Продолжение. Предыдущая часть здесь.
Начало здесь.
Если в плане здоровья Мася охотно откликалась на вложенные в нее усилия, то привыкание друг к другу у нас шло довольно тяжело.
После той встречи в больнице, где я стала ее мамой, больше меня подобной чести не удостаивали. Дочь смеривала меня холодным взглядом, после чего бросалась к няне, к участковому врачу, к женщинам на детских площадках. И с криком "мама!!!" радостно прижималась к их коленям, словно только их и ждала всю жизнь.
Меня она воспринимала как само собой разумеющееся нечто, призванное обслуживать ее хотелки.
Сын в ее системе ценностей и вовсе не был достоин жить в этом доме, так как лично для нее не представлял никакой полезности кроме конкуренции за мое внимание.
Я не один год тусила на усыновительских форумах, да и в школе приемных родителей мне на пальцах объяснили, что такое расстройство привязанности. Поэтому эмоциональная холодность ребенка и откровенное манипулирование материнскими чувствами посторонних женщин меня особо не напрягали.
Но вот с Сыном Мася затеяла самую настоящую войну. Хотя он был вдвое старше и выше нее ростом и определенно сильнее - мальчишка всегда был миролюбивым. Он никогда не лез в драку (несколько лет спустя изредка позволял себе сие деяние, но исключительно как защитную реакция, и то, когда уже достали донемогу), не жаловался и не устраивал подлянок. Мелкая же оказалась в этом деле мастер.
На теле сына то и дело появлялись синяки, царапины и покусы.
Именно тогда Мася обзавелась прозвищем Кусюндра, которым я иногда называю ее и сейчас, хотя она уже много лет как не кусается. Дочь уже и не помнит, почему ей его дали и искренне считает чуть ли не вторым именем.
До появления Мелкой сын вполне довольствовался обществом близких, а если те оказывались заняты - увлеченно беседовал сам с собой на одном ему понятном языке. С приездом Маси подобные "зависания" в собственном мире ушли в прошлое. Мася не дремала, и расслабляться новоявленному брату не позволяла. Она беспардонно врывалась в его личное пространство, навязывая собственные правила поведения. Если им давали какие-то вкусняшки - мелкая вполне могла у него отобрать его долю, и Сыну даже в голову не приходило пожаловаться или дать отпор.
Я пыталась увлечь мелкую играми, но она смотрела на меня пустыми глазами, словно не врубаясь, чего я от нее хочу. Ей и без моих развлекушек было нормально, особенно, когда этот чудик, которого я называла ее братом, вдруг начинал реветь и искать от нее пятый угол.
У сына на фоне стресса начался сильный регресс. Он даже гласными гулить перестал, и стал молчаливым и замкнутым. Несвойственное ему поведение пугало. Еще хуже стало, когда 3,5-летний ребенок, уже достаточно давно отучившийся от памперсов, вдруг начал "ходить в штаны". Я уже слышала, что у старших детей, внезапно обретших младших братьев или сестер, такое случается, да и в ШПР о чем-то подобном рассказывали. Но меня это не успокаивало. Я бросила все силы на то, чтобы прикрыть Сына от террора Мелкой, но она все равно умудрялась его доставать.
Из-за того, что Мася приехала к нам в тяжелейшем состоянии, я долгое время относилась к ней максимально терпимо. Молча отводила от сына, пресекая издевательства, вытирала лужи, которые она оставляла в разных местах в немерянных количествах, убирала из углов кучи, которые она делала по 7-8 раз на дню. Но со временем я стала замечать, что чем с ней ласковее - тем она становится наглее. Она уже совершенно не слушалась моих слов, хотя было очевидно, что она понимает обращенную к ней речь. По крайней мере у няни она не решалась обижать сына и ходила исключительно на горшок. И совершенно спокойно укладывалась на бочок и засыпала без каких-либо раскачиваний, когда няня укладывала ее на тихий час.
Однажды я вернулась домой и, стоя в коридоре за закрытой дверью, услышала доносящийся из комнаты голос нашей няни. Похоже у нее был в самом разгаре воспитательный процесс.
-Какая я тебе "мама"? - сурово вопрошала она кого-то. - Твоя мама - там (я догадалась, что няня в этот момент показала на дверь, в которую когда-нибудь должна была войти я). А я тебе - Таня. Таня, поняла?!
-Да, - услышала я знакомый, но непривычно робкий голосок.
-А ну, повторяй - как меня зовут?
-Тая! - жалобно повторил голос дочери.
Мне бы взять на заметку, что с Масей нужно вести себя построже, если я хочу найти с ней общий язык. Но острая жалость к бедному измученному ребенку утяжеляла язык и не позволяла вести себя столь же сурово. Мою мягкость дочь расценивала как слабость, а значит, я в ее поведении не была достойна хоть какого-нибудь уважения.
Тем не менее, благодаря няне она уже к осени перестала "мамкать" по отношению к посторонним теткам. А папой раз и навсегда выбрала Детского папу, когда тот пришел навестить сына.
-Это дядя Миша*, - представила я их друг другу.
Но дочка, едва услышав, как сын зовет его "папой", в тот же миг "упапила" его в одно касание. Какое-то время я еще поправляла:
-Это не папа, это дядя Миша!
Однажды я оставила их троих в комнате, а сама ушла на кухню приготовить очередной ужин. И вдруг до меня донесся голос Миши:
-Мася! Иди к папе!
