Когда видишь вот такие свидетельства минувших эпох – запечатлённые не бездушным объективом фотокамеры, а художником, через его эмоции, через его отношение к жизни и к явлению, лучше понимаешь, что возникновение женского феминистского движения было неизбежным. Пусть даже со всеми его сегодняшними перегибами. Время, в конце концов, отсеет зёрна от плевел.А не отсеет – что ж, радикальное крыло, вот это «радфем», само будет виновато – заигралось.
У человека неподготовленного сюжет картины Александра Бучкури, одного из талантливейших учеников Ильи Репина, вызывает невольную дрожь оторопи. Знаете, как говорят? Пальцы от неловкости, даже стыда, в ботинках поджимаются. Потому что там – какой-то хтонический ужас: разъезженная колея зимней улицы, грязный снег, лошадь, тянущая по улице, заполненной праздным народом, розвальни… и привязанная к левой оглобле этих саней бежит, спотыкаясь, совершенно голая женщина.
Но разобраться в сюжете вот так, сходу, не получится – если не знать сути того, что изображено на картине. А изображён там старинный, и в силу своей стародавности совершенно дикий обряд, называемый «выводом». Под этим безобидным словом скрывается действо, которое имел право, в соответствии с «народными обычаями», совершить муж женщины, уличённой или даже бездоказательно заподозренной в супружеской измене. Причём иногда для такого рода гражданской казни достаточно было слов свекрови, которой очень не нравилась невестка. Или снохача - свёкра, имевшего привычку заваливаться под бочок к молодой жене мужа, его сына, когда тот зимой уходил в город на отхожий промысел – обычная практика крестьянских семей в прошлом, когда у молодого хозяина руки росли из нужного места.
А тут молодая невестка, которая вдруг отказала старому похотливому мужику. Ну не негодяйка ли?! Кстати, иногда и факта измены или подозрения в ней было не нужно. Женщину могли вот так «наказывать» просто за строптивость. А по существу – за попытку отстоять чувство собственного достоинства. А возвратившийся с заработков муж мало того, что наматывал волосы жены на кулак– так ещё, науськанный завистливой роднёй, готовил вот такие розвальни. Как на картине. И начиналась деревенская потеха…
Процедура, называемая в народе «выводом» была, по существу, некой разновидностью развода – которого не было на Руси, так как церковь разводы вообще не поощряла. О, разумеется, это не касалось высших кругов – там и государи императоры вполне могли жениться по не одному разу! А вот такая деревенская женщина после «вывода» имела в большинстве случаев только одну дорогу – головой в омут… чтобы потом быть похороненной за пределами церковной ограды как самоубийца. Ибо трудно себе представить душевное состояние человека, которого вот так, прилюдно, избиваемого кнутом и оплёванного праздной публикой, провели от околицы до околицы всей деревни.
Впрочем, у Бучкури всё же изображено действо несколько приглаженное. А если включить воображение, то стоит обратиться к свидетельству Максима Горького, который был однажды свидетелем такого вот «вывода» 15 июля 1891 года в деревне Херсонской губернии. Там всё было гораздо страшнее. И женщина была не крупная, как на картине художника, а маленькая, худенькая. И главное – страшно избитая. Всё её обнажённое тело было покрыто багровыми кровоподтёками. Она была привязана к оглобле за обе руки и шла, спотыкаясь. И было вообще непонятно, как она держится на ногах, потому что в глазах её, широко раскрытых и смотрящих в небо, не было уже ничего человеческого. Похоже было, что она сошла с ума от боли.
А в телеге, широко расставив ноги, стоял ражий молодей с лихим чубом из-под смушковой шапки, и нахлёстывал кнутом то лошадёнку, тянущую этот скорбный караван, то эту женщину.
На картине Бучкури есть одна деталь, которой в реальности быть не могло – в таких вот случаях женщин всегда коротко остригали, это входило в наказание как знак позора. А ведь недаром первые русские суфражистки (как правило – вольнослушатели университетских курсов уже в 70-х годах XIX века) предпочитали коротко стричься! Именно в знак протеста против устоявшегося веками отношения к женщине – притом дам высшего света, естественно, брать в расчёт не собирались, они со времён Петра были достаточно раскрепощены. Хотя как знак женской свободы короткая стрижка имела смысл вплоть до середины 30-х годов уже века ХХ. Недаром во вроде бы как советских деревнях вслед приезжим комсомолкам-активисткам как раз с такими вот короткими стрижками, деревенские бабы втихомолку плевались вслед. Хотя сами уже сполна оценивали нововведения советской власти, призванные избавить их от пут позорных обычаев прошлого.
