышку к истине подбираться. И вот что поняла.
В молодой жизни своей, баба Маня была замужем и родила двух сыновей - Петра и Степана. Муж ей достался работящий, но крепко выпить любил. Потому и помер в зрелом возрасте, не дождавшись седин. Уже хмельной, напарился в бане и за ужином ещё осилил водки стакан. Крякнул, побагровел и уткнулся головой в стол.
Ладно, хоть сыновья не мальцы, а парнищи. Старший всегда был, как сталь - холодноватый и не понятный для матери. Как школу закончил, в общежитие съехал. Днём на заводе работал, по вечерам учился. Заявлялся редко и матери замечания делал. Насчёт младшего брата.
Мол, она его с детства балует, потрафляет. А у Стёпки не надёжные гены, слабоволие и нет чёткой позиции - по прямой дороге шагать или по закоулочкам. Мудрил, в общем, Петька.
Мать сердилась: "Я его сердце слышу, а твоё нет. Ты, как ледокол, Петя. И с малолетства такой. Тебя обнять - ты увернёшься. Гостинчика дам - толком не радуешься. А Стёпа, как солнышко светлое, что мальцом, что теперь. Я в дом - он навстречу. Расцелует, в глаза заглянет, чаю нальёт. Маменька, маменька..."
Пётр предупреждал: "Смотри, не обожгись. В школе мелочь воровал из карманов, в училище уже отнимал. Теперь в цехе, спустя рукава, работает - я с его наставником толковал."
"Отслужит в армии - поумнеет!" - отвечала мать, губы поджав.
Вместо армии Стёпу в ИК направили. Разбойное нападение! Вот как громко! На деле, Степан ехал в автобусе и приметил у парня часы - очень они ему глянулись. Вышел следом и в укромном месте потребовал "подарить." Парень воспротивился, в драку полез, дурак.
А Стёпка, даром, что сопляк, кулаки железные. Ну и проломил башку хозяину часов. Снял и, честным образом, из телефонного автомата скорую помощь вызвал. А парень злопамятный оказался - в милицию заявил. Так и случилось первое наказание для Стёпы.
Понимая, что за дело, мать сына жалела. Чай бы штрафа хватило или условки! Но дали пять лет. Степан вышел, когда его старший брат уже был женат. Со статьёй трудно было на хорошую работу устроиться. От расстройства выпивать начал. Но к матери относился - лучше не надо!
И если где заработает - то платок на подарок купит, то конфет дорогих. Бывало, положит свою голову ей на колени и просит: "Маменька, повороши в волосах!" Она перебирала, гладила светлые кудри и Стёпа ей неразумным ребёнком казался. Так бы прикрыла подолом и не отпускала!
А он на колечко жены приятеля позарился. Лежало в ванной на полочке. Стёпка руки мыл и прихватил. "На автомате," - как он потом следователю пояснял. Снова сел. Слава Богу, ненадолго - за хорошее поведение скостили срок. Потом долго хорошо жили. Степана приняли плотником, он любил запах дерева.
Женщина у него появилась и ребёнок родился. Мальчик - вылитый Стёпа. Круглолицый, румяный, чубчик кудрявый. Когда баба Маня его нянчила - сердце от нежности таяло. Но Степа доски продал на сторону, а это уже перед государством вина! Да прежнее припомнили. Много лет присудили сидеть.
Мамка внука замуж вышла, лишив бабу Маню единственной радости. Как Стёпу посадили, старший сын своё жильё сдал и к матери с женой переехал. Оккупировал можно сказать. Всё на свой вкус перестроил, "уборную в дом провёл," мебель заменил - видать навсегда закрепиться надеялся.
"А только кукиш ему без масла! Всё - по первому снегу Стёпа вернётся и тогда мы заживём, как баре! Я пенсию не трачу, коплю. Сколь у меня - помалкиваю. Стёпушка, наверняка, поумнел. Я это почуяла, когда к нему ездила. Тут недалече. И в письмах пишет: "Дорогая маменька. Только для тебя хочу жить. Как вспомню, так вздохну. Кругом виноват. Но всё впереди."
Так закончив, баба Маня победно взглянула на Полину Ивановну. Вроде всё ясно - бабке худо со старшим, возможно вполне положительным сыном. Она тянется к младшему - ласковому, хоть и дурному. Тут Зосима Афанасьевич заявился. С ожиданием шарлотки и что жена что-то выяснила.
А она, выскочив в коридор, потребовала шёпотом: "Ну?!"
Муж заморгал: "Что?"
"Документы в сумке есть?"
"Я не смотрел, как можно!"
"А чего ж тогда подмигнул ответно, когда я знак подала?"
"Думал, заигрываешь."
"Ох, Зося. Пора различать сигналы жены. Значит, теперь смотри!"
В общем, устроив бабу Маню на диване в зальчике, они уже знали, где она проживает. Паспорт был новый, может по потере заменен, и сыновья в нём указаны не были. Пол ночи думали, как поступить. И целую пятницу, относясь к бабе Мане, как к дорогой гостье.
В субботу, ближе к обеду, решились встретиться со старшим сыном старушки и уж тогда... Может даже у себя её до зимы оставить. Вернее, до возвращения Стёпы. Бабе Мане сказали, что у них дела в городе. Она села носок довязывать, вынув рукоделье из сумки.
Сказала им вслед: "Поезжайте спокойно. Селёдочки купите - я картошек наварю."
Вот как освоилась при хорошем отношении. И как ей не помочь?
