Столичные подземелья окружены мифами. В средствах массовой информации регулярно мелькают сюжеты, посвященные «подземным ходам Ивана Грозного» или «бункерам советских вождей». Конечно, наивность историй о многокилометровых средневековых тоннелях очевидна для каждого, кто потрудился ознакомиться с геологией и археологией Первопрестольной. Но вот с подземными спецобъектами советской эпохи дело обстоит намного сложнее. Считается, что они залегают на недосягаемых глубинах, а само их существование до наших дней остается тщательно оберегаемой тайной. Попробуем разобраться.
То, что в народе привычно именуется немецким словом «бункер», на языке военной науки обозначается термином СФС — специальное фортификационное сооружение. Современная специальная фортификация начала зарождаться в эпоху бурного развития бомбардировочной авиации и средств ПВО. В 1920-х годах в СССР и в ряде западных стран формировалась концепция так называемой пассивной противовоздушной защиты. Помимо чисто военного противодействия вражеским бомбардировщикам (с помощью зенитных орудий и самолетов-истребителей) предлагался целый комплекс мер по снижению ущерба от бомбежек в городах. Светомаскировка, строительство убежищ — все это пассивная ПВО. Или, как ее стали официально называть в Советском Союзе в 1930-х годах, — местная противовоздушная оборона (МПВО).
С учетом опыта Мировой войны 1914–1918 годов наиболее серьезной угрозой при воздушных налетах поначалу считались боевые отравляющие вещества. Проще было накрыть целый квартал ядовитым облаком, чем прицельно попасть фугасной авиабомбой в здание. Поэтому и первые городские защитные сооружения относились к категории газоубежищ. Они представляли собой обычные помещения (чаще всего подвальные), дополнительно снабженные герметичными дверями и воздушными фильтрами. Решение о строительстве подобных убежищ в Московском Кремле и при других особо важных столичных объектах приняли уже летом 1928 года.
Но в 1930-х годах точность бомбометания и масса авиабомб продолжали расти, что поставило вопрос защиты от прямых попаданий обычных снарядов. Сформировать защитную толщу на пути фугасной авиабомбы можно двумя разными способами. Первый — построить убежище открытым способом в котловане с последующей засыпкой и сверху залить толстый слой бетона. Второе — расположить убежище в прокопанных под городом тоннелях глубокого залегания.
Оба способа в московских геологических условиях являются весьма дорогостоящими. Укрыть всех горожан в подобных сооружениях представлялось невозможным по чисто экономическим причинам. Позднее единственным массовым убежищем глубокого залегания в Москве стали отдельные участки метрополитена: в данном случае подземные тоннели хотя бы окупались в мирное время — в качестве транспортных коммуникаций. Но расчетная вместимость «метро-убежища» никогда не достигала и 20 % от численности населения города, остальных москвичей ждали легкие газоубежища с противоосколочной защитой. А вот построить несколько особо защищенных объектов стратегического значения являлось вполне реальной задачей. И в Москве наступило время подземных правительственных и военных бункеров.
* * *
Интересно, что, вопреки распространенным мифам, раньше всех закапываться в землю начали отнюдь не лидеры страны. Первым столичным спецобъектом глубокого залегания стал командный пункт московской зоны противовоздушной обороны.
К разработке проекта приступили еще в 1933 году. КП ПВО тесно интегрировался в систему строящегося метрополитена. Основной объем командного пункта решили соорудить в виде отдельной железобетонной двухэтажной камеры, расположенной параллельно станции «Кировская» (ныне «Чистые пруды»). Дополнительные транспортные коридоры шли до шахты, до технических помещений станции и до перегонного тоннеля метро, связь с которым не только позволяла использовать метрополитен для грузоперевозок, но и обеспечивала выход «на припутные тротуары тоннелей», дающие возможность сообщения с соседними станциями.
В 1935 году метростроевцы приступили к строительству командного пункта. В целях соблюдения секретности объект получил кодовое имя «Трансформатор № 20» («Трансформатор при шахте № 20», «Т-20»). В ноябре 1937-го вышло правительственное постановление об официальной приемке. Под землю спустилась внушительная комиссия: председатель Моссовета И. И. Сидоров, командующий Московским военным округом маршал С. М. Буденный, заместитель начальника Метростроя Е. Т. Абакумов и другие высокопоставленные лица. Спецобъект признали достаточно сухим, качество инженерных систем и железобетонной обделки — высоким. Над шахтой командного пункта условились возвести большое здание для размещения штаба ПВО в мирное время. Все это успели сделать до начала Великой Отечественной войны.
