Наткнулся в интернете на совершенно шикарную фотографию Пришвина с самоваром. Насколько я понял из дальнейших поисков, довольно известную — но мне ранее не встречавшуюся. Я Пришвина не читал с детства — так что в этом нет ничего удивительного.
А в детстве я его читал много. И дело тут не только в том, что его книги хорошо издавались, что Пришвина проходили в школе и что были диафильмы. Пришвина любили отец и дед.
Тогда, в детстве, я не очень понимал эту симпатию. Произведения да, были интересными — мне особенно «Говорящий грач» нравился. Но никакой особой теплоты по отношению к ним я не испытывал — книжки и книжки. Про природу — для пацана это вообще звучало как приговор. А отец и дед любили.
Я вспомнил об этой их теплоте и, как мне кажется, понял ее, несколько десятилетий спустя, за чаепитием с Анатолием Николаевичем Елизаровым, который рассказывал мне, как он делает эмалевые цветы на окладах для икон. Я не воспроизведу его монолог в точности, не записывал — но Николаич приходил в церковь и смотрел, какие цветы несут бабушки к иконам. И потом делал такие же на окладах. Я оценил подход, но не удивился, так многие поступают. Но потом Николаич добавил, что пару раз видел, как бабушки смотрели на иконы и радостно замечали, что там, на окладах, их цветочки. Николаичу это очень нравилось.
Так вот, Пришвин работал точно также, только не с окладами, а с текстом. Он дарил простому человеку радость узнавания. Мои дед и отец не потеряли еще живой связи с нашими крестьянскими корнями и почти все, о чем писал Пришвин, было для них таким же близким, как воспоминания о родных или о детстве. А я уже был чистым дитем бетонных джунглей — и для меня книжки Пришвина были просто источником информации…
О чае специально Пришвин практически не писал. При этом чай в его произведениях присутствует очень часто, но осколками. Самый интересный из них, конечно, это фрагмент из воспоминаний детства (они называются «Моя родина»). Он, этот фрагмент, об определяющем влиянии чая на распорядок дня.
«Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды встал тоже до солнца, чтобы на заре расставить силки на перепелок. Мать угостила меня чаем с молоком. Молоко это кипятилось в глиняном горшочке и сверху покрывалось румяной пенкой, а под той пенкой оно было необыкновенно вкусное, и чай от него делался прекрасным.
Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца. Потом и в городе я вставал рано, и теперь пишу всегда рано, когда весь животный и растительный мир пробуждается и тоже начинает по-своему работать».
Или вот еще, про кота.
«Он давно сидит тут и, как только я вношу чайник, с добрым криком бросается ко мне. Когда я сажусь за чай, он садится мне на левую коленку и следит за всем: как я колю сахар щипчиками, как режу хлеб, как намазываю масло».
А вот про ежика:
«Так вот и устроился у меня жить ёжик. А сейчас я, как чай пить, непременно его к себе на стол и то молока ему налью в блюдечко — выпьет, то булочки дам — съест».
Ну и, наконец, вот это:
«Ранним утром, в предрассветный час, когда я в полной тишине ставлю сам самовар, пью чай и потом прямо от чая сажусь за пишущую машинку, я чувствую полное слияние бытия моего с сознанием, и о чем бы я ни писал, все равно, написанное выходит из бытия моего, да о чем бы я ни писал, все написанное мной современно».
На первый взгляд, ничего особенного. Пришвин постоянно пил чай с молоком, сахаром и бутербродами, кормил за чаем котов и ежиков и сам себе по утрам ставил самовар и готовил чай.
Но если немного присмотреться, то за всей этой простотой четко прослеживаются два очень существенных нюанса. Ритуальный и энергетический.
Вы не пробовали регулярно по утрам сами ставить самовар? Непременно попробуйте. У меня такой опыт был — правда не ежедневный, а еженедельный — но тем не менее. Это одна из тех практик, которые вносят в жизнь порядок и смысл. Особенно если заранее наготовить щепочек, чтобы не вносить дополнительной суеты во вдумчивый процесс.
Тут ведь в чем основная фишка. В том, что то время, которое готовится самовар, оно безраздельно твое. Причем, что особенно важно, в твоей собственной оценке. Потому что ты как бы занят и оставить самовар не можешь — надо следить и щепочек подкидывать. Но при этом твоя занятость настолько автоматична, что ты чувствуешь себя совершенно свободным. Это удивительное чувство. И это настоящий ритуал. Позволяющий очистить сознание и остановить внутренний диалог, если вы оперируете такими понятиями. Или просто отдохнуть и вспомнить что-либо приятное, если вы простой нормальный человек.
Ну а с энергетическим аспектом и вовсе все просто. Чай с молоком и сахаром и хлеб с маслом — это нормальный завтрак и отличный поддерживающий перекус. Для Пришвина чай был не только привычкой, ритуалом и перерывом, но и рациональным топливом для постоянно работающего организма.
И эта энергетическая функциональность пришвинских чаепитий выводит на первый план самый интересный информационный и образный пласт пришвинской фотографии с самоваром.
В русской чайной культуре большая часть чайных образов носит развлекательный или отдыхательный характер. Квинтэссенцией русских чайных образов является, напомню, кустодиевская купчиха, которая за чаем отдыхает. Ну и все остальные русские чайные герои тоже не особо напрягаются. Это, в принципе, нормально — праздники и отдых более привлекательны для запечатления. Трудно представить себе современного человека, который будет фотографировать офисные чаепития. А из чайных клубов и разных кафешек чайных фотографий вагон. От чего у неподготовленного человека может даже возникнуть искаженное представление о характере потребления чая в одной отдельно взятой культуре.
А на фотографии с Пришвиным и самоваром запечатлен человек, который за чаем работает. Примерно как современный офисный работник, только с заварником вместо пакетиков, со стаканом на блюдце вместо офисной кружки и с самоваром вместо электрочайника. Ну и причесон с бородой у Пришвина роскошные, конечно.
Ценный снимок, короче говоря. И, кстати, похоже что пришвинский чайник, который стоит на самоваре на его фотографии, сохранился. Ну или сотрудники Дома-музея писателя нашли аналогичный.
Ну и на закуску. Среди воспоминаний о Пришвине наткнулся на вот такой любопытный чайный штрих.
«А утром, раненько, любил чай. Только непременно из самовара. Чайник не признавал. Заодно в самоваре яички варились… Да, утром первое дело — самовар. Вот он на столе шумит, а рядом Михаил Михайлович пишет и пишет…»
Варка яиц в самоваре, из которого потом, с большой степенью вероятности, будут заваривать и пить чай, для современного человека выглядит диковато. Однако еще сто лет назад это была вполне себе распространенная, рациональная и гигиеничная практика.
Так что если вас кто-нибудь пригласит на варку чая по Лу Юю, прихватите с собой пару сырых яиц. И когда в кипящий чайник забросят пуэр, опустите туда свои яйца с криком «А теперь добавим Лу Юю пришвинских ноток».
Исторически, кстати, такое действие будет куда как более достоверным варки чая по Лу Юю.