На следующее утро по приезду, у Ивана Михайловича резко поднялась температура, и он буквально свалился с ангиной. Видно, просквозило в поезде. Пришлось Таисье уложить гостя в постель и ухаживать за ним.
Она лечила его деревенскими средствами, поила его отварами трав, кормила медом. В ход пошли все деревенские средства.
- Ей Богу, Таечка, вы меня балуете! – смущался он, но видел, что не в тягость ей рядом находиться. Мысленно, невольно он сравнивал её с Анной, и сравнение это было не в пользу последней.
За две недели, что Иван прогостил у сына в деревне, они с Таисьей настолько сблизились, словно знали друг друга всю жизнь!
- Лешка, у меня к тебе разговор есть, серьезный… - от волнения у Ивана Михайловича и без того хриплый от простуды голос совсем пропал. Сын с безобидной полуулыбкой смотрел на отца, но тот неожиданно вспылил:
- А ты чего это усмехаешься, а? Я что-то смешное сказал? –
- Пап, да ты зря сердишься я ж не хотел тебя обижать. Ты просто забыл где мы с тобой сейчас. В деревне! Здесь, даже если ты ничего не сказал только подумал, а люди уже знают о чем.
Вот и я знаю о чем ты собрался со мной говорить. И я тебе отвечу папка, не теряйся. Теща моя золотой человек… -
- Погоди, погоди! И как это ты понял, что я о Таисье… -
- Да вся деревня уже понимает! Весь народ тутошний вам вслед шеи сворачивает, какая вы пара красивая, прям светитесь оба! –
- Ну, ты уж скажешь! Пара красивая… Какой теперь из меня жених-то, когда мне всего ничего до пенсии осталось… -
- Да причем тут возраст? Вы вместе смотритесь красиво, а это ведь не спрячешь! Дерзай папка, и не робей, а мы с Катей поможем. –
- А как Катя, не против?.. –
- Да, нет, конечно не против, только За, она тоже для матери счастья желает. –
- Леш, я знаешь, чего больше всего боюсь? Что она не захочет со мной поехать… -
- А тут уж вы сами решайте. Мы, конечно, подскажем, если что, только тещенька моя с характером, самостоятельная, не любит, когда ей указывают. –
Вечером, после ужина, Иван позвал: - Тая, мне поговорить с тобой нужно, может во двор пойдем, подышим.
Таисья как будто догадалась, о чем речь, но виду не подала. Молча накинула шалёшку с фуфайкой, и вышла следом за Иваном.
На улице в тот вечер было необычно тихо. Стих недавний ветер, а кроны кедров, таких темно зеленых, почти черных не фоне полуночного неба, затихли, не шелохнувшись, словно пронзая ночные облака.
Хоть и пустынна была деревенская улица, однако поостереглись Иван и Таисья попастся кому-нибудь на глаза, не пошли за ворота.
- Здесь вот, давай постоим, - позвал он её к бане. –
Таисья, закусив губу, ждала, когда он заговорит первый, а Иван, как будто растерял все слова от волнения. Наконец, как будто в холодную воду вниз головой:
- Таечка! Можешь мне не поверить, но я, дурак старый, впервые в жизни признаться хочу в любви. Тебе признаться… Ты бы согласилась разделить со мной мою жизнь? -
Спросил и замолчал, смутившись, и в страхе ожидая ответа; вдруг откажет?
А Таисья, всегда до этого невозмутимая, никогда не лезшая за словом в кармане, тоже молчала. Наконец, разлепила пересохшие вдруг губы:
- Знаешь, Ваня, столь мало времени я тебя знаю, а как будто всю жизнь. Люб ты мне стал, только как мы жить-то с тобой будем? Я тут, деревенщина полуграмотная, а ты там, в городе своем, начальник… -
Дальше Иван терпеть не стал, сгреб любимую женщину в охапку, прижал к себе крепко: - Да что ты говоришь-то!? Разве ж расстояние помеха? Ты вон на детей наших посмотри! –
- Да что дети? Они ж молодые, а у нас с тобой на двоих больше сотни лет за плечами. –
- Глупенькая ты моя! Потому и медлить нельзя, догнать, что по молодости упустили. Ну, так что, согласна, пойдешь за меня? –
Она только кивнула уткнувшись лицом в его воротник. Когда они вошли в дом, по их лицам все было понятно, и Катя кинулась по очереди обнимать обоих родителей.
Дорога из Сибири на Дальний восток дальняя, целую неделю занимает, и Ивану Михайловичу у же нужно было уезжать, заканчивался отпуск.
Хоть и не хотелось обоим расставаться, но ехать сразу с Иваном, Таисья отказалась наотрез. После недолгих споров было решено, что она приедет позже, если все будет в силе.
- Я ведь не девочка какая , Ваня, чтоб на край света очертя голову, пусть даже и с тобой. А сватью то, жену свою, куда денешь? Втроем жить станем? –
- Тая, да мы с ней в разводе! Тем более, что уехала она, нет её. Она уже давно катается, сейчас вот у братьев своих, то в Белогорске, то в Благовещенске… -
- Все равно, Ваня, определись сначала, может до пенсии доработаешь, и к нам сюда, а может, и я насмелюсь, кто знает… -
В общем, уехал Иван Михайлович, очень расстроенный. Он и рад был бы остаться, но не получалось пока.
Проводив его, Таисья все же затосковала. Не на шутку разбередил он ей душу!
