За год до упоминавшихся в предыдущей главе событий со мной произошла ещё одна занятная история, местом действия которой тоже был Израиль.
Вообще, несмотря на, скажем так, сложные отношения моих работодателей с определенными службами еврейского государства, сама эта страна, точнее, способность создавшего её народа возродить свое национальное государство после тысячелетних скитаний не может не вызывать огромного уважения. Евреи не только вновь создали свое государство, они воссоздали и язык. Подобно тому, как после распада римской империи латынь стала языком школяров, иврит (точнее, древнееврейский язык) длительное время использовался преимущественно теми, кто занимался изучением Торы и чтением молитв. С воссозданием еврейского государства, иврит снова стал живым языком повседневного общения. И, как это бывает со всеми живыми языками, заимствующими новые слова из других культур, довольно быстро возникла необходимость апроприации иностранных терминов — то, контролем чего в русском языке периодически заниматься забывают, а пристально обращать внимание на неологизмы и англицизмы начинают лишь тогда, когда они особенно заметны. Полагаю, что и тут мы являемся свидетелями цикличности периодов в русской (славянской) культуре: сейчас мы наблюдаем заимствования из английского, равно как до этого — из немецкого и французских языков.
В случае с ивритом, системное отношение к формированию языка началось еще в позапрошлом веке, когда Элиезер Бен-Йехуда создал в 1890 году в Иерусалиме «Комитет языка иврит». Все-таки есть определенная историческая ирония в том, что в этом же историческом периоде евреи в российской империи начинали активно проявлять интерес к совсем другим комитетам, а чуть позже уже сами комитеты проявили к ним ответный интерес, только совсем другого толка. Но я обещал фокусироваться на фактах и событиях, свидетелями которых я был сам, поэтому к влиянию наследия древних империй на современный контекст я вернусь позже.
Значительная часть евреев вошла в состав народов, населявших Российскую империю, после раздела Речи Посполитой в 18-м веке. Вплоть до февральской революции 1917 года евреи были ограничены в правах в рамках введенных еще при Екатерине II ограничений на место проживания («черта оседлости») и перечень допустимых сфер деятельности. Отчасти, из-за этого, а также из-за того, что доля евреев, служивших в русской армии и участвовавших в Первой мировой войне 1914-1918 гг. была даже выше, чем доля еврейского населения среди всех народов российской империи, большое количество евреев приняло деятельное участие в Октябрьской революции и заняло высокие властные посты в новой Советской России. Революция уравняла евреев в правах с остальными народами Российской империи. Среди самых известных евреев-коммунистов были Зиновьев (Радомысльский) и Каменев (Розенфельд), Троцкий (Бронштейн) и Радек (Зобельзон). А незадолго до октябрьской революции должность заместителя председателя экономического комитета в правительстве Керенского занял и мой однофамилец, С.В.Лурье, до этого — деятель (полагаю, что сегодня сказали бы - трейдер) Московской биржи. (Источник: З. Лозинский, «Экономическая политика Временного правительства», Прибой: 1929.) Массовые репрессии 1930-х не пощадили многих деятелей революции, и в первую очередь — евреев, для которых всплеск антисемитизма по всем мире, и в том числе, в России, стал дополнительным отягощающим фактором.
В Тель-Авиве мы оказались по служебной необходимости: Сколтех заключил контракт с международным провайдером на серию карьерных мероприятий для студентов старших курсов и свежеиспеченных бакалавров. Вновь создаваемому научно-образовательному институту были нужны, в том числе, иностранные студенты. И мы решили попытать счастья в Израиле, надеясь повторить успех наших заездов в Индию и Пакистан, где на наших стендах не было отбоя от желающих к нам поступить.
В конце октября в Москве было уже холодно и сыро, а в Тель-Авиве светило солнце, на улице были комфортные +25 и море призывно манило невысокой двухбалльной волной. Пусть местные жители и стараются избегать пляжи в центре Тель-Авива, предпочитая выбираться на более чистые места в сторону Хайфы, у меня было всего два дня и при температуре воды выше +18 не было ни одного аргумента, способного меня остановить от купания.
В крохотном отеле на улице Нес Циона было немноголюдно, кроме меня и моей напарницы на завтраке можно было увидеть лишь чинное семейство, приехавшее из Европы, как позже выяснилось, на празднование Суккота. Поэтому я быстро проглотил знаменитую тель-авивскую шакшуку и побежал на пляж. Было утро и непривычно малое число людей на набережной я списал на то, что пик курортного сезона давно прошел.
Однако, добравшись до места проведения карьерной ярмарки, обнаружилось, что курортное межсезонье было вовсе не причем. Организаторы мероприятия, сидя в Лондоне, не учли, что выбранные ими даты попали на праздник Суккот, а в это время значительное число жителей Израиля покидает города, строит шалаши — в общем, занимается максимально далекими от участия в образовательных мероприятиях вещами. Поэтому на наш стенд в тот день пришло от силы человек десять, и то, в основном, не местных, а приезжих студентов израильских университетов.
Поскольку народу на стенде было немного, на следующий день я оставил напарницу на стенде, а сам поехал в Технион в Хайфе. В напарнице своей я был уверен на 100% после того как во время поездки из аэропорта к отелю она очень технично отшила водителя, решившего позвать её замуж. Уж не знаю, чем она так зацепила нашего таксиста, но за те примерно двадцать минут, что мы ехали из аэропорта Бен-Гуриона до центра Тель-Авива, он успел пожаловаться на то, что найти жену среди евреек невозможно: с его слов, они все хотят делать карьеру и не хотят ни детей, ни заниматься домом. А также успел сделать предложение нашей Татьяне, как только узнал, что она из России. Впрочем, она тоже пока не собиралась обзаводиться ни хозяйством, ни детьми, да и сразу после окончания спортивной карьеры в олимпийской сборной по гребле ей хотелось сделать карьеру и в другой области тоже. Так что можно было быть уверенным, что она справится с немногочисленными посетителями нашего стенда.
Мне же организовали небольшую экскурсию по лабораториям Техниона, выделив в качестве гида русскоязычного сотрудника. Было видно, что он был рад повстречать соотечественника, впервые за долгое время приехавшего не с целью конкуренции за престижные рабочие места (которые в Израиле в дефиците), а с целью налаживания сотрудничества, предполагавшего, возможно, даже взаимную выгоду.
Впрочем, то, что мне показали, впечатления на меня не произвело: поработав в международной коллаборации по обнаружению гравитационных волн (LSC, LIGO Scientific Collaboration) и поездив, в частности, в европейскую обсерваторию коллаборации в Пизе, у меня была возможность сравнить степень оснащенности российских и европейских научных организаций образца начала 21 века. Мой визит в Италию совпал по времени с активной фазой американского вторжения в Ирак, и на окнах многих домов можно было увидеть надписи Pace (итал. - мир) — так итальянцы выражали протест той войне.
Увиденное мной в Технионе было ближе к российскому уровню науки того же периода, нежели к европейскому. Подозреваю, правда, что мне показали отнюдь не все, потому что несколько раз мой гид мне сказал, что ему не обо всем можно нам говорить. То, что мне о многом не договаривают, можно было прочитать и в глазах главы инкубатора Техниона, в прошлом — офицера спецназа армии обороны Израиля. Знаете, по глазам человека можно сразу сказать, насколько он близко знаком со смертью. Его стеклянный взгляд был направлен не на меня, а как будто сквозь, и я почувствовал, что я для него — всего лишь предмет окружающей декорации. Сегодня есть — а завтра уже нет. Мы, насколько можно применить этот эпитет в данной ситуации, мило побеседовали, обменялись контактами для дальнейшей связи, и я отправился обратно в Тель-Авив на электричке, размышляя о том, какие секреты боевого прошлого могли покоиться в глубине бездонных глаз руководителя инкубатора Техниона.
Сидя у окна электрички, следовавшей из Хайфы в аэропорт Бен-Гуриона, я размышлял о степени влияния боевого прошлого на успешность руководителя. Это не является особенностью сугубо Израиля — во многих странах мира, за исключением разве что некоторых стран Ближнего Востока, где офицерские должности раздаются членам кланов в зависимости от приближенности к власти, командиры, прошедшие через тяготы и испытания, и проведшие через них своих людей, впоследствии становятся хорошими лидерами гражданских компаний и организаций. Риск для жизни, с которым сопряжено участие в боевых действиях, также способствует выявлению лучших и худших сторон человека, поэтому в венчурных фонда США, с которыми мне довелось поработать в конце «нулевых», нередко можно было встретить ветеранов войн в Афганистане и Ираке, ведь в венчурном бизнесе риска обычно больше, чем в, так сказать, традиционно. В России предпринимательство — рискованное занятие само по себе, особенно в самом начале становления рыночной экономики в конце 90-х, поэтому и у нас в рядах предпринимателей можно было встретить много бывших советских офицеров, уволенных со службы в период сокращения численности армии. Специфика Израиля еще и в том, что воинская служба здесь обязательна для всех молодых людей обоих полов, и, в силу меньшего (по сравнению с США) числа альтернатив, именно служба в армии становится «социальным лифтом» на вершины карьерной пирамиды. Не говоря уж о том, что уклонение от службы в армии здесь гораздо чаще встречается с общественным порицанием, чем в России. И израильское общество тут легко понять: с самого начала существования еврейского государства окружающие его страны неоднократно обещали «сбросить евреев в море». После всех бед и невзгод, выпавших на долю этого народа в первой половине 20 века проверять серьезность этих обещаний, полагаю, лишний раз как-то не хочется.
Внезапно окошко передо мной покрылось паутинкой трещин — это в поезд, двигавшийся около ста километров в час, прилетел камень. Произошло это где-то в районе Нетании, на границе с территориями западного берега реки Иордан. Если уж даже в период относительно мирного времени между интифадами в двигающуюся и «никого не трогающую» электричку летят камни, то что уж говорить о тех временах, когда вокруг Израиля неспокойно?
Если смотреть на отношения с Израилем через призму постоянной опасности, которой подвергается это государство, становится понятно тотальное, я бы даже сказал — параноидальное недоверие ко всем чужакам. Но израильтяне — не единственные, кто научил нас не верить на слово.
Прочитать книгу целиком можно на Литрес