Вокруг простиралась пустыня. Шел десятый день с тех пор, как мы отправились в путь, оставив позади стены Иерусалима.
Прощаясь с Братьями, я уходил туда, куда мне выпал жребий – сопровождать Учителя в Индию. Там на Арийских землях буду проповедовать и воздвигать храмы, туда принесу благую весть.
Но прежде, чем начну своё одинокое скитание, нам суждено вместе пройти пустыни Аравии и царство Персов, долины Уддияны, и снежные вершины Гималайских хребтов, оставаясь с Ним, сколько бы ни потребовалось.
Я сидел на песке и наблюдал, как наш погонщик разводит огонь. Только что мы с ним развьючили верблюдов и обустроили лагерь. Он двигался проворно, принимал на спину груз и сверкал на меня глазами, если я забывал подать ему мешок. Али сложил рядом меч, с которым расставался лишь на время сна. Он клал его за голову, черной рукоятью в мою сторону. В пустыне всегда было не безопасно. Мельхиор говорил, что он нем от рождения, но, полагаю, что по какой-то причине ему просто запрещено говорить…
Я внимательно приглядывался к этому темнолицему персу с орлиными глазами, понимая, что никакой он не погонщик. Он шёл впереди нашего каравана лишь для того, чтобы защитить в случае нападения. А его хозяин сам лучше любого ориентировался по звёздам.
О Мельхиоре я слышал разное, одни причисляли его к звездочетам, другие обвиняли в колдовстве. А кто-то и вовсе назвал его странствующим дервишем, познавшим секрет вечной жизни, который вынужден кочевать вдвоём со слугой. Сила его взгляда не позволяла долго смотреть в глаза, сразу хотелось отвернуть лицо. Что ж, может они и правы те, кто увидели в нём чародея.
Когда, три дня назад, нам встретились в пустыне чёрные всадники и заставили сойти с верблюдов, я не мог и представить, чем это закончится, и всецело уповал на Учителя. Но Он лишь молча покинул верблюда. Мы стояли окружённые десятью, облачёнными в чёрные одежды, мужчинами на лошадях.
Лица их были скрыты до самых глаз, у пояса болтались мечи. Главный из них, на черном коне приблизился к Учителю.
- Куда идете? – надменно осведомился всадник.
- Мы держим путь в Уддияну, – отвечал Учитель.
Черный всадник рассмеялся...
- Проще орлу подняться до Луны, чем достичь Уддияны на четырёх верблюдах! Для чего идёте туда?
- Направляемся поклониться Всевышнему.
- На что вам такой Бог, если заставил тащиться к нему через пустыню? – бросил ему один из всадников.
Али потянулся к рукояти меча, но Мельхиор остановил его знаком.
- Отец Небесный милостив ко всем. Милость Его беспредельна, – терпеливо продолжал Учитель.
- Что ж, если он милосерден к разбойникам и убийцам вроде нас – так пусть явит сей же час свою милость. А мы поглядим! – и обернулся к своим, снискав их усмешки.
- Будь по-твоему! – вступился Мельхиор.
Что-то сверкнуло в его руке, и яркий луч озарил вечернюю пустыню, взборонив и расплавив песок перед всадником. Лошади вздыбились, кинулись врассыпную, сбросив наземь нескольких наездников.
- Колдун! Не подходите к нему! - велел предводитель, успокаивая лошадь.
- Я не причиню вреда ни одному из вас. Но огненный луч сразит любого, кто встанет у нас на пути!
Всадник поднял коня на дыбы, но не посмел переступить черту расплавленного песка, оставленную Мельхиором.
- Уходим! - кликнул он своих приспешников, и те быстро исчезли вслед за ним в сумрачных барханах.
От увиденного я некоторое время стоял изумлённый, не в состоянии даже шевельнуться.
- Как ты это сделал? – крикнул я в след уходящему Мельхиору.
Вместо ответа он поднял руку со сжатым в ладони блестящим металлическим цилиндром. На гладком торце его я разглядел неизвестные мне символы тонкой чеканки. Казалось, он сделан из серебристого металла, возможно из серебра… и я вдруг вспомнил, что уже видел подобный предмет.
Однажды я заносил корзину с рыбой в богатый иудейский дом, и засмотрелся на огромный папирус, который занимал почти всю стену: изображение фараона, держащего в обеих ладонях по такому предмету.