Жизнь постепенно вошла в свою колею. Таисья глушила тоску работой, нянчила внуков. Вязала впрок для всей семьи носки да варежки, зимы на Алтае суровые. По вечерам читала и перечитывала письма от Ивана, которые приходили очень часто.
Она тоже писала ему, ворча на Алешку, который, якобы, совсем забыл родного отца.
- Мам, да зачем я буду его писаниной своей нагружать, он от тебя все знает, - смеялся Алексей, - тем более, что бумаг отцу и на работе хватает… -
Так прошла зима. У Кати с Алешкой в семье снова намечалось пополнение. Теперь они мечтали родить Сережке сестричку. А в апреле, когда почти сошел снег, почки на деревьях набухли, и готовы были взорваться клейкой зеленой листвой, а земля пестрела черно-зелено-серыми заплатами, прилетело Алексею письмо от матери из далекого города Благовещенска на Амуре.
Непонятно, какие чувства одолевали Алексея, когда он читал строки, написанные аккуратным, калиброванным почерком:
- Милый мой сын, Алешенька! Представляю твое лицо, когда ты будешь читать мое письмо. Я никогда не писала тебе, поэтому это будет первое и последнее в моей жизни. Я говорю о своей жизни, поскольку она, жизнь моя, похоже, заканчивается.
Это и заставило меня сейчас попросить у отца твой адрес. Перед ним я уже во всем повинилась, теперь хочу попросить прощения у тебя, сынок, и у тебя Катя, за все то горе, которое мы с Володькой вам причинили.
Ну, а теперь о главном: Сынок, я всю жизнь свою бросила к ногам старшего сына, ни тебя, ни отца вашего как бы не замечала, и получила по заслугам.
В больнице я с одной женщиной познакомилась, набожная очень. Так вот она мне сказала, что болезнь эта не просто так приходит; это когда живешь неправильно.
Я слишком поздно поняла, что вся моя жизнь сплошь и рядом неправильная была, оттого и результат: рак четвертой степени, ничего уже не исправить, только и осталось, что прощения попросить у тех кого обижала, а уж заслужила я его, или нет, решать вам.
Только вот, я повинилась, и мне легче стало. Как все-таки жаль, что я раньше этого не поняла!
Простите и прощайте, не поминайте лихом меня, непутевую!
- Алешка плакал, рыдал, как маленький мальчик на груди у Таисьи, а она гладила его по спине и приговаривала: - Поплачь, мой хороший, оно и легшее станет.. все ж мамка твоя… -
Умерла Анна в мае, о чем Алексею сообщил уже после похорон родной его дядя Василий, у которого она жила до самого конца.
Иван, устав уговаривать Таисью покинуть родную Савельевку, вышел на пенсию, продал дом во Владивостоке, и сам явился в деревню, объявив родным, что устал жить в полном одиночестве, и теперь намерен жить одной большой семьей со своей Таечкой, своими любимыми внуками и детьми.
Сразу же по приезду он стал настраивать Катерину на то, что она обязательно должна учиться, разговор об этом шел у них еще раньше.
Только сейчас Катя уже была матерью двоих детей, сына Сережи, и дочки Наташеньки. – Папка, какая уж мне теперь учеба, - говорила она.
- Ну, это ты брось! На очном трудновато будет, а вот на заочном в самый раз. Будешь на сессии уезжать, а внучат мы с Таей на себя возьмем. Пока еще в силе, да и в радость. А учиться тебе надо, я с самого начала заметил, и уж теперь не отступлюсь, даже не мечтай! –
Катя поехала и подала документы в Барнаульский политехнический институт на экономический факультет. Поступила без труда, несмотря на большой перерыв, ведь в её школьном аттестате были только пятерки.
За годы учебы, Катя успела стать матерью четверых детей; через два года после Наташи появились на свет двойняшки Иринка и Семен.
К тому времени в Савельевке школа семилетка стала десятилеткой. Учителей не хватало, и Катя, благодаря полученному высшему образованию, была приглашена в школу преподавать, там она и проработала до самой пенсии.
Дед Ваня и бабушка Таисья всегда находились в окружении внучат. У Зины и Григория тоже было уже трое деток, и никто из малышей не был обделен любовью и вниманием со стороны старших.
Односельчане часто сетовали, сочувствовали, дескать, трудно приходится. Шутка ли – семеро по лавкам, на что дед Иван отвечал: - А это кому сколько надо. Кому десять мало, а кому и одного много! –
Счастье продляет жизнь, это доказано. Судьбой было предназначено дожить и Таисье, и Ивану рядом с ней до глубокой старости. Ему было почти 99лет, когда он покинул этот мир на руках у своей жены, а она же пережила его всего на неделю, ей было 96.
Катерина и Алексей Богдановы так и не уехали из Савельевки, всю жизнь прожили в деревне на берегу Оби, хотя украдкой друг от друга часто тосковали по далекому городу на море, откуда началась история их любви.
Конец.
Дорогие друзья! Не знаю, кто как, а я очень рада тому, что прошло жаркое, душное лето, что у всех на носу первое сентября, что дети возвращаются домой, а внуки наконец, перестают терроризировать мой старенький ноутбук, и он, наконец-то, поступает в полное моё распоряжение!
А это означает, что я теперь смогу иметь возможность публиковаться почаще, чем раз в несколько дней. А еще, я наконец смогу детально разобраться, что же из себя представляет эта новая система монетизации, и стоит ли с ней связываться.
Огромное спасибо моим терпеливым читателям, и очень прошу быть снисходительными, если вы заметите какие либо неточности или ошибки.
ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ!
,
