«То, что вы говорите, это ерунда. В нормальных университетах должно быть…» - такими словами привечал мой сколтеховский руководитель убеленных сединами профессоров и преподавателей старинных советских вузов - физтеха и бауманки. Это происходило в тот момент, когда нам кровь из носу нужно было, чтобы руководство технических вузов, из числа выпускников бакалавриата которых мы планировали сформировать пул наших магистрантов, как минимум – не стало бы вставлять нам палки в колеса. Как максимум, нам нужно было заинтересовать их в сотрудничестве с новым техническим университетом, создаваемым Фондом «Сколково» совместно с Массачусетским технологическим институтом (MIT).
При этом автор этой цитаты не имел ни естественно-научного, ни инженерно-технического образования, ни опыта работы в технологических стартапах. Все, что было в его «анамнезе» - это образование по специальности «политология», полученное в университете Джорджтауна и опыт работы в Американских советах (American Councils)– той самой организации, что выступила тридцать лет назад организатором первой годовой стажировки школьников из России в США. Выпускники программ Американских советов часто являлись незаурядными людьми, так что можно было ожидать, что и сотрудники организации будут, так сказать, соответствовать.
Медицинский термин «анамнез» затесался в эту историю не просто так. Когда в 2010-м году мы с коллегами работали над выпуском словаря основных нанотехнологических терминов (https://thesaurus.rusnano.com/), мне выпала честь познакомиться с редакторами издательства «Академкнига». Людьми очень образованными (многие имели более одного высшего образования), начитанными, и в то же время - очень скромными. «Что у вас в анамнезе?» - это был, пожалуй, единственный раз, когда наш редактор тонко намекала на наличие чувства юмора, расспрашивая нас о нашем образовании и опыте. И в то же время, этот вопрос очень точно описывает совокупность образования и опыта, тот самый контекст, который в значительной мере предопределяет семантику и тональность нашего общения (этому у меня посвящена отдельная книга «Как технарю общаться с не-технарями», АСТ, 2022).
Мой руководитель в Сколтехе был довольно ярким представителем той плеяды американцев-экспатов, что наводнила Россию в начале 21-го века, когда в стране наступил период относительной стабильности: уровень преступности снизился, а стабильно поступающие доходы от продажи нефти и газа начали постепенно распределять, в том числе, и на социальные нужды. Я бы сказал, что этот период, называемый иногда «тучными нулевыми», пришелся на время между двумя кризисами: кризисом 1998-го года, когда рыночные условия внутри России были резко приведены в дефолтное согласие с рыночными условиями вне страны, и кризисом 2008-го года, когда Россию, вместе со всем миром, накрыло волной финансового кризиса, вызванного переоценкой рынка кредитования недвижимости в США.
17 августа 1998 года Правительство России и Центральный банк объявили о техническом дефолте по основным видам государственных ценных бумаг — о невозможности выплаты отчислений за ранее накопленные кредиты и купонного дохода от выпущенных облигаций государственного займа. Впервые в мировой истории государство объявило дефолт не только по внешнему долгу, доставшемуся России, в том числе, от Советского Союза, но и по внутреннему долгу, номинированному в национальной валюте. В результате финансового кризиса 1998 года доверие к рублю как к валюте было подорвано на долгие годы — цены в магазинах указывали в «у.е.», а иногда, не стесняясь — в долларах. По некоторым категориям капиталоёмких покупок, например, автомобилям и недвижимости, цены до сих пор нередко приводятся не только в рублях, но и в валютном эквиваленте — и всё это тоже отголоски кризиса 1998 года.
Принесенных ручейком позитивной динамики «тучных нулевых» экспатов я бы разделил на три категории: профессионалы, романтики и миссионеры. Разумеется, эти категории часто смешивались: иногда можно было встретить профессионала-романтика или романтика, ставшего профессионалом по мере работы в России. Профессионалы приезжали в нашу страну по заказу крупнейших промышленных компаний – просто потому, что средний, и уж тем более малый бизнес попросту не мог себе позволить платить иностранным специалистам и управленцам в два-три раза больше по сравнению с туземцами. В основном это были компании нефтегазовой и нефтехимической сферы, также немало экспатов можно было встретить в телекоммуникационной отрасли и финтехе. Во всех остальных областях «импортные» профессионалы тоже встречались, но гораздо реже. Главный признак профессионала: он (чаще он, но иногда и она) просто и спокойно делает свою работу и уезжает обратно к себе домой в Иллинойс или Висконсин по окончании контракта. Или на следующий контракт в Дубай или Сингапур.