Я удивленно взглянул на Учителя, намереваясь спросить, как Он допускает творить колдовство, но Он, прочитав мои мысли раньше, загадочно улыбнулся.
- Фома, тебе не стоит плохо думать о Мельхиоре. Не колдовством испугал всадников Брат мой, а силой духа своего. Есть те, кто знают больше других о скрытых силах природы, но это не делает их чародеями. Не черни его в мыслях своих.
- Это жезл Гора, - объяснял Учитель. - Тысячекратно усиленная воля Мельхиора высекла из него огненный луч. Секретом его изготовления владели многие мастера Египта. Но бесполезен будет он в руках мирских, и не смогут они им воспользоваться… Ибо сейчас, как никогда ранее, ослабла сила духа человеческого.
Весь остаток дня до ночлега я шел рядом с Мельхиором, пытаясь выяснить, куда же лежит наш путь. Он, как всегда, был немногословен. Я лишь понял, что он сопровождает Учителя туда, куда сам войти пока что не имеет права, и что миссия эта была предначертана ему свыше, еще до его рождения. Очень хотелось спросить об этом Учителя, когда мы поравнялись с ним на верблюдах, тогда он просто улыбнулся, видя мой замутнённый сомнением взгляд.
- Место, куда идём, пока еще доступно лишь избранным. Но придёт время, и на поиски этой снежной обители потянутся многие искатели.
Ночь. Который раз подряд она застаёт нас в пустыне. Вчера на ночлег останавливались в небольшом оазисе, что стоит на караванных тропах, на половине пути к Вавилону. Каждый вечер путники всех сторон света забредают сюда для ночёвки. Мы сыскали приют в доме коптов, где нас встретила пожилая женщина. Мельхиор уже был с ней знаком, нас же представил своими помощниками из Иудеи. Али не стал ночевать с нами в доме, он взялся присмотреть за верблюдами и исчез до утра.
Для нас троих хозяйка приготовила ужин, и предложила расположиться на ковре, подав свежие лепёшки, овощи, и чай, так же принесла мясо. Учитель и Мельхиор благодарили, но к мясу не притронулись. Учитель всегда был умерен в еде. Прежде он уже говорил нам, что избегает животной пищи, ибо она отнимает силы.
Женщина заботливо подливала нам чаю…
- Доброта твоя сердечная – вот истинное богатство, – поблагодарил ее Учитель.
Не знала тогда эта согбенная, кто разговаривал с ней, но слова эти тронули ее сердце. Тут же принялась она, словно брату, рассказывать ему, как скорбит по умершему мужу, как были они двое всегда – что одно целое, а без него она лишь понапрасну топчет землю. И самым её сокровенным желанием вот уж много лет было узнать, где теперь обитает его душа.
- Не отчаивайся, - сказал ей Учитель. - Ложись спать.
На утро, когда мы уже готовились покинуть сей гостеприимный дом, к нам из своей комнаты выбежала хозяйка и упала в ноги Учителя. Она плакала и благодарила, мы же с Мельхиором стояли в нерешительности, покуда она не поведала нам свой сон.
В ту ночь к ней явился муж и рассказал, что вот уже много времени живёт в увитом лозами саду. Там собраны невиданные цветы, по глади озера скользят челны полные мандаринов, сам же он состоит на службе, и работа его – следить за участком сада. Туда приезжают именитые гости и простолюдины, все изумляются красоте цветов, каких не встретишь на земле. А недавно прошёл у них слух, что Великий пророк скоро посетит его посёлок, и блажен будет тот, кто окажет ему гостеприимство. Сегодня же ночью ему сообщили, что эта честь и радость выпала его дому.
- Встань, - попросил её Учитель, помогая женщине подняться. - Если двое в мире друг с другом в одном и том же доме, они скажут горе: «Переместись!» — и она переместится. Так пусть же возрадуется сердце твоё, как сердце твоего супруга. Он правду сказал, я и есть тот пророк.
Утром мы продолжили свой путь, который вскоре привёл нас в эту залитую лунным блеском песчаную долину. К ночи на землю спустился холод, и мы вчетвером собрались у костра, пытаясь отогреться. Наши верблюды отдыхали неподалёку, чёрные силуэты их горбов сливались с изломами барханов на горизонте. В глазах двоих, что повернули к нам морды, плясал огонь.
После ужина мы расположились на отдых. Али лежал на ковре, который днём служил попоной его верблюду. Я прислонился к мешку с поклажей и слушал, как Мельхиор с Учителем ведут негромкий разговор.
- Не прошло и года, как вернулись с берегов Индуса в сопровождении торгового каравана. Сотню дней мы провели в их многолюдных городах, пленяющих ароматами специй и красками женских нарядов. Жили в ашрамах, и поднимались на заснеженные вершины, куда уходят одни лишь аскеты… Посетили Сарнатх и Гаю, везде нашли поношение религий...
- И ты даже не пытался пролить свет?
- Есть ли толк в проповедях на улицах грязных городов... Проповедовать, как ты в Иерусалиме?
- И среди придорожных камней бывают алмазы!
- Страна раздроблена, и на каждом клочке восседает свой правитель...
Исса, ведь не один год провёл ты в горных монастырях этой богатой мудростью страны. Много священных писаний перевёл ты с древних языков…
- Это так... Учение Будды суть истинно, но то, как его разъясняли простым людям, повергло меня в печаль. Те, кто называли себя его последователями, искажали основы учения в угоду свою. Татхагата превратили в недостижимое земным Божество.
- Не в первый раз ты увидел своими глазами, что люди попирали законы Отца нашего. Но это лишь подтверждает, что идём мы в правильном направлении. Так пусть же тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет!
Я слегка задремал и проснулся, когда вместо костра тлели сизые головешки. В них ещё теплился розовый жар. Тогда я поспешил принести остатки дров, которыми Али навьючил своего верблюда и вёз от самого посёлка. Я спросил его, откуда он знает, что следующую ночь мы проведём в пустыне, а он лишь кивнул на своего хозяина. Мельхиор устремлял свой взор на утреннюю звезду, и делалось ясно, что именно он, а не шагающий во главе нашего каравана Али, выбирает дорогу. Прошлой ночью, пока грелись у костра, я всё же не сдержал любопытства и спросил, где он встретил Али, и как тот попал к нему во служение.
- В Фахане… Там, на городской площади собирался народ в ожидании очередного судилища. Проезжая мимо, все три мои верблюда внезапно остановились, повернув шеи в сторону площади... Я даже ударил своего плетью, но он впервые отказывался подчинятся мне. Зарычав, он спустился на колени, упираясь идти дальше.
Мне ничего не оставалось, как повернуть в сторону толпы... Из обрывков разговоров стало понятно, что самый разыскиваемый во всей Персии конокрад был пойман этой ночью, и сейчас его приведут на казнь.
Подходя я заметил, что сам правитель Намбед прибыл решать судьбу простого вора, но из толпы возразили: «То не простой вор. Он уводил коней даже к ним не прикоснувшись.» Другие, кто слышал наш разговор, так же стали уверять, что он подманивает лошадей колдовством, потому что умеет говорить на языке животных.
Слушая рассказ о себе, Али ни разу не улыбнулся. Он сидел, неподвижно глядя в огонь, и первые лучи рассвета растворяли ночные тени на его лице.
- Я решил поближе рассмотреть этого необычного вора. Пробравшись в первые ряды, я разглядел, как стража тащит в кандалах избитого человека. Его водрузили на сколоченный из досок помост, дабы поднять над людской массой. Правитель восседал на коне, в богато убранном седле, в окружении своих стражей. Взмахом руки он отдал распоряжение, и палач приступил хлестать несчастного плетью. Пленник терпеливо сносил побои, лишь иногда сплёвывал на пыльные доски. Я сразу смекнул, что случилось с моими верблюдами, и мне захотелось узнать, на что еще способен этот необычный вор.
- По части любви к казням, ты превзошел своего отца, Намбед… Часто ли ты приходил, чтоб помиловать?
Толпа обернулась и расступилась… палач перестал хлестать… все притихли в ожидании ответа правителя.
- Приветствую тебя, Мельхиор! - произнес Намбед.
- Я вершу правосудие на своей земле... Иди своей дорогой, святой человек, не мешай нам!
- Пора бы тебе остановиться...
- Не понимаю, о чем ты? - усмехнулся Намбед.
- Если твой воин еще раз посмеет его ударить, ты поймёшь, о чём говорю!
Намбед, жаждущий убедиться в услышанном, приказал стегать вора дальше.
Тогда мне пришлось прибегнуть к небольшой хитрости и повторить то, что сделал конокрад, но уже в отношении его палача. Я смутил его разум, и, стоило стражу замахнуться плетью, как его карающая рука пошла в обход цели, он хлестнул себя по ноге, тут же упав и скорчившись от боли.