Внутреннее устройство командного пункта и его рабочие будни подробно описаны в мемуарах генерала Даниила Арсентьевича Журавлева. Назначенный командующим московской зоной противовоздушной обороны в марте 1941 года, он сразу же ознакомился с секретным подземным хозяйством своего ведомства:
«Большое впечатление на меня произвел командный пункт. Находился он здесь же, под домом, на глубине пятидесяти метров.
По левую сторону длинного, ярко освещенного коридора — многочисленные двери. Гиршович открыл одну из них:
— Здесь пункт управления командира корпуса.
Стены обиты бархатом, чтобы приглушать звук, мягкая мебель, отлично продуманное освещение, хорошая вентиляция. Все это вначале показалось мне излишней роскошью. Однако очень скоро я убедился, как облегчили нам выполнение трудных обязанностей созданные здесь удобства.
В середине зала, куда мы с Гиршовичем вошли, помещался большой стол с пультом управления. Пользуясь им, можно было связаться с любой частью, с каждым из начальников родов войск, с городскими организациями и правительственными учреждениями.
Проектировщики нашего “подземного замка” предусмотрели все до мелочей. Не выходя на поверхность земли, мы могли принять горячий душ, отдохнуть, поесть. В случае недостатка воздуха можно было включить кислородное оборудование.
Верхний этаж КП занимал главный пост ВНОС. Там хозяйничал со своими подчиненными начальник службы воздушного наблюдения, оповещения и связи полковник А. Н. Глазер. Рядом находилась оперативная группа прожектористов, возглавляемая начальником прожекторной службы полковником Б. В. Сарбуновым, и некоторые другие службы.
А потом свое огромное заведование показывал мне начальник командного пункта инженер-полковник Н. А. Захаров, человек обширнейших знаний и предельной добросовестности. Он рассказал, что в специальном помещении смонтирована достаточно мощная электростанция для обеспечения нужд командного пункта на случай аварии городской сети. Замечу, кстати, что на протяжении всей войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, так же, как водопровод и канализация — словом, все коммунальное хозяйство большого города».
На основе конструктивных принципов, примененных при сооружении КП ПВО, в последующие десятилетия строились десятки спецобъектов глубокого залегания в Москве и других городах Советского Союза. В крупных подземных блоках, нередко разделенных на два этажа, размещались рабочие помещения и системы жизнеобеспечения. Железобетонные коридоры-ходки соединяли блоки с шахтами и вспомогательными выработками. Над шахтами устраивались подземные тюфяки или наземные железобетонные защитные колпаки. Выходы из шахт осуществлялись через особые маскировочные здания.
В 1937 году правительство приняло решение о строительстве следующего стратегического объекта при столичном метрополитене. Под землей надлежало укрыть крайне важное и весьма уязвимое техническое средство управления страной ― резервную телефонно-телеграфную станцию (РТТС). Летом 1939 года из Народного комиссариата связи поступило секретное обращение на имя председателя правительства В. М. Молотова, где печально констатировалось, что, «несмотря на двухлетний срок с выхода правительственного постановления, Наркоматом связи в этой области ничего не сделано». Иван Терентьевич Пересыпкин, возглавивший Наркомат двумя месяцами ранее, постарался наконец сдвинуть дело с мертвой точки. Начались проектные работы.
Для размещения защищенного узла связи использовали тоннель из чугунных тюбингов — продолжение центрального зала новой станции метро «Белорусский вокзал» (ныне ― «Белорусская» Замоскворецкой линии), дополнив его несколькими новыми подземными выработками и собственным шахтным стволом для сообщения с поверхностью. Общая площадь сооружения, получившего кодовое имя «объект № 01», составляла почти 3 тысячи квадратных метров, а число связистов в одной смене могло превышать 400 человек.
Строительные работы планировалось начать весной 1940-го и завершить до 1942 года. Затем сроки скорректировали, а позднее свои поправки внесла война. В результате первая очередь подземной РТТС была экстренно введена в строй в августе 1941-го, официальная же государственная приемка всего сооружения состоялась лишь в 1943 году.
Своевременность создания этого объекта трудно переоценить. Документы и воспоминания о первых месяцах Великой Отечественной войны свидетельствуют, что узлы связи входили в список важнейших целей гитлеровских бомбардировщиков. Но столичный подземный узел остался в неприкосновенности, хотя авиабомбы не раз падали поблизости от него. Недаром стройку взял под контроль Л. П. Берия, в начале июня 1941 года лично проинспектировавший ход дела на «Белорусской».
