Лев Толстой — офицер артиллерии в мундире участника Крымской войны, где он воевал с Англией, Францией и другими странами НАТО. 1856 год
9 сентября (28 августа) исполнилось 195 лет со дня рождения Льва Толстого (1828—1910). Что можно сказать по этому поводу? Недавно я уже отмечал, что ныне Лев Толстой более актуален не как писатель, а как артиллерист. История хорошо показывает, что влияние литературы той или иной страны прямо пропорционально зоне поражения её артиллерии. Может страна обстреливать большую территорию — её писателей читают и почитают. Расширяется территория обстрела, как это было с СССР в ХХ веке — все кидаются читать взахлёб, упиваются духовностью Толстых и Достоевских, рыдают над их прочувствованными философствованиями о слезинках ребёнка.
Сокращается территория обстрела, как шагреневая кожа — и тиражи авторов этой страны совершенно неумолимо гаснут, а сами они стремительно вылетают из сферы мирового внимания. Никому не интересны мысли и чувства жалких ничтожеств, потомки которых докатились до такого бессилия и убожества, что неспособны перемолоть в кровавый студень и фарш хотя бы сотню-другую тысяч себе подобных. Причём не имеет ни малейшего значения, ЧТО они там кропали и марали под треск свечки, эти убогие недотёпы...
«— Война, — сказал он, — чревата последствиями. Из письма моего уважаемого друга Вильяма Гаррисона я узнал, что с тысяча восемьсот семьдесят первого года французская наука перестала пользоваться почётом в Англии и что в университетах Оксфорда, Кембриджа и Дублина намеренно игнорируется руководство по археологии Мориса Ренуара, хотя из всех подобных трудов это — лучшее пособие для студентов. Но там не желают учиться у побеждённых. И, если верить его словам, профессор, читающий об эгинском искусстве или о происхождении греческой керамики, должен принадлежать к нации, которая славится искусством лить пушки, иначе его не будут слушать. Из-за того, что маршал Мак-Магон в тысяча восемьсот семидесятом году был разбит под Седаном, а генерал Шанзи годом позже потерял свою армию в Мене, — моего собрата Мориса Ренуара не признают в Оксфорде в тысяча восемьсот девяносто седьмом году. Вот вам медленные, косвенные, но несомненные последствия военных поражений. И поистине верно, что от вооружённого шпагой нахала зависит судьба муз».
(с), Анатоль Франс
А ведь ещё совсем недавно со Львом Николаевичем всё обстояло иначе. Он был интересен не как артиллерист, хотя и не как писатель, конечно, а как... граф. Об этом подробно писал Виктор Пелевин в романе «t», выход которого был приурочен к приближавшемуся 100-летию ухода Льва Толстого из Ясной Поляны: «Маркетологи говорят, сегодня граф Толстой интересен публике только как граф, но не как Толстой. Идеи его особо никому не нужны, и книги его востребованы только по той причине, что он был настоящим аристократом и с пелёнок до смерти жил в полном шоколадном гламуре. Если «Анну Каренину» и «Войну и мир» до сих пор читают, это для того, чтобы выяснить, как состоятельные господа жили в России, когда Рублёвки ещё не было. Причём выяснить из первых графских рук».
Да, были времена... А были ещё баснословные, легендарные времена начала ХХ столетия, когда граф Лев Николаевич был интересен не как граф, не как артиллерист, а как... пахарь, ага. Как босоногий сельский житель. Не верится? Но вот на этот счёт цитата другого классика, из очерка Максима Горького о Ленине:
«Как-то пришёл к нему и – вижу: на столе лежит том «Войны и мира»...
– Да, Толстой! Захотелось прочитать сцену охоты, да вот, вспомнил, что надо написать товарищу. А читать – совершенно нет времени...
Цитата из работы В.И. Ленина о Л.Н. Толстом в виде уличного граффити
Улыбаясь, прижмурив глаза, он с наслаждением вытянулся в кресле и, понизив голос, быстро продолжал:
– Какая глыба, а? Какой матёрый человечище! Вот это, батенька, художник… И – знаете, что ещё изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было.
