Внезапно ко мне осознание пришло: а ведь лето уже к завершению близится! Такое чувство, что только на прошлой неделе всё зазеленело, расцвело, заблагоухало. А сегодня ни с того ни с сего, каким-то волшебным образом, конец августа наступил. Да, давно уже заметил, что чем старше становишься, тем быстрее время летит. Вот только почему-то не получается у меня ценить настоящее время. Когда наступила цветущая весна, а за ней и лето пришло, всё мне было не так и не этак. То жарко, то холодно, то дожди, то засуха. Всё ждал каких-то идеальных условий. А нужно-то было всего-навсего ценить своё любимое время года, с тихой радостью принимая его таким как есть и не подгонять время в призрачной надежде на что-то лучшее.
После удара об железяку во время битвы с шершнями, образовалась у меня гематома. Подчиняясь законам физики, она с брови спустилась на глаз, в результате чего образовался замечательный фингал. Зря я тогда радовался отсутствию кровотечения, уж лучше бы оно было. Благодаря ему, моя физиономия смотрелась бы более пристойно. Но, что сделано, то сделано, назад не вернёшь.
Ранее мне уже приходилось являться на работу с сияющим «фонарём», о чём рассказывал в одном из очерков. В этот раз коллеги тактично делали вид, что ничего особенного во мне не замечают. Однако врач Анцыферов был исключением:
– Ооо, Юрий Иваныч, сразу видно, что выходные удались! Вы с кем бились-то?
– С шершнями, Александр Сергеич. Они у соседа в сарае обосновались, а мы их выселяли.
– Значит это шершни вам глаз подбили?
– Нет, это в ходе боестолкновения я на железяку налетел.
– Но вы их победили?
– Обижаешь, начальник! Мы с соседом в этом плане специалисты экстра-класса. Так что если у тебя, Александр Сергеич, какая-нибудь нечисть заведётся, сразу нас зови!
– Всё, замётано! Юрий Иваныч, до конца смены ещё долго, я наркотики пока не буду сдавать.
– Да и не сдавай, нам спешить некуда, наездимся ещё. Кстати, как смена-то прошла?
– Ну как сказать… Катались без заездов, ночью всего часа полтора поспали. Но ничего серьёзного не было, всё спокойно прошло. О, Юрий Иваныч, только сейчас вспомнил: у нас кислорода только один баллон. Второй мы на заправку сдали, но чего-то не получилось, он так и лежит пустой.
– Понял, приму к сведению.
Вот и конференцию объявили. Старший врач предыдущей смены на больничный ушёл. Сказали, что после серии разносов от начмеда, покинет он с эту должность. Точней на бригаду переведётся. В этот день его замещала врач общепрофильной бригады Галина Владимировна. Как просто врач, она специалист прекрасный, а вот опытом руководящей работы не обладает совершенно. Вообще, среди рядовых докторов есть те, кто имеет соответствующий опыт. Но в старшие их теперь калачом не заманишь. Ведь эта должность с каждым разом всё трудней и ответственней становится.
Доклад всегда начинается со смертей за истекшие сутки. Среди общей массы выделилась гибель мальчика двенадцати лет, выпавшего из окна одиннадцатого этажа. Дома в этот момент была его мать, но она не сразу узнала о случившемся. По предварительной версии, ребёнок добровольно ушёл из жизни. Здесь я обойдусь без нравоучений и стенаний. Скажу лишь одно: нет ничего более страшного и трагичного, чем детские с***циды.
В конце доклада, старший врач сообщила:
– Надежда Юрьевна, у нас пропал ключ от кислородной. Вчера пришёл заправщик и не смог туда попасть.
– Я не поняла, сегодняшняя смена без кислорода, что ли, останется? – вскинулась она.
– Нет, не вся смена. Для заправки лежали два больших баллона и три маленьких от ингаляторов.
– А это что, мало? Ну и что вы сделали?
– Ничего. А что я могла сделать? Мы всё везде обыскали, всех спросили, но так и не нашли.
– Галина Владимировна, насколько мне известно, запасные ключи есть у Крылова, зама по АХР.
– Так ведь он уже домой ушёл, а заправщик только в шестом часу явился.
