У меня на консультации недавно была позитивная женщина с тяжелейшей жизненной ситуацией. Её историю публикую с согласия и анонимно из этических соображений.
Она искала в интернете информацию, как помочь своей дочери справиться с паническими атаками и нашла мой сайт. Через него и записалась на консультацию.
Детей у клиентки двое – сын и дочь. Оба уже взрослые - обоим за 30. И жизнь детей заботит женщину гораздо сильнее, чем её собственная.
«Я буду счастлива, если буду знать, что у моих сына и дочери всё хорошо. Меня беспокоит только жизнь детей! А у меня самой всё нормально: идеальные отношения с мужем и на здоровье не жалуюсь».
Клиентка действительно вела себя очень открыто и позитивно, улыбалась и честно отвечала на вопросы.
Но, к сожалению, психолог не может менять жизнь другого человека на расстоянии, только по рассказам или по фотографии. Это прерогатива экстрасенсов, медиумов и гадалок.
Поэтому помочь её детям я никак не могла, и мы продолжили общение именно в формате избавления от беспокойства за детей у самой клиентки.
Страшные подробности
Была бы её жизнь более счастливой и радостной, если бы не было этого беспокойства и всех тех навязчивых мыслей, которые по кругу носятся в голове? Женщина ответила: «Да, конечно, я была бы абсолютно счастлива и наслаждалась бы жизнью!»
И потихоньку начала рассказывать историю, которая заставит шевелиться волосы на голове у любой матери.
Приходилось ли вам «заживо» хоронить ребёнка? Не в прямом, слава богу, смысле, конечно. А этой улыбчивой и отзывчивой женщине, любящей своих детей, приходится это делать прямо сейчас.
Оказалось, что её старший сын неизлечимо болен. И болен не телом, а разумом. У него расстройство личности, которое я из этических соображений не могу называть, но которому посвящены многочисленные фильмы.
Эта болезнь не лечится, но человек, проходя лечение и регулярно принимая препараты, может долго жить обычной жизнью. Пока не станет опасен для себя и своих близких. И для сына клиентки такой момент настал.
Врачи рекомендуют либо особенный уход дома под присмотром специально нанятого персонала. Либо лечение в специальной клинике для душевнобольных.
И клиентка абсолютно чётко понимает, что сама на не сможет дома ухаживать за сыном: ни физически, ни эмоционально.
«Признаться, я его боюсь!»
И что же, отдать сына в лечебницу за решётку?
Только родители детей с психическими заболеваниями могут понять, весь ужас положения этой женщины. Невозможность самой заботиться о сыне заставляет принять невозможное для матери решение.
За годы болезни и наблюдения за изменениями родного ребенка женщина понимала, что в молодом мужчине рядом всё меньше и меньше от того мальчика, который был её сыном.
От него остаётся только оболочка: его руки, ноги, лицо. Но глаза – они уже чужие. В этих некогда дорогих и любимых глазах – всё больше и больше безумия. В них уже не разглядеть и следов любимого дитя.
С годами болезни сына, клиентка уже смирилась с тем, что придётся принять подобное решение. Поэтому она говорила спокойно, хотя голос иногда срывался.
Было видно, что много слёз уже выплакано по этому поводу. Море слёз вины, сожалений и безысходности.
Второй ребёнок
Старшего сына она уже потеряла, хотя тот жив и физически здоров. Теперь все мысли и заботы связаны с младшей дочерью.
Которая тоже несчастна, потому что мучается неврозом и никак не может наладить личную жизнь.
И самый большой страх клиентки, что младшая дочь тоже может заболеть той же страшной болезнью. Поэтому она боится допустить ошибку в общении с ней, чтобы случайно не спровоцировать «начало конца».
Она вынуждена терпеть бесконечные звонки и жалобы дочери, её претензии и требования. Она бы и рада забыть о проблемах детей и отпустить беспокойство, но дочь постоянно её об этом напоминает.
«Если оба моих ребёнка будут больны, то смысла в жизни у меня уже не останется».
Без конца
Закончили мы консультацию на том, что решение по сыну клиентка уже приняла и «отрезала эту часть жизни». А для дочери она готова быть отдушиной и всячески помогать ей следить за здоровьем и становиться счастливой. Слушать её без раздражения и сожалений.
И последний вопрос, который она мне задала, касался всё-таки сына: «Я правильно поступаю?»