"Музыка приходит из сфер, более реальных, чем сама жизнь".
Уильям Блейк
Из всех многочисленных функций искусства, среди которых стоит назвать эстетическую, воспитательную и познавательную, особую важность, на мой взгляд, представляет функция компенсаторная, заключающаяся в том, что искусство способно отвлечь людей от проблем, заставить их хотя бы на некоторое время забыть о повседневной жизни и восстановить утраченную душевную гармонию. Из всех видов искусства же, как мне кажется, на это больше всего способна музыка. Чтобы убедиться в этом, достаточно выйти на улицу или посетить любое общественное место вроде торгового центра или метро. Несмотря на то, что при желании можно найти немало человек, читающих книги или даже умудряющихся смотреть фильмы на телефоне, гораздо большее число людей предпочитает слушать музыку через наушники.
Но почему так происходит? Конечно, кто-то может объяснить феномен подобной лизтомании тем, что слушать музыку в условиях каждодневной спешки банально удобнее, чем читать книгу или смотреть фильм. А также в принципе легче, особенно учитывая падение интереса к чтению в современном мире и отсутствие необходимости прикладывать к прослушиванию песен какие-либо усилия, что делает данный опыт даже более простым, чем такое "пассивное" действие, как просмотр кино. Однако я убежден, что при безусловном влиянии всех перечисленных факторов причина тяги людей к музыке лежит куда глубже.
В несколько иной форме приверженность человека музыке сохраняется и в спокойных домашних условиях: ее слушают вдумчиво и целенаправленно, ставят фоном, под нее засыпают... Поэтому дело тут не в "простоте", а в характере музыки как таковой. Почему-то именно музыка как ничто другое помогает людям отключиться от реальности и воспарить над сиюминутными трудностями, забыть обо всем на свете и вновь наполниться энергией.
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо разобраться в самой природе музыки. Что это? Просто звуковые волны, вызванные уплотнением среды? Несмотря на то, что это правда, звучит слишком прозаично, ведь есть в музыке что-то, помимо данного физического описания. Не зря еще И. В. фон Гёте говорил: "музыка стоит так высоко, что разум не в силах приблизиться к ней, она оказывает действие, подчиняющее себе все, и никто не в состоянии точно уяснить себе ее природу".
Но мы все же попробуем – разумеется, не без помощи других великих мыслителей.
Для Гёте музыка являлась высшим выражением искусств. Такого же мнения придерживался и находившийся под его влиянием Артур Шопенгауэр, отводивший музыке особую роль. Все искусства философ делил на два вида: пластические и непластические. Пластические в его понимании представляют собой искусства оформленные, упорядоченные, связанные с понятием образа – например, живопись, архитектура, литература и т. д. Непластические же соотносятся с беспредметностью, неограниченностью, даже хаотичностью, и к ним, по мнению Шопенгауэра, можно отнести только один вид искусства – музыку.
Похожий взгляд в системе философа распространяется и на весь мир в целом, чему посвящен его центральный труд "Мир как воля и представление". Исходя из названия, мир, по Шопенгауэру, существует в двух ипостасях: мир как он есть сам по себе, или воля, мировая воля, и мир, данный нам в ощущениях, доступный для познания и рефлексии живых существ, – мир как представление. Мир как воля един и трансцендентен, он не подчиняется каким-либо законам, в том числе причинно-следственным, и лежит вне пространства и времени. Мир как представление же обладает всеми привычными человеку атрибутами: причинностью, множественностью, пространственно-временными характеристиками. Так как мир как воля недоступен для человеческого восприятия, все, что мы знаем о вселенной, согласно философии Шопенгауэра, является миром как представлением – отголоском реального мира, но не самим миром. Соответственно, наука, призванная искать объективную истину, в действительности, прямо как в пещере Платона, имеет дело лишь с ее тенью, да и то искаженной посредством несовершенных человеческих органов чувств.