– Значит Крылова нужно было из дома вызвать. Если бы у вас не получилось, то позвонили бы Игорю Геннадьевичу или мне. Ну что это за беспомощность?
Тут я не удержался и спросил:
– Один из больших баллонов – наш. Когда его теперь заправят?
– Ой, а вам-то о чём переживать, Юрий Иваныч? – легкомысленно ответила Галина Владимировна. – Вы ж не битовская бригада, вашим пациентам кислород не требуется
Но Надежда Юрьевна возмущённо сказала:
– Галина Владимировна, а вообще-то психиатрическим бригадам дают соматические вызовы наравне со всеми. Вы первый раз об этом слышите? Так, сразу после конференции вы идёте к Крылову и скажете ему, чтоб прямо сегодня заказал новый ключ. Потом позвоните заправщику и попросите его прийти сегодня. Домой не уйдёте пока всё не сделаете.
Пока мы заседали на конференции, бригаду, которую мы меняем, отправили на вызов. Да, в очередной раз не вышло у них вовремя смену закончить. До тех пор, пока они не вернутся, нас никуда не выдернут. Ведь не пойдём же мы на вызов пешком и с пустыми руками. Вот поэтому и появилось у нас энное количество времени для приятного безделья. А провести его мы конечно же решили на свежем воздухе. Все поразошлись-поразъехались, а потому на скамейке мы одни остались. Вскоре к нам присоединилась медсестра пункта подготовки укладок Марина Клюева, решившая перекурить после напряжённого начала работы.
– Слушайте, вот я страху натерпелась в прошлую смену! Ночью, около часа, мне в дверь кааак застучат! Я окошко открыла, думала, что кто-то из наших пополниться пришёл. А там парень какой-то, спрашивает: «А Дима Круглов сегодня работает?». Да я, говорю, такого вообще не знаю, может он из другой смены. И он мне: «Вы знаете, у меня руки и ноги сильно болят, уснуть не могу. Сделайте мне тр***дол!». И от чего же они у тебя болят, спрашиваю. А он ничего вразумительного сказать не может. Ну я, естественно, отказала, говорю, могу только анальгин предложить. Он меня уговаривать начал, мол, только тр***дол помогает. Тогда я пригрозила полицию вызвать и его тут же как ветром сдуло. Сразу понятно, что наркоман, тут даже и думать нечего.
– Хм, странно, ведь он же не стал везде шарахаться, а целенаправленно пришёл на пункт. Тем более, что на двери ничего не написано. Видать заранее знал, что здесь наркотики есть.
– Да тут и сомнений нет. Кстати, я узнала про этого Диму Круглова. Это фельдшер из первой смены, недавно к нам пришёл. Но доступа к наркотикам у него нет, он вторым номером работает.
– А не поспрашивала, что он из себя представляет?
– Спрашивала, но толком его никто не знает. Сказали только, что вроде не косячит, нормально работает.
Да, так и продолжаются визиты непрошенных гостей. Много раз об этом говорилось, пытались какие-то меры принимать и всё бесполезным оказалось. Установили на входную дверь электронный замок, нам всем ключи выдали и стали запирать на ночь. Казалось бы, уж теперь-то враг не пройдёт. Но этот замок месяца три поработал и скончался. Ремонтировать не стали, потому что многие возмущались, что из-за него одни только проблемы. Хотя не знаю, в чём они выразились и почему так сложно всего лишь приложить ключ. Но факт остаётся фактом. Потом ещё охрану инструктировали, чтоб ни-ни, ни одного постороннего, тем более ночью. Но ведь всем-то вход не перекроешь. Придёт человек и скажет, что ему плохо и нужна помощь. В этом случае отказать никак нельзя. А кроме того, те кто понаглей и побезбашенней, через проходную не пойдут и объясняться с охранником не станут. Они всего лишь быстренько преодолеют шлагбаум и придут, куда им нужно.
Вскоре вернулась команда во главе с доктором Анцыферовым.
– Ну что, господа, куда ездили-то? – спросил я.
