Страшная болезнь косила всех подряд в деревне, да и в округе тоже. В семье Олешки в живых остались только он и его мать Меланья.
Олешка, удивительно, даже не болел, был крепок и хорошо развит в свои семнадцать лет, а вот мать его, измученная болезнью, не вставая, лежала на кровати, подвинутой по ее просьбе к окну, и смотрела, как на улице начинается весна.
Однажды она подозвала к себе Олешку и попросила отвезти ее в монастырь:
- Еще в девушках, сынок, я обещалась стать невестой боженьки. Не получилось: выдали меня замуж без моего согласия. В монастыре, среди сестричек-подружек, хочу умереть.
На следующий день Олешка ранним утром запряг кобылу Зорьку, легко донес на руках мать до телеги, хорошо укутал и повез ее к монастырю. Путь неблизкий – четыре десятка всех верст.
Было тепло. Трава начинала зеленеть, на березках проклюнулись почки, и казалось, что деревья окутаны зеленой дымкой. Меланья смотрела в чистое небо, и на губах ее была грустная улыбка.
Около двух верст не доехали до монастыря. Вот показались голубые купола монастырской церкви, послышался колокольный звон.
- Все, сынок, я приехала, - сказала мать сыну. – Здесь меня и похорони. Я уже боженьку вижу, ангелы мне улыбаются и к себе зовут.
Меланья тоже улыбнулась, перекрестила Олешку, поцеловала нательный крест и закрыла глаза.
Сидел парень около умершей матери и не знал, что ему делать, как быть.
Тут подъехали к нему конные, около двух десятков людей. Остановились на небольшом расстоянии. Впереди всех на высоком жеребце сидел, видно, что барин, но не намного старше Олешки.
- Ты чей холоп? Что тут случилось? Либо из чумной деревни? – строго спросил барин, не приближаясь и не слезая с коня.
- Маму в монастырь вез. Умерла, - ответил Олешка. – Просила здесь ее похоронить.
- Вот как значит. Отец Герасим! – крикнул барчук сидевшему на лошади поодаль мужику с крестом на животе. – Останешься! Отпоешь, как положено. А ты, Афоня, и ты, Спиридон, поможете похоронить. Клячу пристрелить, тоже закопать, телегу и тряпье сжечь.
Потом все трое, и парнишку с собой возьмете, поезжайте на заимку, там поживете дней десять. Не помрете – хорошо, а помрете – вместе с заимкой вас всех спалим! Все! С богом!
Меланью похоронили.
Охотничья избушка находилась в лесу, на берегу небольшой речки. Жить здесь пришлось около двух недель. Ничего, продукты кое-какие были, рыбу ловили. А потом приехал посланный барином Никифор:
- Смотри-ка, живые! – удивился Никифор. – А я уж было, хотел вас сразу запалить, не заходя в дом. Да вот решил все-таки проверить. Ну, тогда собирайтесь, барин велел вас к нему доставить.
Олешку барин Василий определил на псарню помогать Федору, мужику спокойному и непьющему. Федор сразу заметил, что собак парень не любит, побаивается, поэтому всю работу делал сам, а Олешку отослал на кухню готовить для собак варево.
Повара помогли, научили, за это парнишка носил воду из колодца, помогал Никифору пилить и колоть дрова. На кухне было легко и весело. Особенно Олешке понравилась Поля, на два года моложе его, помогавшая поварам. Родителей у нее тоже не было, но девочка не унывала, была смешливой и озорно поглядывала на новенького, как она, смеясь, говорила, собачьего повара.
Непривычным для деревенского парня было то, что на дворе лето, горячая пора, а ему не нужно рано утром выезжать в поле, косить, убирать.
В августе началась охота.
Олешка опять же был при обозе, готовил для собак, да и поварам помогал, любую работу выполнял. Хорошо было по вечерам сидеть у костра вместе со всеми дворовыми и слушать их рассказы о старине, о прежних господах. Часто рядом с ним присаживалась и Поля, и уже не подшучивала над парнем, а поглядывала приветливо на него. И Олешке рядом с девушкой было необыкновенно радостно, он брал ее руку, и Поля не возражала, а наоборот, слегка прижималась к его плечу.
Однажды во время переправы через речку отец Герасим выпал из лодки, и его течением сразу же отнесло в сторону. Оказалось, батюшка совершенно не умеет плавать - он беспомощно хлопал руками по воде и громко кричал:
- Помогите! Безбожники! Ироды! Прокляну!
- Всем стоять! - приказал барин. – Посмотрим, как батюшке бог поможет.
Герасим уже два раза уходил в воду с головой, но все еще из последних, похоже, сил держался на поверхности.
Олешка прыгнул в воду, доплыл до батюшки и помог тому добраться до берега.
На берегу обессилевший отец Герасим тяжело опустился на землю, и стал откашливаться и выплевывать воду, а Олешка стоял рядом и смотрел на батюшку с состраданием.