С тех пор мне больше в голову не приходило влезать в их отношения.
"Папа - так папа, - решила я. - Сам напросился".
Что бы там ни было у ребенка с расстройством привязанности, но Папу она полюбила до дрожи в голосе. И только годам четырнадцати-пятнадцати она стала относиться к нему чуть более критично. А я в те первые месяцы так и довольствовалась скромной ролью обслуги, с мнением которой считаться необязательно.
Когда Масины язвы зажили - я стала пытаться приучить ее к горшку, тем более, что у няни усадить ее на этот аксессуар как-то получалось. Дочь какое-то время покорно сидела, а потом давала деру - и делала кучу в стороне от горшка. Попытка надеть на ребенка памперс не увенчалась успехом - пампы она сдирала и продолжала "подкладывать мины" по всей квартире.
Срыв случился незадолго до того дня, когда Мелкой исполнилось 2 года. К тому времени моя лояльность сыграла со мной злую шутку: Мася уже ни во что меня не ставила, а мое раздражение на ее издевательства над братом, непослушание, а главное - на загаживание квартиры било через край.
В один из дней, прикинув по времени, что Мелкой пора бы уже сделать "большие дела", я усадила ее на горшок с твердым намерением не выпускать до тех пор, пока она не использует его по назначению.
После получаса бесплодного сидения Мася не выдержала, вскочила с горшка и попыталась удрать. В этот же миг вонючий лепок упал прямо мне на ноги. И тут мне сорвало башню. Мелкая была отшлепана и натыкана носом в это самое...
Когда несколько лет спустя я рассказала об этом случае в усыновительском сообществе - меня попытались было подвергнуть хейту на одном специализированном ресурсе. Но я не стыжусь этого поступка, хотя, конечно, правой себя не считаю.
Просто я понимаю, что накосячила не тогда, когда подняла на ребенка руку, а гораздо раньше - когда повелась на сопливую установку о необходимости "отогревать любовью" приемного ребенка. Проблема в том, что дети, побывавшие в сиротской системе, не способны к адекватному восприятию родительской любви. Это как изголодавшегося блокадника накормить жирным борщом, который его убьет.
Если ребенок считает вас слабаком - это плохо в первую очередь для его собственной психики. Мир огромен и непонятен, а если человек, призванный заботиться о ребенке, оказывается слабее него - разве можно ему доверять? Разве сможет он защитить от всяких неожиданностей, таящихся за окном? Как ни странно, но даже жопобой внушает им больше спокойствия, чем самая преданная любовь.
Конечно, дети ее оценят. Но сначала им нужно дать ощущение безопасности. А для этого - доказать, что вы сильная, уверенная в себе личность.
Сейчас-то я понимаю, что наша малообразованная, но далеко неглупая няня вела себя с Масей правильно, а я - нет. Если бы я тоже придерживалась строгого отношения - скорее всего, того срыва с рукоприкладством, никогда бы не случилось.
Тем не менее, устроенная мной буча совершила чудо: поняв, что я, оказывается, не тютя и не рохля, дочь меня вдруг зауважала, и с тех пор больше ни разу не сделала дела мимо горшка.
На следующую ночь я проснулась от странного шороха. Мася стояла в кроватке и переминалась с ноги на ногу.
-Ты на горшок хочешь? - догадалась я, и Мелкая протянула ко мне свои ручки.
Обиды на мой жесткач она явно не испытывала.
"Я поняла, что с тобой лучше договариваться, - словно бы дала она мне понять. - Извини, больше не буду испытывать твое терпение".
Так в два ребенкиных года мы начисто освободились от памперсов, а в квартире с тех пор воздух стал чистым и свежим.
Но у нас оставалась серьезная проблема - взаимоотношения Маси с Сыном. Ребенок регрессировал прямо на глазах, и я просто боялась думать, чем все это может закончиться...
... Я писала какой-то отчет по работе, а мелкие крутились рядом. Вдруг я ощутила, что кто-то прижался ко мне сбоку. Я повернула голову и увидела Сына, пытавшегося заглянуть мне прямо в глаза.
-Не надо нам Масю! - неожиданно попросил он.
До сих пор за три с половиной года он ни разу не удостоил кого-либо фразовой речью.
-Что?!!!
За последующие 15 лет сын доказал, что его лучше слышать с первого раза - повторять дважды он не станет. Так случилось и на этот раз. Больше сын не издал ни звука.
Я отошла с ним в сторонку, обняла его и сказала:
-Ну почему ты терпишь, когда Мася тебя обижает? Если ещё раз полезет - дай ей сдачи!
Сын одарил меня долгим, мудрым взглядом. Понял ли он обращенную к нему речь? Трудно сказать, ведь обратной связью он удостаивал нас редко.
Но на следующий день я подумала, что наверное, все-таки понял.
Сын грыз какую-то сушку, и Мася, увидев непорядок, вознамерилась ее отнять. Она подошла к брату и то ли ущипнула его, то ли слегка прикусила за руку.
В отличие от предыдущих разов сын не заревел. Он задумчиво перевел взгляд с сушки на сестру, а затем, взяв ее за плечи, резко посадил на пол.
Обалдевшая от такой наглости, Мася шлепнулась на попу и зашлась в реве. Сын торжественно обошел ее, и отправился на диван.
С того момента дети поменялись ролями.
Продолжение следует