Третий глубокий спецобъект, устройство которого стартовало до войны, — командный пункт местной противовоздушной обороны (КП МПВО) с защищенными помещениями для городских властей, рассчитанными на работу 60 человек. Титульный список Совет народных комиссаров утвердил 4 февраля 1940 года. Весной того же года институт «Метропроект» подготовил проектное задание. Секретное сооружение получило кодовое имя «объект № 84».
Строительство началось через шахту, заложенную на краю Советской (ныне — Тверская) площади напротив здания Моссовета. На глубине 40 метров в непосредственной близости от Горьковского радиуса метрополитена был сооружен основной железобетонный блок. Соединение с тоннелями метро обеспечивало командный пункт дополнительными эвакуационными путями и удобным подключением к защищенным кабельным магистралям. Важность городского командного пункта была настолько высока, что от Метростроя потребовали приступить к подготовительным работам немедленно, не дожидаясь утверждения окончательного технического проекта.
* * *
Вскоре дело дошло и до бункеров для высших лиц страны. В апреле 1941 года появилось постановление об устройстве современных защитных сооружений в Кремле. Однако их пришлось заканчивать уже в буквальном смысле под бомбами. А в первые месяцы войны Кремль располагал лишь старыми подвалами и временными земляными укрытиями в Тайницком саду и Большом сквере. В качестве импровизированного защитного сооружения использовали даже Царь-колокол.
По состоянию на 22 июня 1941 года в Москве полностью подготовили к работе только командный пункт ПВО при станции метро «Кировская». В высокой степени готовности находились объекты № 01 и № 84. Большинство же государственных учреждений пока довольствовались лишь легкими подвальными убежищами, едва способными выдержать прямое попадание крупной авиабомбы.
Ряду ведомств повезло: поблизости располагались станции метро, где можно было укрыться от бомбежек. Так, на станции «Красные Ворота» в первые дни войны разместился командный пункт Наркомата путей сообщения. Причем станция продолжала функционировать: рабочие кабинеты наркомата спрятали в подплатформенных помещениях, прямо под ногами у ничего не подозревавших москвичей. В документах упоминается, что здесь, в частности, находились кабинет заместителя наркома Б. Н. Арутюнова и телеграфная станция.
Первый налет гитлеровских бомбардировщиков на Москву произошел 22 июля 1941 года. Позади остался уже месяц подготовки подразделений ПВО и МПВО. Были готовы легкие убежища для сотен тысяч горожан, состоялись учения по заполнению станций и тоннелей метрополитена укрывающимися от бомбежек жителями. Решился и стратегический вопрос — где разместить высшие органы гражданского и военного управления, пока спецсооружения в Кремле достраиваются. Главным бункером воюющей страны на несколько месяцев выбрали станцию метро «Кировская».
Недалеко от шахты командного пункта ПВО (объекта «Т-20») стоял старый особняк, пригодный для работы Ставки в мирные часы (ныне — Мясницкая улица, 37, строение 1). Спустившись по шахте вниз и миновав вход в КП, по отдельному коридору можно было выйти на «Кировскую». Рабочие помещения Ставки обустроили прямо на платформе, закрыв ее для пассажиров. Здесь же заработал временный узел правительственной ВЧ-связи.
Обстоятельное описание того, как именно происходило превращение обычной пассажирской станции в важнейший спецобъект, содержится в мемуарах Д. Н. Шадрина (на тот момент — старшего майора госбезопасности). Однако достоверность данного материала, изобилующего «художественными подробностями», вызывает большие сомнения. Если вычленить из мемуаров основные факты, получится следующая картина.
Утром 22 июня Д. Н. Шадрин, И. А. Серов (первый заместитель главы НКГБ) и Л. П. Берия собрались на совещании у Сталина. Серов с Шадриным получили задание «найти место, где можно работать и укрываться от бомбежки», после чего поехали на улицу Кирова и выселили из приглянувшегося особняка детский туберкулезный диспансер. Затем запретили остановку поездов на «Кировской», за четыре дня построили на платформе временные перегородки, оборудовали кабинеты и провели для членов Политбюро экскурсию от особняка до станции. Наконец на объект приехал Сталин. Началось застолье, во время которого Сталин лично поднес Шадрину рюмку и похвалил за создание столь надежного защитного сооружения в сжатые сроки.
