Уже ночь. Но я всё равно многое вижу. Вижу, как сидят люди внизу, кто на каменных тумбах, кто на приступочках домов. Они общаются, выпивают, у многих бокалы с красной или жёлтой жидкостью. Она прозрачная, как и я, но другого оттенка: от красного и оранжевого до жёлтого и почти коричневого. Кажется, это их топливо. Я знаю, что автомобили тоже заправляют жёлтым топливом, и они могут ехать. Наверное, здесь так же: люди заправляются своим топливом, чтобы говорить. Иногда в их бокалах я вижу стеклянные кубики. Но это какое-то странное стекло: оно становится всё меньше и меньше, а потом совсем исчезает. Раньше меня это пугало. Я боялось, что я тоже могу исчезнуть. Но ведь бокалы не исчезают. И другие стеклянные кубы и квадраты, которые напротив, тоже. Наверное, я такое же, как они. Но мы, конечно, отличаемся. У них другая одежда и странные спицы наверху. Часто на ночь они закрываются тёмно-коричневыми дощечками. У этих дощечек есть горизонтальные прорези, наверное для того, чтобы они, даже одевшись на ночь, могли бы хоть немного видеть улицу. У меня другая одёжка. Их одёжку видно всегда: то она на них надета, то нет — и тогда она болтается по бокам от них. А мою одёжку можно полностью спрятать! Так, что никто не догадается, где она. Или же можно надеть только наполовину, как бы чуть-чуть прикрыть глаза… А можно закрыть плотно-плотно, так что я вообще не увижу, что там творится на улице.
Я могу смотреть не только на улицу, но и в другую сторону. Здесь тоже интересно.
Совсем рядом со мной стоит розовая кровать, заправленная розовой постелью. Рядом в углу — шкаф. Невысокий, в половину меня ростом. Напротив меня — серое кресло. Оно стоит на пушистом мягком розовом ковре. А рядом с кроватью возле ярко-розовой стены — точно такое же кресло, но маленькое. С потолка свисает большой белый шар с чёрными кружочками, по вечерам он светится. Обычно он светится желтым, но иногда мне кажется, что розовым. Ещё я вижу открытую дверь, а за ней угол белой стены. Из-за этого угла в комнату попадают люди. Вот и сейчас в комнате находятся двое: мальчик спит в розовой кровати, обнимая своего пушистого оранжевого зайку. Он говорит, что зайка может притворяться огоньком. Рядом с ним в маленьком кресле сидит женщина в жёлтых штанах и тёмно-серой майке. Она что-то пишет в блокноте. Что она там видит? Темно же! На полу разбросаны детальки лего, магниты, стальные шарики. Днём ребенок здесь играет. Он подходит к стене, садится на пол, собирает какие-то машинки из лего и сталкивает их друг с другом на коробке. Он говорит, что это арена, а машинки — роботы, и всё происходящее — битва роботов. Я не знаю, что такое роботы. Мне они больше напоминают машины. Я видел машины на улице. И какие машины! По утрам приезжает большущая сине-жёлтая машина, из нее выходят люди в серых рабочих комбинезонах, разматывают толстенный шланг, присобачивают его к дому, а потом машина шумит. Я не знаю, что именно происходит, но кажется, что эта машина заправляет топливом дом. Потому что дом после этого просыпается: открываются двери, из них выходят люди и куда-то уходят. Некоторые выкатывают велосипеды, садятся на них и уезжают. Куда? Я не знаю… Я остаюсь здесь и смотрю дальше. А большая сине-жёлтая машина, видимо, радуется и пускает фонтан! Брызги долетают даже до меня — а я высоко, я в третьем ряду, если считать снизу. Само я не могу посчитать, но так рассказывали птицы. Кажется, их зовут воробьи, и они очень умные. По крайней мере, они говорят, что они очень умные. Они всё посчитали и сказали, что я в третьем ряду, и надо мной тоже есть ряд таких же, как я. Справа от меня двое и слева двое. И все мы похожи, только одёжка одета по-разному. Я обрадовалось, узнав, что я не одно. Но воробьи сказали, что я — самое красивое! И я обрадовалось еще обольше. Утром они вообще очень много всего говорят, порой даже кричат.
А внизу большая машина уехала. Зато приехала маленькая, оранжевая, очень-очень шумная, она своим шумом перекрывает даже вовобьёв. Она брызгает струями воды и быстро-быстро крутит круглые щёточки. Там, где она проедет, улица становится чистой: ни окурков, ни бумажек, ни осколков стекла — бррр! значит, мы можем не только исчезнуть в воде, нас можно ещё и разбить?! — ничего не остаётся. Лишь чистый серый асфальт. Эта машинка, кажется, будит дом напротив. Но не так, как наш. Нет, конечно, из него тоже выходят люди. Но основное действо разворачивается, когда люди к нему подходят. Они открывают двери, зажигают свет — даже днём! — выносят столики и стулья, а между ними раскрывают большущие бледно-жёлтые зонтики, так что стульев и столов становится не видно. Какие-то другие люди приходят и прячутся под этими зонтиками, а те, первые, ходят туда-сюда и приносят им топливо. Поэтому те, кто пришли молча, начинают разговаривать. Чем больше топлива они потребляют, тем громче разговаривают. Я не могу их слышать, но я немножечко трясусь и вибрирую, когда они говорят или смеются особенно громко. Это неприятно. Мужчина, женщина и ребёнок, которые появляются в розовой комнате, говорят, что люди внизу “галдят”. Иногда они подходят ко мне, смотрят на людей внизу, и мужчина, покачав головой, произносит:
— Горлопаны…
Интересное слово.
Вообще, кажется, они говорят не так, как обычно говорят здесь. Они живут здесь всего неделю. До них жили другие, до тех — ещё другие. Никогда не повторяются. Единственный человек, который повторяется — молодой высокий чёрный мужчина с кучерявыми чёрными волосами, добрыми глазами и ярко-белой улыбкой. Раньше он жил здесь постоянно, а в розовой комнате жила его дочка. Ещё была женщина.
В доме напротив тоже живут люди: на верхнем этаже слева — толстенький добренький старичок, а справа — седой, худющий и злющий старик. Это он по утрам выходит из подъезда, садится на белый, как его седина, велосипед и куда-то уезжает. Напротив меня, чуть ниже, живёт девушка. Мужчина, который странно говорит, называет ее “Богемка”. Богемка редко бывает одна. И обычно она что-нибудь готовит. Однажды она готовила вместе с подругами, они что-то пили (топливо?) и — какая неожиданность — разговаривали. В другой день у Богемки в гостях был парень. Он был в шортах и в короткой футболке с открытым пузом. А сегодня там уже другой парень: бородатый, в чёрных штанах и свободной длинной футболке. А саму Богемку сегодня не видать. Странно… Ниже на стене дома красуется большая вывеска “Magic Phone”. А под ней — светящаяся вечером витрина, в которой почему-то не телефоны, а одёжка, туфли, какие-то фотки и картинки. Сегодня от витрины на улицу расстелили красный ковёр, выставили столики с едой, по бокам от входа повесили бежевые и белые шарики, и какие-то нарядные девицы выходили оттуда и фотографировались на этом красном ковре, потом садились за столики, заправлялись топливом и разговаривали. До темноты.
Наверное, я живу на заправочной станции.