Потом, глядя на меня прищуренными глазками, спросил:
– Кого в Европе можно поставить рядом с ним?
Сам себе ответил:
– Некого.
И, потирая руки, засмеялся, довольный».
Конечно! Ясное дело, что некого, где ещё тогда было найти «подлинного мужика в литературе»? Разве что Григория Ефимовича Распутина, вот уж это был мужик так мужик – подлинный, неподдельный, от сохи, но вот в беллетристике, увы, подкачал, слабоват оказался. Кстати, рисунок в тему из либеральной печати тех лет: сопоставление Григория Ефимовича и графа Льва Николаевича как литераторов.
Рисунок Ре-Ми (Ремизова, 1887—1975). 1915 год. Журнал «Новый Сатирикон». «На Олимпе. Григорий Распутин выпустил книгу «Мысли и размышления».
Толстой, Гоголь и др.: — Вы, кажется, не туда попали!
Распутин: — Именно туда. Ничего, ничего... Сидите, старички. Хотя я в таких салонах бывал, куда вас ни в жисть не пустили бы, да ничего уж. Грех, ведь, своим братом-писателем брезговать».
Году в 1916-м писательская и вероучительская конкуренция со стороны Григория Ефимовича окончательно отпала, зато подвалили новые проблемы. Главная: в мировой мясорубке вновь резко актуализировалась военная специальность графа. Но и в этой области Льва Николаевича, как бык овцу, покрывал другой Лев — а именно председатель Реввоенсовета республики Лев Давидович Троцкий.
Стихи из оппозиционной либеральной печати 1918 года:
Был когда-то Лев Толстой
И сиял как светоч миру,
Троцкий Лев теперь «герой»...
Слава новому кумиру!
Конечно, либеральный автор воображал про себя, что он страшно остроумно ехидничает и едко язвит, но ведь известно, что в любой шутке имеется только доля шутки...
И лишь к середине 1920-х, когда немного утихомирились бури революционных лон, ко Льву Николаевичу вновь стал возвращаться интерес. В первую очередь, конечно, материальный. Например: почему ходил босиком?..
Рисунок К.Р. 1936 год. «Своя точка зрения.
— А большие, должно быть, ноги были у старика...
— Почему?
— А видишь: ботинок своего номера достать не мог. Босиком ходил».
В общем, мы можем выделить несколько фаз интереса читающей публики ко Льву Толстому. Как к пахарю... Как к графу... Как к босяку... Как к артиллеристу. Фазы эти чередуются по определённым законам, каждая из них проходит зенит и затем плавно переходит в разочарование.
В конце советской эпохи интеллигенция переживала фазу острого разочарование Толстым как пахарем и босяком, хотя интерес к нему, как к графу, ещё где-то сохранялся.
Валерия Новодворская в 1990 году исповедовалась «Независимой газете» прямо-таки в ненависти ко Льву Николаевичу:
«...Ни в коем случае не убогие моралисты типа Льва Тостого. Он — моя антипатия, литературная и жизненная. Граф Лев Николаевич. Я к нему испытываю в некотором роде ненависть. Литературную ненависть. Очень неприятно, когда литература пишется с явно нравоучительной задачей. Когда гармонию разымают, как труп. Лев Толстой — это Сальери литературы. Ему не дано было быть Моцартом, сколько бы томов он ни написал, это классический Сальери. А маленький Гаршин, который написал очень-очень немного — это Моцарт. Потому что ему — дано. Он пишет легко. Он не ставит перед собой задач. Я уж не говорю про Чехова...»
Кто-то спросит: но теперь-то дно пройдено, и интерес к творениям графа станет мало-помалу воскресать и возвращаться? Нет. Увы! Российской артиллерии ещё предстоит палить и палить, работать и работать, нагромождая горы трупов до самых небес, прежде чем прочувствованные рассуждения какого-нибудь отечественного артиллериста о ребёнке и пролитой им слезинке вновь станут представлять для мировой публики хоть какую-то ценность и интерес.
Такие дела...
Рисунок Ре-Ми. 1908 год. Журнал «Сатирикон». «Путь к истине. ...Только в детях обретёте вы истину! Идите за ними. (Из Л. Толстого)».