Но у людей все же есть шанс – если не соприкоснуться с реальным миром воли, то хотя бы попасть в промежуток между ним и миром как представлением. И сделать это можно с помощью искусства. Дело в том, что, помимо своей конечной репрезентации в виде представления, мировая воля подвержена еще одному процессу – объективации, которая с помощью ступеней-идей выстраивает своеобразную цепочку, соединяющую мир как волю и мир как представление. Таким образом, тесно связанное с различными идеями искусство позволяет человеку оторваться от действительности и оказаться в "междумирии" воли и представления. Интересно, что творец в таком случае является не самостоятельно действующим субъектом, а проводником, "окном" меж двух миров.
Однако мы помним, что искусство у Шопенгауэра неоднородно. В то время как его пластические формы имеют дело с идеями (т. е. мысленными образами), непластические в силу своей беспредметности и неоформленности взаимодействуют с мировой волей напрямую. Выходит, музыка в философии Шопенгауэра обладает поистине уникальным статусом – единственная во вселенной она способна дать человеку настоящее представление о реальном мире в обход всех искажений и условностей.
Чтобы лучше понять это, задумаемся о сути каждого вида творческого самовыражения. Что объединяет так называемые пластические искусства? То, что все они оперируют абсолютно земными понятиями, а точнее, образами. Какой бы фантастический ни был роман, он всегда написан про людей и для людей и зачастую отражает состояние современного общества; какой бы абстрактной ни была картина, она так или иначе изображает встречающиеся в мире вещи (те же линии, геометрические фигуры, цвета) – уж не говоря о более тесно связанных с реальностью видах искусства вроде кино. Другое дело музыка – в повседневной жизни аналог тех звуков, что извлекаются из, казалось бы, обычных струнных, клавишных и духовых, найти довольно трудно. В концептуальном плане если они и берут откуда-то начало, то явно из другого мира. Являясь прорывом мировой воли, своего рода мостом между непостижимой вечностью и бренной материальностью, музыка на интуитивном уровне именно этим и привлекает людей, бегущих от серых будней.
Будучи пессимистом и поклонником мысли Востока, Артур Шопенгауэр в противовес Лейбницу рассматривал наш мир как "наихудший из возможных": в нем, согласно философу, царят лишь боль, страдание и разочарование. Лучшим выходом в таком случае является, как гласят буддистские и индуистские учения, умереть и никогда не рождаться вновь. Но пока мы здесь, единственным утешением и "спасательным кругом" в глазах Шопенгауэра может выступать только искусство, в частности музыка, которая хотя бы ненадолго способна заглушить боль от пребывания в мире-представлении.
Примерно о том же говорил другой немецкий философ – Фридрих Ницше, в начале пути являвшийся последователем Шопенгауэра. Только как классический филолог он пошел еще дальше и отыскал подтверждение словам своего предшественника в греческой античности. По мнению Ницше, древним эллинам были присущи две тенденции: аполлоническая, заключающаяся в стремлении к порядку, мере, и дионисийская, представляющая собой тягу к чрезмерности, необузданности. Нетрудно догадаться, что эти два начала являются аналогом пластических и непластических искусств соответственно. Неслучайно символом первого выступает Аполлон – бог света, законов и высокого искусства, а второго – Дионис, бог вина, веселья и разврата.
Когда-то эти тенденции существовали раздельно, но затем слились воедино, породив одно из величайших достижений древнегреческого гения – аттическую трагедию. Причем влияние дионисийского, то есть музыкального, начала, было определяющим, о чем прямо говорится в работе Ницше "Рождение трагедии из духа музыки". Неразрывно связанное с различными мистериями и состоянием опьянения – как экстатического, так и настоящего – служение Дионису было тесно сопряжено и с музыкой – как можно более стихийной и буйной. К слову, в отличие от Шопенгауэра, Ницше признавал существование пластической, образной музыки, построенной на основе четко обозначенной мелодии и ритма – как мы помним, Аполлон, помимо прочего, был прекрасным игроком на лире. Но истинной музыкой Ницше считал лишь дионисийскую – страстную, интенсивную, исполняемую в те времена на свирели. Именно под нее древние греки и устраивали дикие пляски и прочие непотребства.