– На якобы психоз, – ответил Анциферов. – Парень учётный с шизофренией, с родителями живёт. Взял семейные деньги, сутки где-то пропадал и сегодня утром вернулся. Само собой, без денег. Где был не говорит. Ну и чего? Психоза у него нет, он взрослый человек, дееспособности не лишён. С чем бы мы его повезли? А мать недовольна, повторяет как попугай: «У него же шизофрения, вы не понимаете, что ли?». Я ей объяснил, что острой психотики нет, а уж с деньгами сами разбирайтесь. Вот и всё. Пообещала жалобу написать, а я тоже в долгу не остался, не пугайте, говорю, ежа голой опой!
– Да, такие попадаются. Они думают, что если человек на учёте состоит, значит мы должны прям по первому свистку хватать его и в стационар тащить. И х*ен ты их переубедишь.
Около десяти первый вызовок прилетел: дежурство на пожаре. Ну что ж, при условии, что обойдётся без жертв и пострадавших, вызов неплохой.
Подъехали к девятиэтажному одноподъездному дому. Из двух окон на шестом этаже вырывались небольшие языки пламени, поверх которых валил чёрный дым. Он густо клубился и очень напоминал тучу, несущую страшную грозу с бурей. Во дворе стояло много народа, включая детей и пожилых людей. Но они были не праздными зеваками, а эвакуированными жителями. Ведь при сильнейшем задымлении нет возможности оставаться в квартирах.
Сидеть в машине было слишком жарко, поэтому и вышли мы на чуть более прохладный воздух.
– Не в курсе, людей там нет? – спросил я у двух пожилых женщин.
– Да какие это люди?! – возмущённо ответила одна из них. – Пьянь поганая! Я же чувствовала, что этим всё закончится! Ладно хоть не взорвали! Не работают, пьют, безобразничают и никто никаких мер не принимает!
Тут пожарные вынесли женщину, покрытую копотью.
– Смотрите, живая-неживая, – сказал один из них.
– Больше никого там нет? – спросил я.
– Тр-п горелый на кровати.
Разумеется, не стали мы осматривать её на всеобщем обозрении и загрузили в машину. Признаков жизни не было, но и биологическая смерть находилась под вопросом. Поэтому стали проводить реанимацию, а через тридцать минут прекратили, так и не добившись успеха. Поскольку на теле не было ни следов воздействия пламени, ни других повреждений, выставил я причиной смерти отравление продуктами горения. Конечно же под вопросом. Ну а затем в судебный морг свезли.
Следующим вызовом был психоз у мужчины двадцати пяти лет. В примечании сказано, что этот вызов повторный, бригада выезжала сегодня в семь пятьдесят. И тут осенило меня. Это же тот самый молодой человек, истративший семейные деньги, о котором Анцыферов рассказывал! По всему видно, что родственники остались недовольны отказом в госпитализации и решили ещё раз вызвать.
Открыла нам ухоженная женщина с жёстко-волевым лицом и сразу взяла с места в карьер:
– Предупреждаю сразу: если сейчас вы его не увезёте, то мы примем очень серьёзные меры. Поверьте, для этого у нас есть все возможности!
– Так, ваши возможности нам неинтересны. Расскажите, что случилось? – спокойно спросил я.
– Можно подумать, вы ничего не знаете!
– Лично я предпочитаю информацию не из десятых рук, а из первоисточника. И так, слушаю вас внимательно.
– Ладно, начну с того, что он уже четыре года состоит на учёте с шизофренией. Инвалид второй группы. Много раз в больнице лежал. Периодически у него бывают обострения, «голоса» появляются, он как бы выпадает из этого мира. Сейчас всё по-новой началось. Вчера, пока мы были на работе, он взял деньги, четыреста пятьдесят тысяч, и куда-то пропал. Вернулся только сегодня рано утром и, естественно, уже без денег. Мы его спрашивали, но он молчит, ничего не рассказывает. Единственное, что сказал: «Подождите немного и всё узнаете».
– Он лечение получает?
– Да, и таблетки пьёт, и на укол ходит, а толку-то что?
Виновник торжества сосредоточенно рисовал в графическом планшете, глядя в монитор. Это была очень даже неплохая космическо-фантастическая картина.
– Здравствуй, Кирилл! Отвлекись, пожалуйста, давай пообщаемся.
– Ну давайте, – нехотя сказал он, повернувшись к нам лицом. – Но сегодня уже ко мне приезжали, мы обо всём говорили. Мать никак не успокоится не может, очень хочет опять меня упечь.
– Кирилл, скажи, зачем ты взял деньги?
– Я всё расскажу, но попоздней, хотя бы через неделю. Ничего плохого я не задумал, не переживайте. Наоборот, очень хорошее дело намечается. А сейчас ничего не скажу, даже если пытать будете.
– Нет, пытать мы не собираемся. А как ты себя чувствуешь?
– Вы имеете в виду не едет ли крыша? Нет, не едет. «Голосов» давно не было, плохих мыслей тоже. Правда, тревога стала мучить и сплю плохо.
– Что ты постоянно принимаешь?
– <Названия>.
– А на укол пролонга ходишь?
– Да, конечно.
– По поводу тревожности и плохого сна тебе нужно в диспансер прийти, чтоб поменяли схему лечения. У тебя кто доктор?
– Луиза Александровна.
– Значит повезло тебе. Давай сегодня или завтра иди, она тебе всё скорректирует. Кирилл, а ты, я смотрю замечательно рисуешь. У тебя очень хорошее увлечение.
– Не только увлечение, я зарабатываю на этом. На нормальную работу кто меня возьмёт с таким диагнозом?
– И эта работа очень даже нормальная. Ведь хорошо, когда любимое дело ещё и доход приносит.
– Доход – это громко сказано. Просто зарабатываю на карманные расходы, чтобы полностью от родителей не зависеть.
– Ну что ж, Кирилл, желаю удачи, и чтобы всё у тебя было хорошо!
Тем временем, его мать стояла рядом, сжав пальцы в замок и даже не попытавшись вмешаться в беседу. На её окаменевшем лице застыло мрачно-злое выражение.
– Мне теперь понятно, что на «скорой» нет профессиональных врачей, – заявила она. – Какие вы врачи, если не можете понять, что человек больной и невменяемый? А может на украденные деньги он наше убийство заказал? Вы дадите гарантию, что с нами ничего не случится?
– Знаете, вообще-то я не следователь и не сыщик, никаких гарантий давать не собираюсь. И уж тем более, меня не интересует, куда он потратил деньги. А как врач я утверждаю одно: оснований для экстренной госпитализации нет, потому что нет психоза.
– Значит он может безнаказанно воровать? А в следующий раз вообще всё из квартиры вынесет!
– А вы нас ни с кем не путаете? Нет? С каких это пор нам дали право кого-то наказывать? В общем так, считаете нужным жаловаться? Жалуйтесь, вам никто не препятствует. Всё, до свидания.
– Поверьте, я просто так этого не оставлю! – заявила она на прощание. – Работы вы точно лишитесь!
Ну что ж, подобные заявления мы слышим нередко, хотя понять тех, от кого они исходят, практически невозможно. Бывает проще разобраться в особенностях мышления психически больных, чем некоторых из тех, кто формально считаются психически здоровыми.
После освобождения получили следующий вызов: ожоги лица и рук у мужчины тридцати шести лет.
Открыл нам сам пострадавший. По нему было видно, что он испытывает сильнейшую боль, но терпит из последних сил. При этом, в квартире стоял сильный, ни с чем несравнимый запах пожара.
– Что с вами случилось? – спросил я после того, как пострадавший обессиленно плюхнулся на диван.
– Я зажигалку бензином заправлял и перелил, на стол протекло, – тихо ответил он, еле шевеля губами. – Потом зажигалку зажёг, она вспыхнула, и я её на стол бросил. Тут же и стол загорелся, мне лицо опалило. Ну я сразу тушить начал и руки сжёг.
Напрашивался у меня вопрос, голыми руками, что ли, он огонь-то прихлопывал? Но не стал я его задавать, ведь человеку и без того плохо.
Особо тщательный осмотр не требовался, поскольку всё было видно прямо сходу: ожог лица первой степени и обеих кистей второй-третьей степени. Столь серьёзные повреждения непременно ведут к развитию шока, а потому мои парни, не дожидаясь указаний, сразу приступили к оказанию помощи. Внутривенно ввели наркотик, наладили капельницу и обработали ожоги. Кстати сказать, у нас для этого есть замечательные противоожоговые салфетки, которые обладают не только антисептическим, но и обезболивающим действием. В данном случае обезболивание получилось двойным: от наркотика и от салфеток. Больному стало намного легче, вот только этот эффект, к сожалению, был временным. Ну а далее, в стационар мы его благополучно свезли.
Вот и в этом случае не поддавалась объяснению логика поведения, повлекшего за собой беду. Ведь если ты видишь, что бензин протёк, то на кой чёрт огонь зажигаешь? В качестве итога нужно признать, что кандидаты на Дарвиновскую премию не переведутся никогда.
И в этот раз обед вовремя не разрешили, отправив нас на вызов к женщине семидесяти одного года, у которой всё болит. Да, есть такой интересный и очень непонятный повод к вызову. Получается, что болит вся женщина. Ехать предстояло далеко за город, в садоводческое товарищество. Здесь не нужно быть провидцем, чтоб понять: перетрудилась болезная на солнцепёке.
Давненько мы не бывали в этом товариществе. В жуткий упадок оно пришло, полузаброшенным стало. Деревянный забор по периметру почти разрушился. Да это всё и не удивительно, ведь здесь отродясь не бывало ни водопровода, ни электричества. Воду таскают из пруда или колодца. Из-за всего этого большинство хозяев попросту побросали свои участки, многие из которых с весьма приличными домиками.
У бывшего въезда, поросшего бурьяном, нас встретил пожилой мужчина:
– Здесь не проедете, – сказал он. – Пойдёмте, я вас отведу. Что-то она раскисла совсем.
– Вы – супруг? – поинтересовался я.
– Нееет, сосед. В этой стороне мы только вдвоём остались. Вон, видите, всё кругом заброшено!
Подошли к малюсенькому деревянному домику, почерневшему от времени.
– Нина, ты там жива? – открыв дверь, спросил наш провожатый.
– Ой, еле жива… – ответил женский голос.
Больная со страдальческим выражением лица лежала на какой-то непонятной импровизированной кровати.
– Здравствуйте, что случилось? – спросил я.
– Ой, даже и не знаю, как объяснить… В груди сильно давит и обе лопатки болят. Да ещё и слабость такая, что встать не могу.
– Так вы, наверно, на жаре перетрудились, – сказал фельдшер Герман.
– Да, скорей всего, – согласилась больная. – Вот ведь дура-то я, сама себя испортила!
Симптоматика была отвратительной, буквально кричащей о серьёзной кардиопатологии. Вместе с тем, болталась в моей голове мыслишка: а может и нет там никакой серьёзной бяки? Может это всего лишь банальный остеохондроз? Однако прогнал я подальше эти глупости. Вся надежда была на кардиограмму. Но, к великой досаде, лента не внесла никакой ясности, ибо на ней всё затмила полная блокада левой ножки пучка Гиса. Про такое безобразие мной говорилось неоднократно, но всё-таки повторюсь. Всё дело в том, что злодей Инфаркт Микардыч может прятаться за этой блокадой, как за хорошей маскировочной сетью. Нет, распознать и вывести его на чистую воду можно, например, с помощью эхокардиографии, но такая техника есть только в стационарах. Кстати сказать, тропониновый тест, позволяющий выявить повреждение миокарда, оказался отрицательным.
Давленьице было низковатым, пульс частил, сатурация чуть ниже нормы. Со слов больной, такое состояние возникло у неё впервые. В подобных случаях мы обязаны оказывать помощь по стандарту острого коронарного синдрома без подъёма сегмента ST. Оказать-то мы её оказали, после чего началось самое весёлое и увлекательное: переноска больной в машину. Во-первых, помощников не нашлось, а больная была отнюдь не миниатюрной комплекции. Во-вторых, до машины пришлось её нести по узкой тропинке сквозь мощный бурьян. Причём расстояние составляло не менее двухсот метров. Как мы это сделали вчетвером, а четвёртым был наш водитель, я сам не могу понять и поверить. После того, как больную свезли в кардиодиспансер, хотел дописать карточку, но ничего не вышло. От чрезмерной тяжести рук дрожали, будто после долгого запоя.
После освобождения разрешили, наконец-то, обед. Сразу по приезду карточки дописал и сдал, благо, что руки отдохнули и пришли в порядок. Да ещё, вдобавок, пришлось исправлять время доезда на последний вызов. Всё дело в том, что по приказу Минздрава доезд на экстренные вызовы не должен превышать двадцати минут. При этом никого не интересует, сколько времени на самом деле занимает дорога. На последний вызов мы ехали двадцать восемь минут, но пришлось переделывать на двадцать. Одним словом, бюрократия решительно побеждает здравый смысл.
Наши посиделки на лавочке прервал вызов: психоз после употребления ф***пама у мужчины тридцати двух лет.
Открыла нам молодая женщина с красным, мокрым от слёз лицом:
– Помогите, пожалуйста, я уже не знаю, что с ним делать! Он ф***пама опять наглотался и теперь вообще неуправляемый!
– Вы сказали «опять», значит он и раньше его принимал?
– Да, до этого раза два, но тогда он просто как пьяный был, полусонный какой-то. А сегодня вообще с катушек слетел! Все цветы с балкона выбросил, книги тоже, все фотографии в альбоме разорвал.
– А ф***пам ему кто-то назначил или он его просто для кайфа глотает?
– Психиатр назначил от панических атак. Сначала он по полтаблетки под язык клал и всё нормально было. А потом жрать начал как не в себя. Ой, хорошо хоть дочка сейчас у моих родителей, не видела этого кошмара.
– А сам-то он сейчас где?
– Уснул. Проходите сюда.
Худощавый, с бледным лицом, болезный спал на диване, приоткрыв рот. На полу валялся растерзанный фотоальбом и целая россыпь обрывков фотографий.
– Уважаемый, давай просыпайся! – громко сказал фельдшер Герман и потормошил его.
Долго будить не пришлось.
– А? А чё такое? – растерянно спросил он, непонимающе глядя на нас.
– Мы – «скорая помощь». Рассказывай, Григорий, что ты употреблял и что творил.
– Ничего, я вообще не пью, можете проверить. С женой только немного поругался и всё.
– Нет, речь идёт не о выпивке. Какие таблетки сегодня принимал?
– Ф***м, но мне его психиатр выписал. У меня панические атаки почти каждый день и только он помогает.
– Сколько таблеток за сегодня выпил?
– Две.
Тут его супруга не выдержала:
– Да что ты врёшь-то? Всего с двух таблеток у тебя крышу снесло, да? Ты вообще помнишь, что творил? Вон, посмотри, кто это сделал? Я, что ли?
– Надюх, да просто меня бесит твоё недоверие!
– Какое недоверие, идиотина? Ты чего выдумываешь? Ты на этот ф***пам конкретно подсел, наркоманом стал, понимаешь-нет?
– Так, всё, успокойтесь, пожалуйста, – решительно прервал я перепалку. – Григорий, объясни вкратце, зачем ты дебош-то устроил? В чём смысл?
– Так вы же сами слышали, что она меня наркоманом считает. Сказала, что на развод подаст и ребёнка заберёт. Ну как ей ещё доказать? Какой я наркоман?
– Григорий, давай смотреть правде в глаза и говорить откровенно. Ф***пам ты принимаешь не в лечебных дозах, а намного больше, чтоб удовольствие получить.
– Нет, какое…
– Григорий, не перебивай. Я не наивный мальчик и в сказки не верю. Из-за передозировки у тебя возник психоз. Если ты считаешь, что это не так, тогда объясни, какова взаимосвязь между недоверием жены и выброшенными цветами, книгами, разорванными фотографиями?
– Нууу, не знаю, как-то всё так получилось…
– Нет, не как-то так. Это был самый настоящий психоз. Кстати, как давно ты его принимаешь?
– Хм… да вроде месяцев шесть…
– Эх ты, ёп! – не удержался я от восклицания. – А фамилию врача, который его назначил, знаешь?
– Не, у меня постоянного врача нет. Последний раз какая-то молодая выписывала, я раньше у неё никогда не был.
– И какую же дозировку тебе назначили?
– По полтаблетки два раза в день.
– Значит так, Григорий, поскольку сейчас нет ни психоза, ни признаков отравления, мы тебя оставляем дома. Но, если опять начнёшь безобразничать, то твоя супруга вызовет уже не нас, а полицию. Ты должен сам понимать, что они с тобой церемониться не будут. А вообще, тебе лучше анонимно обратиться к наркологу. Если ты от этой зависимости не избавишься, то натворишь такого, что за всю жизнь потом не расхлебаешь! Ну как, всё уяснил?
– Да, да, всё будет нормально.
Удивило меня столь легкомысленное и бесконтрольное ф***пама. Этот препарат действительно хорошо купирует панические атаки и тревожность. Вот только продолжительность его систематического приёма не должна превышать двух недель и лишь в отдельных случаях – двух месяцев. Дальнейшее применение возможно только при реально наступивших панических атаках, а не просто на всякий случай. Что касается Григория, то для него приём ф***пама превратился из лечения в источник кайфа. Можно с уверенностью сказать, что у него развилась, как минимум, психическая зависимость. Но очень сомневаюсь я в том, что Григорий осознает эту беду и поспешит от неё избавиться.
Далее нас вызвали к женщине сорока лет под вопросом, находившейся в состоянии алкогольного опьянения. Плохо ей было. Эх, не устану повторять своё недоумение: за каким лешим нужно пить, если тебе после этого становится плохо? Ожидала нас дама около фонарного столба, недалеко от остановки общественного транспорта в центре города.
Когда приехали на место, сразу увидели нашу «пациентку». В грязных светлых брюках и частично расстёгнутой блузке, с растрепанными чёрными волосами, она сидела на корточках, прислонившись к столбу. Рядом с ней стояли двое подростков лет пятнадцати и радостно нам поведали:
– Её из такси высадили! Таксист её вытаскивал, а она его укусила и в рожу вцепилась! А вы её заберёте?
– Обязательно, – ответил медбрат Виталий.
– А куда?
– На расстрел!
Дама не спала, а бессмысленно смотрела куда-то вниз и заплетающимся языком материлась.
– Здравствуйте, уважаемая! – потеребил её за плечо фельдшер Герман. – Что случилось-то, чего сидим?
– А тя <гребёт>, что ли? – ответила она, безуспешно попытавшись сфокусировать взгляд. – Ты чего сделал, козёл? Я спрашиваю, ты чего сделал, <гомосексуалист>?
– Так, уважаемая, а ну-ка, пойдём в машину! – скомандовал я, после чего мои парни подняли её и повели. Но дамочка просто так сдаваться не собиралась, начала виснуть у них на руках и при этом громко вопить «Ааа, помогите! Аааа, меня изнасиловали!».
С величайшим трудом всё-таки усадили её в машину.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Пошёл <нафиг>! Ты меня изнасиловал! – было ответом.
– Мы – «скорая помощь». Давай говори где живёшь, иначе сейчас в вытрезвитель поедешь!
– Пошёл <нафиг>, <гомосексуалист>! Нна, <распутная женщина>! – крикнула она и попыталась ударить меня ногой.
Из шприца залили ей в нос кубик кор***мина. Этот препарат стандартом не предусмотрен, но на многих действует как хорошее отрезвляющее средство. Однако здесь он оказался неэффективным и, прошу прощения за подробности, вызвал лишь проливные сопли. Нам больше ничего не оставалось, кроме как увезти её в вытрезвитель.
– Юрий Иваныч, – глубокомысленно сказал Виталий, – а ведь получается, что вы вдвоём с Герой над ней надругались. Меня-то она не обвиняла.
– Не завидуй, Виталий, не надо, – ответил я. – Когда-нибудь тебе тоже улыбнётся удача и ты найдёшь себе пьяную женщину, перепачканную соплями.
В очередной раз напомню, что вытрезвителем мы для краткости называем «Пункт помощи лицам, находящимся в состоянии алкогольного опьянения и утратившим способность самостоятельно передвигаться». Это не самостоятельное юрлицо, а структурное подразделение наркологического диспансера.