К «романтикам» можно отнести тех иностранцев, которых пленила русская культура и они решили сменить свой цивилизационный уют и комфорт на российскую первозданность. Чаще всего это были европейцы, влюбившиеся когда-то в русскую литературу (это было их самой яркой характерной чертой – с ними можно было обсудить как русских классиков вроде Чехова или Достоевского, так и сравнительно новых авторов вроде Довлатова или Рубиной), но встречались среди них и американцы. Первые чаще жаловались на излишнюю цивилизованность (да, бывает и такое, как выясняется) и засилье бюрократии на своей родине, вторые – на чрезмерную политкорректность и необходимость постоянно думать «а вот сейчас я не оскорблю случайно какие-то меньшинства?». Полагаю, что меньшее количество американцев-романтиков среди тех, кто перемещался в Россию, помимо большей удаленности от нас еще обусловлено тем, что и в США есть немало пространства для внутренней эмиграции, где с первозданностью тоже все в порядке. В этом легко убедиться, если посмотреть на глобус, а не на искаженную проекцией Меркатора политическую карту мира, и учесть, что огромная площадь нашей страны плохо пригодна для проживания из-за неблагоприятного климата.
Наконец, миссионеры. Под этой категорией иностранцев я не имею в виду прозелитизирующих представителей протестантских христианских церквей. Волна христианских и кришнаитских активистов со временем сошла на спад, как благодаря активизировавшимся представителям традиционных религиозных течений: православных, католиков, мусульман и буддистов, так и (не без их участия) усилившемуся регуляторно-ограничительным усилиям государства. Но в контексте данной книги под миссионерами я понимаю тех иностранцев, которые прибыли в Россию насаждать свое понимание жизни. Служить, так сказать, примером для подражания. Их характерной чертой была вера в собственную исключительность и непогрешимость. Именно таким и оказался мой руководитель в Сколтехе, один из тех американцев, которыми окружил себя первый ректор университета, Эдвард Кроули.
Умнейший и достойнейший человек, до сих пор сохраняющий за собой звание почетного профессора Сколтеха, на первых этапах становления нового вуза принял решение окружить себя американцами. Полагаю, что ему, не говорившему по-русски и не знавшему нюансов страны, было комфортно окружить себя экспатами-профессионалами, с которыми он был бы на «одной волне». Своего будущего руководителя в Сколтехе, автора цитаты в начале главы, я знал по американским советам и никак не мог предположить, что за маской профессионала, говорившего, что его привлекает в России стабильно растущий баланс золотовалютных резервов, скрыт отъявленный миссионер, пока не столкнулся с его снобистским отношением к пост-советским вузам и втузам. Конечно, такое отношение со стороны отдельных представителей руководства Сколтеха отнюдь не способствовало скорейшему установлению рабочих отношений с российскими университетами, которые и сами имели определенные планы на этих студентов. Впрочем, запретить им поступать к нам они тоже не могли, а флёр Массачусетса и обещанные стажировки за рубежом выглядели очень привлекательно. Так что особой нехватки в желающих на халяву (то есть, бесплатно) поучиться у лучших умов мира (на заре своего становления Сколтех не скупился на покупку профессоров и преподавателей), да еще и съездить на месяц на в Бостон, мы не испытывали.
Тогда, в 2013-м, отношения России и США переживали если не ренессанс, то, по крайней мере, определенную перезагрузку. Точнее, они начинали вступать в фазу «перегрузки», как и было, собственно, написано на кнопке, которую подготовили для Хиллари Клинтон и Сергея Лаврова по результатам переговоров в Женеве в 2009-м году. Нас, сотрудников Сколтеха и выпускников разнообразных программ обмена, даже пару раз пригласили в резиденцию посла США в Спасопесковском переулке (Спасо-Хаус), где мне довелось лично познакомиться с Майклом Макфолом.
Пообщавшись с ним лично и изучив в течение длительного времени твиттер господина Макфола, у меня сложилось мнение, что он является еще одним ярким примером миссионера, плохо скрытого под маской романтика. Он неплохо изучил русский язык и литературу, и, полагаю, проникся определенной симпатией к великому наследию русской культуры, стажируясь в Ленинградском университете и работая в Пушкинском музее в 1980-х. Но при этом он был и, насколько я могу судить, остается убежден в том, что общественно-политическая система в России должна быть похожа на ту, что существует в США. Или, если быть точным – не должна быть такой, какой она сложилась, в том числе под влиянием американских советников в 1990-х. Ведь трагический эпизод с разгоном парламента в 1993-м случился если не по прямому совету американских советников в правительстве Ельцина, то, во всяком случае, с молчаливого их одобрения. Полагаю, что в тот момент и демократической администрации Клинтона, и администрации Ельцина казалось, что все средства хороши по недопущению возврата к власти людей, продолжающих верить в идеалы коммунистической партии. На то, что при этом был сломан так толком и не завершенный фундамент системы сдержек и противовесов, тогда было наплевать и тем, и другим. Как позже говорил Анатолий Чубайс, тогда властям приходилось решать совсем другие проблемы.
Будучи обаятельным и гостеприимным послом, Майкл Макфол тщательно следил за тем, чтобы его называли ученым, а не революционером. Но вот выбор гостей, которых он приглашал к себе на приемы, почти не включал в себя представителей анти-либеральной части российского общества, набиравших силу и влияние в 2010-х. Это, к слову, разительно отличается от подхода его предшественников в начале 20-го века, которые стремились приглашать в Спасо-Хаус всех, чтобы получить как можно больше информации о настроениях в молодой Советской России. Говорят, что на сцену Бала Сатаны в романе «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова вдохновил весенний бал, организованный в своей резиденции американским послом в СССР Уильямом Буллитом 23 апреля 1935 года.
В силу того, что в посольство США приглашались исключительно представители либеральной части российского общества, в том числе те, кто уже в 2013-м или в скором последствии стали оппозиционерами, смею полагать, что господин Макфол и его команда получали искаженное представление о состоянии российского общества. На основании которого, рискну предположить, делались еще более искаженные выводы, которые транслировались в Вашингтон. Возможно, это одна из причин, по которой в 2014 году, когда грянул гром в виде переворота на Украине, присоединение Крыма, судя по всему, стало полной неожиданностью для американцев. А ведь этот шаг российского правительства вполне можно было спрогнозировать. Еще в 2008 году, сразу только после признания США независимости Косово, даже такой далекий от политологии человек, как я сделал прогноз (https://www.chelemendik.ru/ShowDoc.php?d=91), что похожий сценарий может произойти и на Украине, вот только я ошибся со сторонами-участниками. Я предполагал, что Украина останется в сфере влияния России, а Крым попробуют отторгнуть от Украины по Косовскому сценарию, а вышло с точностью до наоборот: Украина ушла (сама или по принуждению – оставлю за рамками этой книги, поскольку не считаю себя достаточно осведомленным в этой области и многое все ещё скрыто от нас за «туманом войны») из сферы влияния России, и Россия забрала Крым у Украины. Но пошла в этом даже дальше, чем в свое время Албания, присоединив Крым в качестве федеративного субъекта. В каком-то смысле, можно сказать, что миссионерство американцев не прошло даром и мы превзошли своих учителей.
Личная миссия Макфола, сегодня уже открыто называющего себя специалистом по демократиям, антидиктаторским движениям и революциям, довольно быстро перестала вызывать снисхождение у российских властей и в 2016 году он был включен в список персон «нон грата». Что стало завершением двух лет стремительного демонтажа российско-американских отношений, начавшегося в 2014 году и ознаменовавшегося закрытием многих совместных программ, в том числе программы обмена, по которой я ездил в 1993-м. Но один из послов США, побывавших в России с тех пор, мне запомнился – это Джон Салливан. Мне не довелось пообщаться с ним лично, но тот факт, что он искупался в проруби 19 января 2018 года продемонстрировал весьма глубокое уважение к русской культуре. Как же могло получиться так, что назначенный "нерукопожатным" Трампом человек, не владевший русским языком, не являвшийся ни кадровым дипломатом (как, кстати, и МакФол), ни специалистом по России, одним своим действием снискал гораздо больше уважения, чем множественные выступления образованного и велеречивого Майкла Макфола?
Прочитать книгу целиком можно на Литрес