Слово "трагедия" так и переводится – "хор козлов", ведь изначально ритуальные действия с разыгрыванием сцены убийства и возрождения Диониса сопровождались пением его верных спутников сатиров (на самом деле людей, одетых в козлиные шкуры). Соединившись с аполлоническим началом, данные народные обряды приобрели более оформленный вид и стали походить на то, что мы называем театральным представлением. Таким образом, именно равновесие дионисийского и аполлонического начал (даже с небольшим преобладанием первого) способствовало развитию и процветанию древнегреческого искусства – от поэзии и драматургии до живописи и архитектуры – а также, по мнению Ницше, выступило залогом здоровья всей эллинской цивилизации.
Однако довольно быстро трагедия стала вырождаться, что привело к непоправимым последствиям. Первое время в представлении участвовали исключительно все присутствующие, сливаясь в единую экстатическую массу посвященных. Затем появились зрители, уже не принимавшие участия в постановке и лишь пассивно наблюдавшие за происходящим. На второй план стала отходить некогда первооснова трагедии – хор. Сюжеты становились все более понятными и обыденными, что хорошо видно при сравнении пьес Эсхила и Еврипида. Конечным итогом этого процесса оказалось то, что трагедия перестала воспринимать саму себя всерьез, тем самым превратившись в комедию, ярким представителем которой являлся Аристофан.
Но самое страшное произошло после: на "сцену" древнегреческого театра вышел Сократ, никогда не любивший и не понимавший трагедию и делавший упор на знания и рассудочность. Именно с его появлением Ницше связывает окончательное увядание трагедии и соответственно всего творческого потенциала греков. С тех пор все большую роль в жизни западной цивилизации стала играть наука, все меньшую – искусство. На смену дионисийскому человеку пришел человек даже не аполлонический, а александрийский – ученый-позитивист, стремящийся познать и изменить вселенную, сделать ее простой и ясной. Произошел "сократизм духа". Но существование мира, по словам Ницше, "может быть оправдано лишь как эстетический феномен". При всей значимости и пользе науки без искусства, в особенности музыки, человек обречен на жалкое и бессмысленное существование. Это признавали и признают многие, в том числе такие "технари", как Альберт Эйнштейн, который не представлял свою жизнь без игры на скрипке и хотел бы стать музыкантом, если бы не занимался физикой.
К счастью, еще в конце XIX века Фридрих Ницше усматривал п озитивные изменения – возрождение дионисийского духа в лице музыки Рихарда Вагнера и других немецких композиторов. С тех пор прошло более ста лет, но я уверен, что, несмотря на всю пластичность многих современных песен, истинная музыка продолжает существовать и, будь она мировой волей или простой совокупностью звуков, делает жизнь людей лучше.
***
Как-то раз Фрэнк Заппа сказал: "Писать о музыке все равно что танцевать об архитектуре". Многие не согласны с этим, но я все же склонен полагать, что старина Фрэнк был прав. Писать о музыке при всей важности этого занятия – лишь сужать ее огромный потенциал, втискивать в тесную конструкцию языка (что звучит особенно иронично в контексте моего и других Дзен-каналов). Ведь музыка есть нечто большее, чем набор слов и ограниченных понятий. Поэтому давайте отбросим дальнейшие рассуждения, включим любимую композицию или альбом и насладимся гармонией, переносящей в другие миры…
- Спасибо, что дочитали! Если вы зашли так далеко, значит, сможете пойти еще дальше. Подписывайтесь на мой телеграм-канал Блюдце, полное тайн: там вы найдете заметки о композициях, альбомах, исполнителях, концертах, виниловых пластинках и многом другом
Читайте также: