Листья, словно бабочки, порхали в воздухе, а затем тихо падали на землю. Я бежала по осеннему парку, совершенно не замечая этой красоты. Утром я поссорилась с мужем из-за бытовых мелочей, да еще и сын Мишка совсем не слушался, в чем меня супруг и обвинил, подрывая при мальчике мой материнский авторитет. Все надоело! И как это меня угораздило замуж-то выйти... Я же решила, что никогда не свяжу себя узами брака и рожать не стану. А тут мужа терпи, да еще и ребенок совершенно неуправляемый... Вдруг я споткнулась и подвернула ногу. Видимо, нехорошие мысли помешали мне сосредоточиться. Я оглянулась и увидела перед собой скамейку. Решила присесть и осмотреть ногу.
На лавочке отдыхала пожилая женщина, задумчиво глядя куда-то вдаль. Я тихо спросила:
— Добрый день, простите, не помешаю вам, если присяду рядом?
— Что вы, что вы! — быстро ответила она. — Деточка, да ты, кажется, ногу подвернула?
— Не повезло! — вздохнула я.
— Ну, ничего. Все пройдет! — успокоила она меня. Но вдруг женщина схватилась за область сердца и в одно мгновенье побелела, словно снег.
— Вам плохо? — испугалась я, напрочь забыв о своей больной ноге.
— Сейчас пройдет. Так теперь у меня иногда бывает. Достань, пожалуйста, там лекарство в коричневом флакончике, — и женщина доверчиво протянула мне свою сумку. Я быстро вытащила коробочку с лекарством, а затем предложила ей бутылку с водой без газа, которую всегда предусмотрительно носила с собой.
— Спасибо тебе, милая! — поблагодарила женщина. — Как замечательно, когда есть кто-то рядом...
И она так на меня посмотрела, что я тут же вспомнила о своих нареканиях и теперь жалела об этом.
— Нина Петровна, —представилась она.
— А я — Маша.
— Машенька... Какое чудесное имя! У меня доченьку так звали.
И тут я заметила, что в уголках глаз Нины Петровны заблестели слезы. Пожилая женщина вдруг так пристально на меня посмотрела, что мне стало даже как-то не по себе.
— Вам лучше? — спросила я, чтобы отвлечь свою новую знакомую.
— Спасибо, милая, уже лучше.
— Может быть, вас домой проводить? — предложила я ей.
— Ой, доченька... — вздохнула она. — Нет теперь у меня своего дома.
— Как это?! — удивленно спросила я.
— Раньше была и квартира, и семья, и любимая Машенька...
После этих слов, мне стало немного жутко, я даже хотела уйти, но когда взглянула на Нину Петровну, поняла, что она хочет со мной поделиться наболевшим. Я чувствовала, что у нее большое горе. И с минуту подумав, спросила:
— А где же ваш дом теперь?
— Теперь, милая, — продолжила она, — я живу в доме престарелых.
— Да, как же такое может быть? — не могла успокоиться я.
— Ох, если бы мы знали, что нас ждет! — снова туманно произнесла Нина Петровна, а затем, грустно взглянув на меня, тихо произнесла:
— А моя Машенька ведь тоже была красавица — как ты...
Признаться, мне все больше становилось не по себе, и я уже всерьез задумалась о том, чтобы уйти, как вдруг Нина Петровна взяла мою руку и тихо попросила:
— Машенька, посиди со мной еще немного?
— Хорошо, — кивнула я. Совесть не позволила мне встать. На лице моей новой знакомой появилась легкая улыбка и она продолжила:
— Когда-то у меня было все: любимый супруг, доченька, работа. Жили мы в прекрасной большой квартире в центре столицы, из окон которой открывался удивительный вид на реку. Какая же я тогда была счастливая! У нас была дружная и хорошая семья, Машенька росла в любви и заботе. Годы шли, дочка окончила школу, поступила в университет. И тут заболел мой дорогой супруг. К сожалению, спасти его нам не удалось. Вот мы и остались с Машенькой вдвоем. Дочь никогда меня не оставляла, всегда поддерживала, ободряла. Так и жили мы с моей девочкой дружно и спокойно. Через два года Маша окончила университет и устроилась на хорошую должность в министерство. Вот только с женихами ей не везло. Поначалу я видела, как она переживает, плачет по ночам, а затем Машенька свыклась. Говорила мне, что еще не время. Одна за другой выходили замуж ее университетские подруги. Дочку часто звали на свадьбы, крестины. Время шло, а моя бедная девочка все была одна. Нет, у нее были, конечно, поклонники. Но никто не приходился ей по душе. Маша очень хотела, чтобы у нее было все, как у нас с ее отцом. Она верила, что еще встретит достойного парня — такого, как ее отец. Но шли годы, Маше уже исполнилось 35, а найти супруга никак не удавалось. Я пыталась подбодрить дочь, даже намекнула, чтобы она родила ребеночка для себя. Но Маша об этом и слышать не хотела. Считала, что рожать без отца — это пление против дитя. Вот такую доченьку мы воспитали.
Нина Петровна разрыдалась, достала из кармана платок и принялась вытирать слезы, ручейками текущие из ее глаз.
— Ну что вы, поберегите себя, — стала я утешать Нину Петровну. — Ведь у вас сердце только что прихватило.
— И правда, нельзя мне нервничать, — вздохнула она. — Но знаешь, Машенька, судьба была со мной так несправедлива...
После того как немного успокоилась, моя собеседница продолжила свой печальный рассказ:
— Время летело, а ничего не менялось. Были у дочери конечно и подруги. У одной из них она была крестной двоих деток. Машенька с радостью ходила к ним в гости, всегда покупала им хорошие подарки, да и дети ее любили. Маленький Павлик называл ее кумой, а сестра Надюша все его исправляла, мол, Маша — это крестная. Ох, и потеха была! Иногда Надя с Павликом приходили к нам в гости, и я не могла нарадоваться этим замечательным деткам. Вот бы Маша родила для себя... Но когда я заикнулась об этом во второй раз, дочь резко отрезала: мол, рожать без супруга не стану! Больше на эту тему мы с ней никогда не говорили. Через пару лет ее подруга с мужем и детьми переехали жить во Францию. Провожая их, Маша очень плакала, ведь Павлика и Надюшу любила, словно родных. Машенька часто созванивалась с подругой, отсылала крестникам подарки, обязательно поздравляла их с новогодними и рождественскими праздниками. А потом как-то сказала, что собирается поехать во Францию погостить к друзьям. Я поддержала дочь — мне хотелось, чтобы она немного развеялась...
Когда Нина Петровна рассказывала мне об этих детках, я вспомнила своего непоседу Мишку и осознала, что ведь на самом деле очень счастлива, потому что я — мама. Мне еще больше стало стыдно за свои негативные мысли в отношении ребенка, и я решила, что когда приду домой, обязательно попрошу прощения у моих любимых мужчин.
— Машенька, — спохватилась Нина Петровна, — ты еще не устала от моей долгой исповеди?
— Совершенно нет! — заверила я ее.
И женщина продолжила:
— Я мечтала о том, что Машенька встретит еще свою судьбу, поэтому не препятствовала ей ни в чем. Полгода Машенька копила на подарки крестникам, все советовалась со мной, что лучше купить Павлику и Надюшке. А когда наступил день ее отъезда, мне почему-то было не по себе. Какое-то странное и необъяснимое чувство появилось в душе: не хотелось ее отпускать... Но я об этом ей не сказала.
— Я же ненадолго, — говорила мне моя девочка в аэропорту. — Мамочка, ты даже не заметишь, как пролетят эти две недели, и я вернусь домой! — Но, видимо, судьбе было угодно иначе, — тихо произнесла Нина Петровна и остановилась. Она вытерла слезы, которые то и дело наворачивались ей на глаза. — С тех пор прошло девять лет! Девять невыносимо долгих лет, а я каждый день вспоминаю, как моя девочка улетала в ту далекую страну, откуда уже не вернулась... И тут мне стало все понятно. Я с ужасом смотрела на Нину Петровну и, признаться честно, даже боялась шелохнуться. — Во Франции Машеньке резко стало плохо и ее отвезли в больницу. Врачи вынесли смертельный приговор — рак! Дочку быстро прооперировали, но спасти ее не удалось. Через два дня в больнице она умерла. Я еще не знала об этом, но мое материнское сердце чувствовало, что произошло что-то ужасное. А когда раздался телефонный звонок, мне показалось, что это сама смерть вошла в мой дом. Что со мной тогда творилось, даже жутко вспоминать... Нужны были большие деньги, чтобы похоронить мою дорогую девочку. Я срочно продала нашу квартиру и полетела во Францию. Спасибо ее друзьям — они помогли организовать Машины похороны. К сожалению, перевезти тело домой я не смогла. Вот теперь моя девочка покоится на чужбине, а я доживаю свой несчастный век здесь. Мне жутко думать, что я даже не могу пойти на могилу к моей бедной доченьке. Это для меня самое страшное! Но я стараюсь держаться. Знаю, так бы хотела моя Машенька.
Тут я не выдержала и разрыдалась — так стало больно и обидно за Нину Петровну. Казалось, будто знаю ее целую жизнь. И я не могла понять: почему так все несправедливо?
— Машенька, — стала вытирать мои слезы Нина Петровна, — не плачьте. Просто цените каждый миг, каждый день и знайте, что жизнь очень быстротечна... Я крепко обняла женщину, и мы уже обе, не стесняясь своих слез, просто плакали. Нина Петровна плакала о прошлом, а я — от жалости к ней. Мы еще долго говорили о жизни, о Машеньке, о том, что жизнь несправедлива. И чем больше я слушала Нину Петровну, тем сильнее мне хотелось быть хоть чем-то ей полезной. На прощание я спросила адрес, где теперь она жила, и обещала обязательно ее проведать.
Когда я уходила, Нина Петровна благословила меня вслед и громко крикнула: — Машенька, цени каждый день! Каждое мгновенье!
Я возвратилась домой вся в слезах. Эта встреча и рассказ Нины Петровны нужны были мне в тот момент, как воздух, чтобы переоценить всю свою жизнь. Когда вечером пришел мой муж Игорь с сыном Мишенькой, я крепко их обняла и мысленно несколько раз повторила: «Цени каждый день, каждое мгновенье!»