Три часа спустя, супруги возвращались домой молчаливые и огорошенные. Старший сын бабы Мани показался им порядочным человеком, а его жена - спокойной, жалостно к свекрови настроенной. Обоим лет уж немало - немногим моложе Полины Ивановны и Зосимы Афанасьевича.
О пропаже бабы Мани они заявили в милицию, старушку искали. И искренне обрадовались, что она нашлась живой и здоровой. Договорились, что приедут за ней к вечеру, чтоб всё получилось естественно и не навредило психике старой женщины.
Беспокоиться об этом следовало на основании слов старшего сына:
"Степан умер пятнадцать лет назад. В очередной раз освободившись, он не к матери поспешил, как в письмах божился, а у кореша на хате засел - свободу отметить. Ну и то ли грохнули его, что-то не поделив, то ли пьяный упал неудачно, но вместо мамы в морг попал.
Из нас двоих, всегда его больше любила. Стёпка распахнутый, ласковый был, а я замкнутый. Бывало, мама придёт, он обниматься бежит и потом от неё не отходит, хоть и в шестнадцать лет. А я, из-за книжки, только "мама, здравствуй" скажу. Ей с ним теплее было, понятней.
Брат в отца пошёл, выпивал без меры. Да ещё вороватый, драчливый. Его бы пороть, да пороть. А отцу не до нас было, а мама... Всё про него понимала, а всё равно оправдывала. Моталась к нему, когда сидел. В двух местах работала, чтоб посылки отправлять побогаче. В общем, грустная, тяжёлая маета, а она ждала и только в Стёпке видела смысл.
Мой сын мимо неё прошёл. От брата внуку несказанно обрадовалась, но ненадолго. Его мать устала от Стёпки и сбежала к другому. А он и не больно жалел. И вот умер. Мама очень горевала, убивалась, но приняла и место себе рядом с ним выкупила.
Вдруг ко мне, моей жене обернулась. Мы в её доме стали, как на даче бывать. Тут сын мой женился. Мать и предложила нам к ней переехать, а квартиру оставить молодым. Я и раньше в родительский дом вкладывался - сколько можно матери в уборную бегать на улицу, в холодной воде полоскаться.
А раз так получилось, всерьёз занялся - кирпичом обложили избу, баню обновили. И мать была довольна. Молодёжь правнучка принесёт - она рада понянчится. А года четыре назад, что-то щёлкнуло у неё в голове и стала считать, что Степан жив и срок отбывает.
Да так всерьёз - то письмо старое от него заклеит и бросит в ящик, то соберётся в колонию ехать. На могилу к нему отвезли обманом - так бы ни в какую, она из машины не вышла, заявив, что мы врём. Нас с женой стала оккупантами называть. Мол, кому-то сдали свою квартиру и наживаемся, а для Стёпы даже комнаты в доме нет.
У неё сахар играет туда-сюда. Врач рекомендовала мучное и сладкое почти исключить. А мама охотница. Вот я и врезал замочек в шкафчик на кухне. Там карамельки, варенье, сахар. Остальное - ешь до упора. А сладкое только когда вместе чай пьём - пару раз в день. Это и соседям нашим известно.
У врача были, рецепты получили. Но она, как пьяная от таблеток становится. И спит целый день. Почитав побочные, решил не давать. Жена на пенсии, могла за ней присмотреть. И вроде справлялись. Вдруг в этом мае, нам заявляет: "Как первый снег ляжет, Стёпа вернётся. Вы своим квартирантам скажите, чтоб другую квартЕру искали."
И часто об этом стала говорить, как не родным. Будто и не жили дружно. Обиды, подозрения. Вот взяла и подалась к Стёпы. Не нам, соседке сказала. Жена отлучилась, а мама - фьють! Но, видно, запуталась куда ехать и к вам попала. Так я думаю. Повезло!"
Долго Пётр, старший сын бабы Мани, гостям глаза открывал. Комнату её показал - светлую, с удобной кроватью, с иконами в красном углу. Вот и ехали теперь, Поля Зосей, молчаливыми. Через бабу Маню, припугнула их своя, будущая старость - какой-то будет она?
Пётр прикатил чуть ли ни следом. С порога, сказал, как ни в чём не бывало:
"Мама, привет. Хорошо гостить у тёти Поли и дяди Зосимы? Я мимо проезжал. Подумал, может по дому соскучилась."
Ну и увёз старушку, в конечно итоге. Первое время супруги о бабе Мане вспоминали часто и с соседями странный случай обсуждали. Потом уж реже. Но год спустя, опять летом, набрав на базаре душистых дынь, решили к старушке заехать. На пять минут.
И вот вошли в знакомый двор. Пёс - охранник оповестил лаем хозяев. На крыльцо вышла невестка бабы Мани. Через секунду, осмыслив, кто опять заявился, спустилась поближе. Улыбалась, но просто из вежливости. Супругов это устраивало - на чай они напрашиваться не собирались. Попросили:
"Нельзя ли нам вот дыньку бабе Мане лично отдать? Пригласите, пожалуйста."
Женщина вздохнула, может, даже с облегчением:
"Так похоронили мы бабу Маню. В прошлом году, в декабре. Как первый снег лёг, она принялась обещать, что скоро Стёпа придёт и нас выгонит. И в такое возбуждение впадала, что спать не могла. Пришлось успокоительные лекарства давать. Спокойнее стала и всё у окна сидела - снежинки считала. Так и ушла, Стёпе навстречу. Рядышком похоронили, как она и хотела. "
от автора: Вот и вся история про старушку, принесённую ветром. Случилась она 15-17 лет назад. Теперь Полина Ивановна и Зосима Афанасьевич разменяли девятый десяток. Живут, опираясь друг на друга.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина
