Крестьянская доля на Руси всегда была очень тяжелой, вот и в начале ХХ века тому была масса и причин, и доказательств. Так, например, хлеб, который, как известно, в русской культуре – всему голова - в села не завозили. Его надо было печь самому из того, что выдано за трудодни. А ведь с этим выданным бывало всякое: то оно закончилось быстрее рассчитанного, то мало дали, то украли, то мыши погрызли…
Кроме того, за трудодни крестьяне получали расчет по-разному. В разных колхозах или у разного начальства могли быть разные нормы. Например, если вы прикапывали свёклу на зиму в кагат, то можно было за день заработать два трудодня, но если вы эту свёклу тяпали, то зарабатывали примерно 0.75 трудодня за 12 часов работы. Или, к примеру, подстрижка яблони оплачивалась хорошо, а копание земли - плохо.
Как таковые, деньги получали разными способами. Один из самых распространенных – сдача яиц. Большинство крестьян держали кур, а яйца были такой ценностью, что детям на праздник могли подарить яйцо. Впрочем, кроме действительно «золотых» яиц можно было ещё продать теленка, корову, быка. Кстати, вожделенные трудодни могли насчитать и за сдачу скота на мясо. Но уж больно высока была цена, ведь для многих такая роскошь, как содержание скотины означала в прямом смысле выживание. Всего трудодней нужно было отработать порядка 270, и этот минимум был необходим для получения надбавок, премий и стажа.
Суровость порядков видна по тому, что если не досчитывался хотя бы один день, то не засчитывался весь год работы в колхозе! Но и в таком случае выход был – в счет недостающих трудодней крестьяне могли сдать кроликов, корову или свинью. За мясо получали деньги и пустые неоплачиваемые трудодни, а за быка можно было получить целых 20 дней.
Еще до войны советская власть установила для колхозников непомерно суровое правило: пока все работы в колхозе не завершатся, себе заготавливать ничего нельзя. Поэтому, хоть у большинства обычно были и овечки, и козы, и коровы, обслуживать это хозяйство было очень непросто. Колхозный труд отнимал почти все время и силы.
Такие условия сложились исторически. После окончания гражданской войны крестьяне надеялись на воплощение давней мечты: равного и справедливого доступа к земле и к ресурсам. Пахотная земля действительно оказалась в общем пользовании и разделялась между семьями в соответствии с величиной каждой из них. Но по факту справедливости и равенства не случилось: все равно кто-то становился богаче, а кто-то так и оставался бедняком. Это, впрочем, легко было объяснить – одни трудились, а другие лежали на печи или ходили по кабакам. Однако, опасаясь быть записанными в ряды кулаков, работящие и более зажиточные крестьяне даже не решались получше обустроить свою избу или взять в хозяйство вторую лошадь. «Показное» благосостояние грозило реальной гибелью для всей семьи, потому что в те годы властям было выгодно настраивать деревенскую бедноту против «кулаков».
К тридцатым годам двадцатого века от взыскания непомерных налогов власти стали переходить к изъятиям у крестьян зерна и продовольствия. Специально для этих целей по деревням проводились настоящие обыски. Почти весь личный урожай государство конфисковывало в пользу только что образовавшихся колхозов, порой не оставляя семьям ничего для личного пропитания. В селах с обобществленным хозяйством колхозы стали стратегически важны, ведь их целью было обеспечение страны продуктами. Но в этом-то и заключался главный парадокс: чем больше правительство так «заботилось» о гражданах, тем сильней эти граждане страдали.
Ежегодные акции по коллективизации превратились для колхозников в настоящую пытку. Государство ставило задачей обогащение, а люди стремились выжить. В итоге, чем больше власти хотели изъять, тем отчаяннее крестьяне старались хоть что-нибудь припрятать и сохранить. Размер этого налога постоянно рос и составлял от 30 до 47 процентов. Причем, чем более плодородным был регион, тем более существенную долю урожая он должен был отдавать стране.
Колхозникам в личное пользование давали участки под сад и огород, с которых они и кормились. Зарплату за работу в колхозе им долгое время не платили, живых денег на селе практически не было, а значит, купить что-либо из еды было попросту не на что – рассчитывать можно было только на свой труд. Также крестьяне могли завести корову, птицу, мелкий скот. Однако если они не справлялись с объемом обязательной работы, этот участок могли изъять.
Конечно, такую непомерную нагрузку выдерживали не все. Да и бесконечный труд на износ все равно не приводил к сытой жизни. Еды катастрофически не хватало. Многие крестьяне собирали по ночам на колхозных полях оставшиеся после уборки колоски, чтобы хоть как-то помочь семье выжить. Но и это довольно быстро стало смертельно опасным занятием, потому что в арсенал репрессивных мер попал знаменитый закон от 7 августа 1932 года, приравнивавший такой поступок к «краже и расхищению колхозной собственности». Он обрекал несчастных, отчаявшихся крестьян на смертную казнь или десятилетнее пребывание в лагерях. По этой статье, вошедшей в историю как «закон о трех колосках», было осуждено 125 000 человек, а 5400 были расстреляны.
Неудивительно, что такие меры могли привести только к голоду. Несмотря на критически низкий уровень жизни, каждый крестьянский двор был обязан регулярно сдавать молоко, мясо, яйца, шерсть, кожу животных, а кроме того нужно было платить государству денежный налог с поголовья скота. Если же корова не давала молока, а куры не несли яиц, то все это колхозникам приходилось покупать у государства, чтобы затем сдавать свой оброк.
Более-менее сносно платить крестьянам начали в конце 1970-х, но всё равно зарплаты были меньше, чем в промышленности. При этом колхозный стаж не засчитывали в общий вплоть до 1990-х гг! Т.е. если человек проработал в колхозе 10 лет и перешёл на завод, стаж отсчитывали так, словно до этого колхозник бездельничал. И, если в 1950-х это было не так важно, то уже в 1970-х и 1980-х попросту означал потерю пенсии.
На фоне таких «привлекательных условий» выезд из сельской местности казался логичным выбором. Но, по понятным причинам, являлся непростой задачей. Чтобы вырваться в город, можно было, в том числе, устроиться на промышленное производство с непростыми условиями жизни и труда. Туда немногие стремились, но зато это было возможностью покинуть колхоз. Постепенно, впрочем, наступили те самые 90-е, а с ними, с одной стороны, возможность «освобождения» от колхозной жизни, а с другой, и развал большинства самих колхозов.