Точность данной информации не выдерживает даже самой поверхностной проверки. Если заглянуть в ныне опубликованный журнал приема посетителей Сталиным, то окажется, что Серов и Шадрин в течение июня не входили в кабинет вождя. Более того, в 1940-х годах Шадрин вообще не фигурирует среди лиц, посетивших кабинет Сталина, а Серов в 1941-м побывал на приеме у главы государства всего один раз — в начале июля. Вероятно, мемуарист значительно преувеличил свою роль в этом деле. И неизвестно, насколько приукрасил прочие обстоятельства.
Повседневной жизни «Кировской» в начале войны неоднократно касаются в своих воспоминаниях представители высшего комсостава Красной армии.
Маршал А. М. Василевский:
«Ставка и Генштаб помещались тогда на Кировской улице, откуда быстро и легко можно было во время бомбежки перебраться на станцию метро “Кировская”, закрытую для пассажиров. От вагонной колеи ее зал отгородили и разделили на несколько частей. Важнейшими из них являлись помещения для И. В. Сталина, генштабистов и связистов.
Как-то очередная воздушная тревога застала меня во время переговоров с Юго-Западным фронтом как раз возле подземного телеграфа. Мне срочно потребовалось подняться наверх, чтобы захватить с собой некоторые документы. Возле лифта я встретил членов ГКО во главе с И. В. Сталиным. Поравнявшись со мной, Сталин, показывая на меня шедшему рядом с ним В. М. Молотову и улыбаясь, сказал:
— А, вот он где, все неприятности — от него, — а затем, здороваясь со мной, спросил: — Где же вы изволили все это время прятаться от нас? И куда вы идете, ведь объявлена воздушная тревога?»
Адмирал Н. Г. Кузнецов:
«Наркомат ВМФ к тому времени располагался в нескольких помещениях. Органы штаба и связи находились в метро, и это позволяло не прерывать работу во время налетов. Не успел я после приезда ознакомиться с обстановкой, как меня вызвали в Кремль, причем в необычное время — около полудня. Обычно вызывали по вечерам. Надо сказать, что вечерами и ночью Ставка работала в особняке неподалеку от подземного укрытия, днем же, когда воздушных тревог было мало, все разъезжались по своим кремлевским и наркоматовским кабинетам. В своем кабинете находился в тот день и И. В. Сталин».
Полковник Оперативного управления Генштаба С. М. Штеменко:
«Перебрались в здание на улице Кирова. Станция метро “Кировская” тоже была полностью в нашем распоряжении. Поезда здесь уже не останавливались. Перрон, на котором мы расположились, отгораживался от путей высокой фанерной стеной. В одном его углу — узел связи, в другом — кабинет Сталина, а в середине — шеренги столиков, за которыми работали мы. Место начальника Генштаба — рядом с кабинетом Верховного. <...>
И. В. Сталин в свой подземный кабинет спускался лишь при объявлении воздушной тревоги. В остальное время он предпочитал находиться в отведенном ему флигельке во дворе занятого под Генштаб большого дома на улице Кирова. Там он работал и принимал доклады.
А бомбежки Москвы все усиливались. Одиночные самолеты противника прорывались к столице не только ночью, но и днем. В ночь на 29 октября фугасная бомба угодила во двор нашего здания. Было уничтожено несколько машин, убито три шофера и ранено 15 командиров. Некоторые тяжело. Дежурившего по Генштабу подполковника И. И. Ильченко взрывной волной выбросило из помещения. При падении он изуродовал лицо. Остальные пострадали главным образом от осколков оконного стекла и ударов вырванных рам. В числе пострадавших оказался и Александр Михайлович Василевский, но он продолжал работать.
После этого случая мы совсем перебрались в метро. На пять дней лишились горячего питания: наша столовая и кухня были сильно повреждены взрывом. Пока их восстанавливали, пришлось обходиться бутербродами».
Боевая работа КП ПВО, прилегающего к временному спецобъекту Ставки, подробно описана в мемуарах Д. А. Журавлева (см. выше) — «хозяина» этого секретного подземелья. 22 июля 1941 года, как уже сказано, враг предпринял первый авианалет на столицу:
«Лифт быстро опустил меня в подземный коридор. И вот уже просторная комната оперативной группы. Даже при беглом взгляде на планшет воздушной обстановки можно было убедиться — противник держит курс на Москву. Донесения постов ВНОС уже давали представление о высоте, направлении полета и количестве самолетов врага.
— Частям корпуса положение номер один! — распорядился я. Было 22 часа 5 минут. <...>
На командный пункт поступали все новые и новые данные о действиях противника и нашей авиации. Воздушная обстановка на штабных картах и светоплане выглядела уже довольно пестро. Однако главное выделялось очень рельефно: вражеские бомбардировщики шли курсом на Москву.
Почувствовав какое-то движение среди присутствовавших в помещении, оглянулся. Мимо нашей двери по коридору прошли И. В. Сталин и члены правительства. Их сопровождал М. С. Громадин. А. С. Щербаков (секретарь ЦК партии. — Д. Ю.) зашел в наш зал и находился там, пока продолжался налет».
* * *
В октябре ситуация сложилась крайне тяжелая. Немцы прорвали Можайскую линию обороны. Москва фактически стала прифронтовым городом. Шла эвакуация. Никто не мог предположить, что будет дальше, где через год окажется враг.
Поэтому осенью 1941 года приняли решение построить запасные подземные спецобъекты сразу в нескольких городах на Волге — Сталинграде, Саратове, Куйбышеве, Казани, Горьком, Ярославле. Эти секретные сооружения нередко обозначались в документах фразой «приволжские командные пункты». Из них до наших дней дожили лишь объекты в Куйбышеве (Самаре). Остальные строились по самой быстрой и дешевой деревоземляной технологии, и уже через 5–6 лет большинство из них разрушилось. По прямому назначению ни один из «приволжских командных пунктов» так и не использовался. Сталин остался в столице. И ему уже не нужно было ездить на «Кировскую», чтобы укрыться от бомбежек.
В соответствии с постановлением СНК СССР от 21 апреля 1941 года, перед самой войной началось строительство кремлевского комплекса защитных сооружений, завершить который планировали в 1942 году. Наступление врага поменяло планы, но главные подземные объекты все-таки удалось закончить в установленном объеме, хотя и со смещением сроков — сказалась пауза, взятая метростроевцами в период эвакуации. В итоге комплекс включил в себя следующие сооружения:
— Объект № 1.
— Объект № 25 (на старте проекта обозначался как «объект № 2»).
— Объект № 15.
— Объект № 16 (подземный узел правительственной ВЧ-связи).
— Спецучасток в тоннелях Московского метрополитена.
— 165‑метровый наклонный тоннель из Кремля к спецучастку метро.
В первом из названных объектов должны были укрываться и работать высшие лица государства, во втором — сотрудники правительственного аппарата и других структур. Для прочих кремлевских обитателей предназначался спецучасток метро — перегонные тоннели между станциями «Площадь Свердлова» (ныне — «Театральная») и «Новокузнецкая». Примерно под Ветошным проездом к этим перегонам примыкали подземные выработки шахты Метростроя № 65/13. По одному из начальных проектов тут планировалось устройство резервной дизельной электростанции для нужд Кремля, однако этот план застопорился. Тем временем опыт первых месяцев войны показал исключительную важность бесперебойной работы связи. И в итоге в выработках разместился объект № 16.
В течение июня — сентября 1941 года метростроевцы напряженно трудились над двумя основными кремлевскими объектами. На аэрофотоснимках, сделанных немецкими самолетами-разведчиками, можно разглядеть очертания секретных строек. Особенно хорошо заметна площадка объекта № 25, или «основного кремлевского бомбоубежища»33. Это сооружение стало уникальным по конструкции для своего времени — оно имело два уровня, соединенных эскалатором.
Со стороны Васильевского спуска у подножия Кремлевской стены выкопали котлован и в нем построили железобетонное убежище, усиленное мощным тюфяком и затем засыпанное грунтом. Три подземных коридора к выходам на поверхность проложили прямо под стенами Кремля, причем один из них — через старинную Набатную башню. От убежища был пройден наклонный ход под Васильевский спуск на глубину залегания метрополитена, где располагались остальные помещения спецобъекта № 25, построенные закрытым способом. В этом месте соорудили четыре параллельные камеры, соединенные между собой коридорами-ходками и снабженные эвакуационными выходами в метрополитен на все тот же спецучасток между «Площадью Свердлова» и «Новокузнецкой».
Точную дату приемки кремлевского объекта № 25 установить пока не удалось. Летом 1942 года под Васильевским спуском продолжалась проходка подземных выработок. Осуществлялась она в настолько тяжелых условиях, что метростроевцам выделялось дополнительное питание. При этом уже на октябрь была назначена поставка эскалатора для монтажа в наклонном ходе. В любом случае пользоваться сооружением в качестве бомбоубежища начали еще на ранней стадии строительства, невзирая на отсутствие элементарных удобств.
Самый загадочный и самый исторически значимый объект ― № 1. Он задумывался абсолютно изолированным от остальных сооружений кремлевского комплекса и лишь в начале 1960-х годов был соединен с другими правительственными подземельями. Именно сюда переместились запасные подземные кабинеты Сталина и членов ГКО со станции «Кировская». Выражаясь современным народным языком, можно сказать, что объект № 1 представляет собой единственный настоящий бункер Сталина в черте старой Москвы.
Кремлевская «единичка» дважды упоминается в мемуарах Светланы Аллилуевой:
«К сентябрю 1941 года мы вернулись в Москву, и я увидела, как разворотило бомбой угол Арсенала, построенного Баженовым. Как раз напротив наших окон. Перед нашим домом спешно заканчивали строить бомбоубежище для правительства, с ходом из нашей квартиры. Я потом бывала там несколько раз вместе с отцом».
«В Москву я приехала 28 октября, в тот самый день, когда бомбы попали в Большой театр, в университет на Моховой и в здание ЦК на Старой площади. Отец был в убежище в Кремле, и я спустилась туда. Такие же комнаты, отделанные деревянными панелями, тот же большой стол с приборами, как и у него в Кунцево, точно такая же мебель. Коменданты гордились тем, как они здорово копировали Ближнюю дачу, считая, что угождают этим отцу. Пришли те же лица, что и всегда, только все теперь в военной форме. Все были возбуждены ― только что сообщили, что разведчик, пролетев над Москвой, всюду набросал небольших бомб».
В архивах удалось обнаружить не так много рассекреченных документов по строительству и эксплуатации объекта № 1. Они дают только самые общие представления о его устройстве: небольшая площадь, слоистая конструкция, замаскированный вход; работы выполняются Метростроем под руководством Т. В. Федоровой и находятся на постоянном личном контроле у Л. М. Кагановича.
Котлован заложили примерно в начале лета 1941 года между зданиями Сената и Арсенала, а уже 20 июля вышло постановление СНК о выделении для автономного энергоснабжения объекта дизельного генератора мощностью 200 лошадиных сил. Предельной датой готовности замаскированного подземного выхода в здание Сената установили 15–17 августа, а к 20-му числу предлагалось закончить отделочные работы в основном объеме40. Объект имел рекордную по тем временам защиту — двойной железобетонный тюфяк. Толщина нижней бетонной плиты составляла 1 метр, верхней ― 2,9 метра.
Важнейший вопрос, остающийся по объекту № 1: когда именно из него началось управление воюющей страной? Судя по темпам, к середине сентября сооружение должно было находиться в высокой степени готовности. Зимой оно перестает упоминаться в хозяйственной документации Метростроя. То есть, вполне вероятно, указанные в мемуарах Аллилуевой даты примерно соответствуют действительности. Не позднее октября убежище уже могло принимать высших лиц страны. Как известно, в критические дни битвы за Москву главное кремлевское подземелье включили в список объектов, которые следовало взорвать в случае угрозы сдачи города.
Насколько часто Сталин и другие члены ГКО пользовались своими подземными кабинетами на объекте № 1, мы не знаем. По инструкции, заполнение убежищ начиналось сразу после сигнала «ВТ» (воздушная тревога), а осенью 1941 года он звучал чуть ли не каждые сутки. Однако, судя по мемуарам, высшие гражданские и военные чины порой пренебрегали правилами и оставались во время воздушной тревоги на привычных рабочих местах. В этом плане характерно высказывание Г. К. Жукова: «Снарядам и бомбам противника я не кланяюсь» (даже находясь в постоянно обстреливаемом Ленинграде, полководец отказывался спускаться в подземные кабинеты под Смольным).
Из всех сооружений кремлевского комплекса больше всего рассекреченных материалов имеется по спецобъекту № 16. Изначально здесь были подходные выработки, сделанные при строительстве Замоскворецкого радиуса метрополитена и спецобъекта № 25. Дальнейшее предназначение этих выработок несколько раз пересматривалось; наконец в ноябре 1942 года Совнарком СССР постановил переоборудовать их под защищенную станцию правительственной ВЧ-связи. Срок — полгода.
Но исполнение плана задерживалось. Шахта строящегося объекта использовалась еще и для обслуживания гражданского метростроения, а также для достройки объекта № 25. С января 1943 года дело взял под особый контроль Берия, отметивший неудовлетворительные темпы производства работ. Весной отставание оказалось столь значительным, что в НКВД потребовали «привлечь к строгой ответственности» руководителя Метростроя М. А. Самодурова. Непростую ситуацию разрулил Каганович, полностью принявший сторону Самодурова.
Официальная приемка объекта № 16 состоялась лишь в апреле 1944 года. Помимо подземной части — основной тюбинговой камеры и дополнительных железобетонных помещений, — в состав сооружения был включен «наземный комплекс» — четырехэтажное здание спецсвязи НКВД (его до сих пор можно видеть на углу Никольской улицы и Богоявленского переулка).
Интересно, что в руках строителей находилась судьба старинного Богоявленского храма, оказавшегося на краю метростроевской площадки. Когда встал вопрос о сносе церкви ради заливки защитного тюфяка над шахтой, М. А. Самодуров и В. В. Осокин (начальник Главного управления МПВО) распорядились сохранить памятник, подчеркнув, что в случае необходимости тюфяк можно подвести под храмовый фундамент. К стенам же храма пристроили призванные обеспечить воздухообмен в помещениях объекта № 16 вентиляционные вытяжки.
Неразбериха военных лет и последующие десятилетия тотальной секретности сильно осложняют построение полной истории кремлевского подземного комплекса. Можно с уверенностью сказать лишь то, что его конструктивное решение в итоге оказалась достаточно удачным. И довольно бюджетным, поскольку под убежище и узел связи использовались готовые выработки метрополитена. Подвели только сроки. Создание современных фортификационных сооружений в Кремле началось слишком поздно и проходило совсем не по плану: то в панической спешке, то с большими задержками из-за трудностей военного времени и общей дезорганизации.
* * *
В первые месяцы войны спецобъекты для высших лиц строились не только в Кремле. В 1940-х годах значительную часть времени Сталин проводил на своей кунцевской даче. Перед войной здесь нередко собирались члены Политбюро, позже ― члены Государственного комитета обороны. Естественно, в Кунцеве также потребовалось срочно построить спецубежище с защищенными рабочими помещениями.
Проектируемое сооружение глубокого залегания фигурировало в документах как «объект № 18». К 17 июля 1941 года метростроевцы успели пройти три шахтных ствола на глубину до 13 метров. Далее планировалось произвести заморозку грунта, углубиться примерно до 40 метров и затем проложить основной тоннель-убежище протяженностью 35 метров50. Все горные работы надлежало закончить в декабре. Однако на сроках могла серьезно сказаться местная проблемная геология.
В сентябре произошел радикальный пересмотр проекта. Специалисты признали, что характер грунтов под сталинской дачей действительно не благоприятствует глубинному строительству. Запас по срокам отсутствовал, поскольку столичные окрестности то и дело атаковали немецкие бомбардировщики. Пришлось остановиться на слоистой конструкции мелкого залегания с одним подземным этажом и железобетонным тюфяком.
Основные работы завершились в январе 1942 года. Объект оснащался необходимым оборудованием: на московских заводах заказали трансформаторы, вентиляционные и насосные агрегаты, дизельный генератор. Но и период регулярных налетов на Москву подходил к концу… Доподлинно не известно, успел ли Сталин воспользоваться убежищем или к моменту сдачи последнего в эксплуатацию острая потребность в нем отпала.
Еще одним крупным секретным подземельем стал объект № 31 ― спецубежище при запасной сталинской даче в Липках, к северу от Москвы. Строилось оно по заданию ГКО с сентября 1942-го до весны 1943 года и в чем-то напоминало спецобъект в Кунцеве: мелкое залегание, три выхода на поверхность, один из которых снабжен лифтом и соединен с главным зданием правительственной дачи ― старинным усадебным домом в центре парка. Внешние размеры — 31 × 12 метров, площадь внутренних помещений ― 305 квадратных метров, толщина защитного железобетонного тюфяка ― 4 метра.
Здесь кроется загадка. В 1930-х Сталин хоть изредка, но бывал в своей северной подмосковной резиденции, однако в 1940-х практически все время проводил на даче в Кунцеве и в Кремле. Тогда зачем понадобилось настолько мощное спецсооружение именно в Липках? Почему не на других запасных дачах вождя — в Зубалове (где жили еще и его ближайшие родственники) или в наиболее удаленном от столицы Семеновском? У Сталина вплоть до лета 1941 года вообще не имелось нормального подземного убежища, а правительственные КП в других городах строились по наиболее дешевой деревоземляной технологии. То есть расточительство в данной сфере в те годы явно не приветствовалось. А тут ― 16 миллионов рублей на мощнейший фортификационный объект для вроде бы пустующей подмосковной дачи… Ответа пока не найдено.