Люди тотчас отпрянули от помоста, оставив в пустом круге лишь меня, да Намбеда с горсткой слуг.
- Он увёл коней у уважаемых людей и по закону должен быть казнен! - неуверенно возражал мне правитель, хотя сам уже предпочитал быть среди тех, отступивших.
- Я заплачу за него выкуп и обещаю, что больше вы не увидите этого несчастного!
- Будь ты трижды проклят, Мельхиор! Если б ты не был поданным Гундафара, я бы сейчас казнил вас обоих! - крикнул Намбед в свое оправдание, хлестнув плетью испуганного коня.
Я бросил мешочек с серебром на помост, и владельцы украденных скакунов тотчас принялись за делёжку. С пленного сняли кандалы, и мы покинули площадь… В лавке я купил ему новую одежду и дал одного из своих верблюдов, но делать его своим рабом конечно же не собирался. Накормив, я предупредил его, что он волен идти куда вздумает, но Фахан и Вавилон отныне ему следует обходить стороной. Али не пожелал покидать меня, и с тех пор странствует вместе со мной.
- Но раз он немой, как же тогда ты узнал его имя? – задал я давно мучивший меня вопрос.
Мельхиор загадочно улыбнулся и посмотрел на Али, который уже давно потерял интерес к повествованию и был занят заточкой ножа.
- Услышал в толпе… Люди знают его под этим именем.
В ту ночь нам предстояло пересечь сложный участок пустыни. Местные считали его проклятым и объезжали стороной, боясь сгинуть в песках. Караваны прокладывали себе путь в обход, нам же ничего не оставалось, как только идти по прямой, дабы скорее достичь оазиса. Наши запасы оскудели, последними каплями воды из своей кожаной фляги я смочил морду верблюду. Мельхиор спешился и шёл во главе каравана. Луна восходила слева, она величественно выплыла из барханов и вскоре закрепилась высоко в небе, ослепляя своей мёртвой белизной. Когда перешли холм и спустились в низину, он велел развьючить верблюдов и устраиваться на отдых. Затем дал мне воды из своей фляги.
Я боялся спрашивать о причине неожиданной остановки. Все мы знали, какая слава ходит об этих местах, но Мельхиор хранил молчание. Если даже он не сумел избежать ошибки, стоит ли удивляться, что в этих песках пропадают путники? Дров у нас не осталось, но по милости небес холод в эту ночь оказался терпим, и нашей скудной одежды хватило, чтобы не продрогнуть. Мы сняли поклажу с верблюдов и малым кругом усадили их на песок, но устраиваться на сон не хотелось. Я почувствовал беспокойство и отправился искать Учителя. Они с Мельхиором бродили поблизости, но сейчас я не мог их узреть, хоть вся долина лежала передо мной точно раскрытая книга. Взбежав на песчаный гребень бархана, я обнаружил Учителя сидящим на камне. Мельхиор стоял рядом с ним. Я услышал, как он обратился к Учителю.
- Исса, мы потеряли путь! Мы останемся здесь, покуда звёзды не встанут в нужное положение.
Тогда я приблизился. Учитель заметил моё появление, но не велел уходить. Лишь посмотрел нездешним взглядом. Здесь он предстал передо мной одиноким, освещённым луною. Его длинная тень покоилась на волнистом песке. Я видел по его спине, что придавлен тяжёлыми мыслями. Подойдя ближе, я заметил в его руках бамбуковую трость о трёх узлах, с гуляющими по ней лунными бликами.
Учитель молчал, рассекая песок тростью. Я вначале хотел спросить о том, сколько еще мы здесь пробудем, но скоро и сам проникся его молчанием. Даже слова Мельхиора о том, что потеряли путь, уже не казалась столь важными. Возможно, сейчас мы отвлекаем его от беседы с тем, чья безраздельная милость привела нас в эту пустыню и выведет из неё невредимыми.
Тогда я не стал нарушать его думы, сам же сел неподалёку и начал созерцать залитые лунным светом пески. Вдруг услышал его слова, обращённые Мельхиору.
- Что нам путь, Мория, когда вся земля ждёт нас?
Позже я узнал, что лишь ему одному дозволялось называть Мельхиора этим именем.
Затем взял трость и начертил на земле два квадрата, в один заключил отпечаток своей ладони, в другой – отпечаток ступни, меж них возвёл пестик и сверху покрыл полусферой.
Это были знаки, смысл которых людям еще предстояло познать.
- Почему ждём пути, когда он перед нами? – вопросил Учитель и, встав, смешал начертанное тростью...
Часть 2
"Я буду прозван Фомой Неверующим, но от рождения я был наречен Фомиасом Иудой Галилейским. Сын рыбака из Пенеады, в 12 лет я был отдан отцом в подмастерья плотнику, дабы с ранних лет постигать строительное искусство. Не имея ничего своего, подпоясавшись сумою с инструментом, всю юность я провел в странствиях по разным городам, от Дамаскуса до Александрии, помогая возводить дома, дворцы и храмы.
Но жизнь моя изменилась в тот день, когда я впервые услышал весть об Учителе. Став учеником Христа, я последовал за ним, и был вместе с остальными Братьями до самого последнего дня.
Еще вначале нашего долгого странствия я спросил Учителя, для чего нужно моё будущее повествование. И Он сказал: «Донести им знания. Всё, что ты увидишь на пути своем, все, чему научишься, опиши правдиво и просто. И тогда люди смогут узнать о законах Отца нашего, по которым жил Я, и по которым существует вся Вселенная».
После распятия и чудесного воскресения, я был выбран Учителем среди моих Братьев, чтобы сопровождать Его вместе с другими спутниками на Восток, и проповедовать там Учение Христа.
Но отказался я, и сказал: «Куда угодно пошли меня, только не в Индию, ибо слаб я верой своей, да и муж я еврейский, как индийцев учить смогу я..?»
И ответил мне Учитель: «Не бойся, Фома, ведь благодать Моя с тобой. Ты не будешь оставлен Мною».
Так судьба моя была предопределена, и мне предстояло отправиться в далекий Пенджаб, пройдя через много стран, в великий город Такшашилу, центр Гундафарского царства. Но об этом я узнал не сразу.
В назначенный день Учитель привел меня к купцу по имени Хабн Мельхиор, который водил караваны в Сирию, Персию и Уддияну, и был близко знаком с царем Гундафара. Я был продан Мельхиору как раб, с заверением всех необходимых купчих. Такова была воля Учителя, и мне оставалось только смириться. В ту же ночь мы отправились в путь."
Вдали открывались белоснежные вершины Хинду Куша. Всё это время я не переставал думать о тайных знаках, начертанных Учителем на песке лунной ночью. Я пытался расспросить о них Мельхиора, но он лишь ответил, что в своё время их смысл станет ясен. Я же не мог оставить этих мыслей, ощущая таящийся в знаках глубокий замысел.
Я рассматривал далёкие горы, которые постепенно приближались к нам, восходя к небу серо-коричневой грядой. Чем ближе мы подходили, тем мне радостнее становилось. Но близость гор была обманчива. Несколько дней мы приближались к ним, и никак не могли достичь. Будто мираж они манили и оставались по-прежнему далеко. И вот наступил долгожданный день, когда перед нами стеной встали отвесные скалы Гандхары, испещренные отверстиями до самого верха.
Стена из скал заслоняла полнеба и была ровной будто рассеченное масло. Её ноздреватые стены таили в себе сотни пещер и давали приют множеству странников. На фоне этих бледных скал сама долина утопала в зелени и лежала у подступов гор как богатый ковёр, расшитый зелёными нитями.
Последние дни мы ехали верхом на верблюдах и были изрядно вымотаны дорогой. Припасы наши истощились, и сумы с поклажей почти не занимали места на спинах животных. Когда же мы достигли отвесных стен, перед нами точно страж возникла вырубленная в скале статуя.
Трудно описать ее высоту, но, если стоять у её основания, я бы сказал, что рост этого исполина равен двадцати верблюдам, стоящим вплотную друг к другу. Широкоплечая мужская фигура в волнистом одеянии была вырублена в цельной скале. Она была громадна и снизу доверху покрыта позолотой. Когда солнечные лучи падали на изваяние, оно ослепляло.
Идущие рядом паломники опускали глаза к земле и не смели поднять взгляда. Я видел, как один из них поднял голову и тут же вернулся обратно, чтобы начинать свой путь заново.
Идол выглядел очень древним, несмотря на свое золотое убранство. Голова покоилась на широкой устойчивой шее, мочки ушей заканчивались на уровне подбородка. Лицо прекрасно сохранилось, оно выглядело суровым и спокойным. Изваяние обладало пропорциями, каких я еще ни разу не встречал. Но как строителя, более всего меня поразил проём в скале, высеченный вокруг изваяния. Стены проёма были до того ровными и гладкими, будто зодчие резали мягкую глину, которая потом затвердела. Высечь такое из камня казалось мне невозможным, да и кому бы понадобилось шлифовать скалу...
Дождавшись удобного случая, я спросил Учителя, что это за сотворение.
- Эти изваяния стоят здесь со времён сотворения мира. Они изображают людей, которые обитали здесь в древние времена. Когда-то такие гиганты ходили по нашей земле, – ответил Учитель.
Оказалось, изваяние здесь не одно, чуть дальше в скале было высечено второе, поменьше, изображавшее женщину. Она была похожа на своего спутника, только верхняя часть ее лица почти вся осыпалась. В остальном же, одежды и пропорции ее тела были одинаковы, и так же покрыты золотой охрой.
Мельхиор объяснил, что перед нами каменные копии людей, населявших землю много веков назад. Они обладали тайными знаниями и титанической силой. Высечь свои объемный лики в скале, им не составляло труда. На другом конце Земли они строили пирамиды, поднимая тяжёлые гранитные блоки как лёгкие камушки, вброд они пересекали моря и проливы. Горы и ущелья для них не являлись препятствиями. Многие древние постройки, используемые сейчас, были созданы этими исполинами. Жители Гандхары поклоняются Великому Будде, и хоть эти изваяния были здесь задолго до Его прихода на Землю, люди восприняли их за лики своего Учителя.
Так мы заехали в город , пройдя по извилистым улицам, сразу попали на базарную площадь. Со спины своего верблюда я наблюдал, как некоторые торговцы приветствовали Мельхиора, отдавали ему поклон, складывая ладони в восточном приветствии. Он же редко отвечал встречным, лишь пару раз отозвался чуть заметным кивком старцу, значительно превосходившему его по возрасту. А Учителя, вероятно, здесь не знал никто.
Я ехал верхом, впереди нашего маленького каравана. Али шел пешком, ведя за собой моего верблюда. Учитель, погрузившись в себя, смотрел сквозь бредущую толпу, и казалось, вовсе ничего не замечает. Когда мы свернули, я обернулся чтобы окликнуть Его, но Мельхиор жестом велел мне не беспокоиться.
Базарные ряды были уставлены всевозможными товарами. Продавали ковры, оружие, благовония, масла, щербеты и всякую снедь. Такое цветастое и пахучее разнообразие после многих дней голой пустыни сразу ударило в голову, заставив позабыть, зачем мы здесь и куда направляемся.
Снующий люд и сами торговцы производили впечатление пёстрой толпы, не связанной единым языком и народностью. Выглядели они настолько разными, что делалось непонятно, каким образом они оказались вместе на этой небольшой площади. В толпе я замечал темнолицых гомеритян, и последователей Будды из Аласандры, брахманов в белых одеяниях, и странных смуглых людей в черных одеждах. И хоть все они говорили на своих диалектах, но бойко торговались и неплохо понимали друг друга.
Как я узнал позже, большинству из этих людей домом служили пещеры. Обширные залы, вырубленные в скалах, стали постоялыми дворами для паломников и торговцев, а в некоторых образовались Буддийские сангхи аскетов. Здесь находили себе приют как великие странствующие, так и простые босоногие путники в рваном одеянии.
Этот город всегда был торговым. Он стоял на пересечении великих путей, и поэтому пещеры, никогда не пустовали. Здесь проходили люди разных верований. Буддисты, их красные мантии мелькали повсюду. Пенджабские брахманы с долины реки Инд, пришедшие с одним только посохом, да козьей шкурой, так же встречались и дервиши в длинных халатах. Один такой как раз сидел у входа в торговую лавку, куда Мельхиор привёл нас, чтобы продать наших верблюдов.
Торговец как будто поджидал нас. Мельхиору даже не пришлось с ним торговаться, тот сразу выложил на стол мешочек с серебром. Пока Али отводил животных, я попытался узнать у Мельхиора, для чего он их продает.
- Они нам больше не нужны. Наш дальнейший путь лежит через горы, а там верблюды будут бесполезны.
Всё, что происходило дальше, плохо укладывалось в моей голове. Вещи, которые покупал Мельхиор, совершенно не подходили для пеших переходов через горы. Вместо тёплой одежды он приобрёл верёвки и факелы, а вместо курдюков для воды он купил несколько сосудов, наполненных маслом.
Я не мог даже представить себе, чем они помогут нам на заснеженных тропах горных перевалов. Мельхиор не раз водил караваны через горы в Уддияну, но купленная поклажа на этот раз сильно отличалось о того, которое используется путниками в дороге.
Следующую ночь мы провели в пещере Мельхиора. Чтобы попасть в неё нам пришлось долго подниматься по выбитым в камне ступеням, обходя входы в чужие пещеры. К тому времени уже стемнело и стало видно, как в скальных оконцах зажглись сотни крохотных огоньков.
Это аскеты бхикшу зажигали свои масляные лампады. Они сидели у входа с подобранными под себя ногами. Положив руки на колени, они с закрытыми глазами начитывали молитвы. С закрытыми глазами они застывали подобно каменным статуям, с блаженными лицами.
- Зачем они так сидят? - спросил я шепотом Учителя.
- Они сидят неподвижно, чтобы сделать неподвижным свой ум, - ответил мне Учитель. - Трудно обуздать тело, но ещё труднее – совладать с мыслями. Для достижения этого у них уходят годы, а у некоторых - и целая жизнь.
Остаток дороги до нашей пещеры я наблюдал за бхикшу. Пещеры, в которых они сидели, едва защищали от ветра. Некоторые были совсем неглубокими, но аскетов это, похоже, не заботило.
Пещера Мельхиора находилась на самом верху, отсюда вся долина казалась бесконечным ночным небом, усыпанным сотнями звезд – огоньков. Благодаря удалённому расположению, она оставалась недоступна случайным прохожим, хоть и не имела дверей. Она состояла из двух пустых залов, и по сравнению с аскетическими гротами монахов выглядела просторной. Здесь мы легко могли встать в полный рост, и до потолка еще оставалось место. В ней не было ничего кроме двух ковров на сухом чисто выметенном полу и небольшого сундука в дальнем конце пещеры.
По отдельным словам Мельхиора я понял, что жители знали эту пещеру как жилище почитаемого мудреца, но никто не смел войти туда без приглашения. Когда мы подошли к пещере, туда уже принесли еду и благовония, и оставили у входа, в знак приветствия Мельхиору, узнав, что он вернулся.
Купленную поклажу мы сложили возле этого сундука. Помимо факелов, верёвок и сосудов с маслом, там были посохи и кожаные сумы для наших вещей. Глядя на эту утварь, меня терзали сомнения, что мы не пройдем даже нескольких дней и замёрзнем на первом же перевале. Но мне оставалось только верить Мельхиору, ибо он уже неоднократно показывал, что знает, что делает. Из еды мы взяли с собой сушёные фрукты, сухой козий сыр, лепёшки и немного воды.
Выпив чаю, Мельхиор с Учителем ушли, велев нам отдыхать.
Али распростерся на ковре в дальней комнате и мгновенно заснул, а мне спать совсем не хотелось. Вспоминались рассказы торговцев, как в Гималаях за ночь замерзали целые караваны, попавшие в снежную бурю. Зачем Мельхиор продал наших верблюдов, и как идти через горы в одних лишь халатах? Даже еды с собой мы толком не взяли… Больше всего я боялся, что не выдержу предстоящих испытаний, замёрзну первым и стану обузой для всех. Тогда кому-то из спутников придётся тащить меня на себе.
В этот момент в пещеру вошёл Мельхиор, он был один, и будто прочитав мои мысли, ответил вслух: «Не замерзнешь, мы заночуем в пещере!»
- Где наш Учитель? - спросил я Мельхиора.
- Остался на вершине провести ночь в молитве.
Сев в углу пещеры, скрестив под себя ноги, Мельхиор затушил лампаду и застыл в неподвижном положении. Он всегда спал сидя. Раньше это сильно меня удивляло, но сегодня я увидел, что многие аскеты спят так же. В пещере стояла абсолютная тишина, которую нарушало лишь глубокое и ритмичное дыхание Мельхиора.
Разбудил меня Али, бросив мне в ноги набитую поклажей суму. Завтрак уже был разложен на ковре: свежие лепёшки, сушеные абрикосы и финики. Мельхиор разливал чай из высокого металлического сосуда с длинным носом. В нём плавали ароматные травы и красные лепестки, из-за чего чай делался розоватым.
Обычно, пищу мы принимали втроём. Создавалось впечатление, что Учителю она и вовсе не нужна. Обедал Он с нами лишь изредка и сам никогда не изъявлял желания поесть. Он был совершенно безразличен к еде, и казалось, мог прожить без пищи бесконечно долго.
Мельхиор ел совсем мало, в основном пил чай из своей серебряной чаши, которую всегда носил в суме. Еду тоже готовил Мельхиор, и в основном для нас с Али. Так получалось, что нам предназначались почти все съестные припасы. Вначале я этого не замечал, но с каждым днём это делалось всё более очевидным.
Его отцовская забота проявлялась во всем, и я предполагал, что это благодарность за наше искреннее послушание. Он никогда не допускал, чтобы мы оставались голодными, давал нам всё необходимое в дороге, чтобы хоть как-то сгладить тяготы нашего пути. Здесь на базаре Мельхиор купил нам новые одежды, лёгкие хлопковые штаны и халаты серого цвета. Али принял этот подарок равнодушно, он не хотел расставаться со своим потрепанным в пустыне халатом, с почерневшими от сажи рукавами. А я не стал спорить и сразу облачился в новые одежды, лёгкие и прохладные. Хоть с виду это одеяние было совсем невзрачным, но в нем было очень удобно и просторно.
Мельхиор настаивал, что в горах мы должны оставаться неприметными, а наши старые пестрые одеяния сразу бросаются в глаза здешним жителям, порождая у них много вопросов. Поэтому местные одежды подходят нам больше всего. Халаты были куплены всем, кроме Учителя. Он, как обычно, остался в своём не сменном белом хлопковом одеянии.
Уже рассветало, но солнце еще не взошло. Надев на себя сумы с поклажей и взяв посохи, мы выдвинулись в путь. Нам предстояло долгое путешествие через высочайшие горы мира, и я даже представить не мог, что нас ждёт впереди.
Всю нашу поклажу мы разделили на троих, так как предполагалось нести всем, кроме Учителя. Мельхиор нёс в сумке свои магические предметы, которые он старался лишний раз не показывать и пользовался ими крайне редко.
В моей сумке лежал кремний и мешочек с древесной трухой для розжига огня. Также я нёс небольшой запас сухофруктов, сосуд с маслом для наших факелов и курдюк с водой. Али нёс примерно тоже самое, а также свой меч, с которым никогда не расставался. Кроме того, мы все опоясались большим запасом прочной веревки.
Покинув город, мы стали подниматься вверх по узкой горной тропе. Она вела к маячащему вдали каменистому перевалу похожему на впадину, как на спине гигантского верблюда. Где-то вдалеке различались ломаные пики белых горных вершин Хинду Куша. Серо-коричневая земля и камни окружали нас повсюду. Становилось ясно, что наше однообразное равнинное путешествие закончено, и теперь нам предстояло испытывать свои силы, карабкаясь в гору.
Впереди шёл Мельхиор, следом Али, сзади – я. На некотором расстоянии от нас шёл Учитель.
Он, как всегда, был одет в белый хлопковый хитон с лёгкой белой накидкой. Казалось, что грязь к ней не прилипает. Его одежда всегда была чистой и белоснежной, хотя я ни разу не видел, чтобы он её стирал. На неё не садилась пыль, земля, и сажа от костра. Как будто незримая оболочка защищала Его. Он всегда ходил босиком, но стопы его ног всегда оставались розовыми и чистыми. Мне было странно, что Он не боялся наступить на скорпиона или порезаться об острые камни. Но ничего подобного с ним не происходило. Глядя на ступни Его ног, трудно было вообразить, что они вообще касаются земли.
Пока мы шли, мне не давал покоя один вопрос, на который я не находил ответа. Почему мы все несём поклажу, а Учитель – нет. Конечно, я бы и в мыслях не позволили себе нагрузить Учителя, но всё же мне было интересно, почему Он не взял с собой никаких вещей. Мельхиор будто вновь прочёл мои мысли и тут же дал ответ: «Учитель идёт налегке вдали от нас, но на самом деле Он оказывает нам огромную незримую помощь. Благодаря Ему, мы не нуждаемся в пище, а небольшой запас еды нужен лишь для того, чтобы немного наполнить наши желудки. Сейчас все свои силы мы получаем от Него. Он идёт сосредоточившись, чтобы питать нас. Зная, какой труд ему приходится совершать, мы не можем позволить себе нагрузить Его поклажей.»
Переход занял у нас целый день. На закате мы подошли к пещере, о которой рассказывал Мельхиор.
(продолжение следует)