Следующий вызов ждать себя не заставил: психоз у мужчины двадцати семи лет. Вызвала полиция.
Когда мы вошли в незапертую дверь, из комнаты к нам вышел мужчина с заплывшим глазом и распухшим носом.
– Мужики, он меня чуть не убил! – сказал он. – Хорошо хоть жены дома нет, а то бы он с ней точно расправился. Чего бы она сделала?
– А кем он вам приходится и что случилось?
– Сынок, блин… Он шизофреник, на учёте стоит. То и дело у него обострения. Только в июне выписался и вот опять всё по новой началось. И с каждым разом всё хуже и хуже, стал вообще неуправляемым. Третий день злой как чёрт, слова ему не скажи, сразу огрызаться начинает. А сегодня начал какую-то ерунду городить, угрожать мне, сказал, что я его газом травлю. Потом драться налетел. Я быстрей из квартиры выбежал и полицию вызвал. Его бы надо в интернат сдать, но жена не даёт, всё жалко да жалко! А нас-то, кто пожалеет? Ради чего это всё?
Больной весьма крепкой комплекции, одетый лишь в шорты, сидел на полу в застёгнутых сзади наручниках. Надзирали за ним двое полицейских.
– Здравствуй, Алексей! Рассказывай, что случилось?
– А вы вот у этого <средства предохранения> спросите! – кивнул он на отца.
– Лёш, сейчас я тебя спрашиваю.
– Он меня газом хочет отравить, но у него <фиг> чего выйдет! Знаете, почему? Я сейчас прохожу четвёртый этап достижения.
– Извини, перебью, какого достижения?
– Я внутренние усилия делаю, чтоб сам в себе не оказаться, вот и всё.
– Алексей, как ты себя чувствуешь? Тебя что-то беспокоит?
– У меня сухожилия натянуты и межклеточный разрыв получился. Просто идёт борьба с самураями, видите, у меня на затылке написано «Он убит».
– Нет, не вижу. Всё, Алексей, поехали в больницу.
– Ща, погодите, одна мысль тянется уже два часа.
В конечном итоге, свезли мы Алексея в стационар. При этом, как паинька он себя не вёл, огрызался, оскорблял, угрожал. Но нам ко всему этому не привыкать. Неоднократно меня спрашивали, мол, как же вы это всё выносите. Так вот, никак не выносим. Просто воспринимаем весь этот негатив обыденно, как «С добрым утром!».
Шизофрения Алексея была видна невооружённым взглядом, прежде всего, по характерным болезненным нарушениям мышления. Особенность его речи заключалась в том, что предложения были построены грамматически верно, однако общий смысл высказываний оставался непонятным. Это называется разорванностью мышления. Алексей чётко высказал бредовый элемент: отец якобы хотел отравить его. Кроме того, он совершенно неэмоционален и монотонен, хотя время от времени на лице появлялась неуместная улыбка. Прогноз в данном случае плохой, поскольку болезнь течёт почти непрерывно и личностный дефект неуклонно нарастает.
После этого вызова нас на Центр позвали, как всегда, раньше времени. Никуда нас больше не дёрнули, а потому домой я отправился вовремя.
На следующий день вновь приехали мы на дачу. Фёдор был на работе, а потому не получил я спецдонесения об оперативной грибной обстановке. Хотя и без этого было известно, что пусто в лесу. Какие могут быть грибы в жару и засуху? Но тем не менее, несмотря на возражения супруги, в лес я пошёл. Единственное, что было в изобилии – скрипицы и переросшие валуи, которые я, разумеется, не брал. Попадались целые стаи лисичек, но, к сожалению, пересохших и почерневших. Всё же набрал я немножко и на выход потопал.
А вечерком позвала нас на окрошку Евгения Васильевна, супруга Фёдора. Посидели мы душевно, с удовольствием поели и травяного чаю попили. В этот раз всё получилось пристойно, безо всяких приключений. Хотя совсем их исключить, мне думается, нельзя. Иначе жизнь скучноватой и пресноватой станет. Так что мы с Федором ещё позажигаем!
Все имена и фамилии изменены