31 мая 1943 года объект № 31 приняла правительственная комиссия. По прямому назначению он уже вряд ли когда использовался. Немецкие войска терпели поражение за поражением, вражеские самолеты в московском небе почти не появлялись. Впоследствии на даче успели пожить Мао Цзэдун, Хо Ши Мин и другие важные гости. В архивных документах никаких намеков на исключительный статус этой резиденции не встречается.
* * *
В 1942–1944 годах в Москве построили еще несколько спецобъектов высшей категории для отдельных правительственных учреждений. Все они сооружались открытым способом по слоистой технологии. Наиболее крупные и примечательные создавались для военных наркоматов и для Наркомата внутренних дел. Парадоксально, но к началу войны даже центральный аппарат НКВД не располагал собственным бомбогазоубежищем с защитой от прямого попадания авиабомб. И это при том, что уже существовало множество качественных МПВО-убежищ для населения, а вся система МПВО подчинялась именно НКВД.
Главный подземный объект Наркомата внутренних дел, получивший обозначение «№ 201», был построен в 1942 году во дворе знаменитого комплекса зданий на Лубянке: внушительное двухэтажное сооружение со множеством рабочих кабинетов. Формально здесь числилось даже два спецобъекта — № 1 и № 2, находящихся в одном объеме друг над другом и защищенных сверху железобетонной плитой-тюфяком. Верхний этаж предназначался для 678 сотрудников, нижний — для руководства НКВД и позднее НКГБ СССР, в том числе Л. П. Берии, В. Н. Меркулова и других высокопоставленных лиц.
Еще в одном масштабном сооружении под названием «объект № 32» должны были разместиться оперативная группа Генштаба и центральный узел армейской связи. Прямо под окнами Наркомата обороны в переулке Грицевец (ныне — Большой Знаменский) в 1943 году появился котлован глубиной 14 метров, в котором возвели железобетонную двухэтажную конструкцию (внутренняя площадь — 2 тысячи квадратных метров), затем выполнили обратную засыпку и все это накрыли сверху железобетонным тюфяком толщиной 2,5 метра, обеспечив таким образом укрывающимся защиту от прямого попадания тысячекилограммовой авиабомбы. Интересная примета, по которой сразу видно, что город недавно избавился от наземной военной угрозы: вместо арматуры в тюфяк уложили противотанковые ежи.
* * *
После 1944 года подземное спецстроительство в Москве практически прекратилось и возобновилось ближе к концу десятилетия — теперь с учетом опыта Великой Отечественной войны. Из ситуации, когда руководству страны пришлось некоторое время ютиться на платформе метро, сделали необходимые выводы на будущее. Важность специальной фортификации для выживания государства в условиях военной угрозы стала очевидной. Еще в 1943 году при приемке в эксплуатацию подземного спецобъекта № 01 на «Белорусской» указывалось, что он оказался исключительно значимым и «предоставил военному командованию необходимые надежные средства связи при организации защиты и разгроме немецких захватчиков». И позднее в аналитических записках 1940–1950-х годов регулярно подчеркивалась роль специальных фортификационных сооружений, позволивших сохранить стабильное управление фронтом и тылом. Однако для современного горожанина все эти сооружения остаются не только недоступными, но и совершенно неизвестными.
В последнее время происходит активное рассекречивание устаревших подземных спецобъектов.
По состоянию на 2021 год открыты архивные документы не только по всем московским бункерам 1940-х годов, но и по целому ряду позднейших спецсооружений. Тем не менее в массовом сознании эта сфера до сих пор крайне мифологизирована. Характерный пример — недостроенный вестибюль стадиона в Измайлове, ставший в 1990-х годах туристической достопримечательностью под названием «Бункер Сталина».
Не так давно в Москве появились музеи сразу в двух подземных спецобъектах хрущевской эпохи (в Самаре в эвакуационном правительственном спецобъекте — еще одном «бункере Сталина» — музей существует уже много лет). Хочется надеяться, что рано или поздно музеефицируются и московские подземные сооружения времен Великой Отечественной войны, обладающие особой исторической ценностью. Пока же старейшие «секретные бункеры» столицы остаются в числе крайне интересных, но, увы, самых незаметных городских достопамятностей.
Дмитрий Евгеньевич Юрков
Материал опубликован в «Москвоском журнале». В оформлении статьи использованы материалы из федеральных архивов (РГАЭ, ГА РФ, РГВА). Часть иллюстраций выполнены автором или взяты из коллекции Центра изучения современной фортификации и используются с непосредственного согласия всех авторов.