- Крест-то не потерял? – с усмешкой спросил барин, подъехавший на своем коне. – Почему тебе господь не помог?
Отец Герасим истово перекрестился:
- Так ведь сам Господь и надоумил сего отрока прийти мне, грешному, на выручку. А тебя, Олешка, добрая ты душа, спаси Бог за твое мягкосердечие.
- Ну-ну, - усмехнулся барин, развернул коня и медленно поехал к стану.
Вечером Олешка с Полей сидели рядышком у костра. Глядя в звездное небо, девушка негромко пела грустные народные песни.
Подошел камердинер барина Игнатий:
- Пойдем, парень, господин к себе требует.
Олешка послушно встал. Поля вдруг тоже вскочила, порывисто обняла парня и заплакала.
Барин Василий сидел у костра, один сидел, на конском седле. Поодаль стояли несколько слуг.
- Я думал, что ты будешь мне верным слугой, - сказал барин, когда Олешка остановился перед ним. – Почему ты ослушался меня, поплыл Герасима выручать?
- Так ведь утоп бы батюшка, - робко возразил Олешка.
- Конечно. А может, и нет. Как говорит сам Герасим: «На все воля божья».
- Грех это, не помочь человеку, - тихо сказал Олешка.
- За ослушание завтра получишь двадцать ударов кнутом. Выживешь – хорошо. Даже разрешу жениться на Польке, коли поправишься. Вижу я, как ты около нее вертишься. Али не знал, что через полгода быть ей сенной девкой, ночной служанкой? Ежели не выживешь – где тебя похоронить?
- У дороги, около мамы, - уже твердо произнес Олешка.
- Это ты там крест поставил? Я, как проезжаю мимо, обязательно перекрещусь.
- Никифор и отец Герасим помогали.
- Игнат! – громко крикнул Барин. – Все готово?
- Готово, барин!
- Тогда забирайте арестанта. Смотрите, чтобы не убежал.
Олешку в телеге отвезли в ближайшую деревню, толкнули в какой-то сарай, в котором пахло залежавшимся старым сеном, двери закрыли. Слышно было, что у дверей переговаривались два сторожа.
Олешка, ощупав пол сарая, опустился на кучу затхлого сена и стал, лежа, вспоминать дом, родную деревню, семью, думать о Поле.
Через какое-то время он услышал знакомый голос:
- Вечеряли, барские холопы?
- Не успели, батюшка.
- Я хочу исповедать раба Божьего Алексия – не сдюжит он завтра.
- Непременно помрет.
- Куда там стерпеть? Под кнутом отойдет душа.
- А вы идите перекусить. Долго не задерживайтесь! Я вас ждать не буду.
- Благодарствуем, батюшка! Мы это мигом!
Дверь открылась.
- Олешка, ты где?
- Здесь, отец Герасим.
- Давай быстро! Тарантас уже ждет тебя.
- Нет, батюшка, останусь. Я без Поли не уеду. Да и тебя не хочу подводить: вместо меня под кнут пойдешь.
- Ничего ты не знаешь. Молчи, идем. Спешить надо.
Сарай батюшка аккуратно запер, спустились вниз к реке. Там, в тумане, стоял тарантас, запряженный в пару лошадей. На облучке сидела Поля, она держала в руках вожжи и улыбалась.
- Садись. Поля знает, куда ехать. Брат мой в городе, тоже в церкви служит. Он и спрячет вас, и бумаги выправит. Трогай! С Богом!
Олешка даже поблагодарить отца Герасима не успел, Поля вожжами хлестнула коней, и те рванули с места в карьер.
Утром Герасим стоял перед барином.
- Где холоп с Полей?
- Не ведаю. Либо вознеслись.
- Шутишь? И ты вознесешься. Велю тебя за бороду на воротах повесить.
- Воля твоя, барин!
- Ну, вот! Моя воля! А то все - божья, божья. Небось, и копейки все собственные вручил им на обзаведение?
- Отдал, сколь имелось.
- Лошадей последних не пожалел. Игнат! – позвал барин своего слугу. – Подбери для батюшки пару коней, не лучших, конечно; не годится священнику по деревням пешком таскаться. Иди, отец Герасим! Не стал бы я Олешку кнутом пороть, поразвлечься хотел, думал комедию устроить, театр. Перед девкой затеял над парнем покуражиться. Бог отвел.
- Спаси Бог и тебя, барин.
… Прошло много лет. У дороги, ведущей к монастырю, до сих пор стоит уже изрядно почерневший крест. Кто под ним похоронен, у нас никто не знает. Говорят, что какая-то странница нашла здесь последний приют.
Кто-то к кресту иконку приладил. А наши деревенские рядом, под разросшимися деревьями, поставили скамеечку: мало ли кто захочет посидеть в тени.
А деревья какие интересные! Очень похожи на ели, только иголочки на них длиннее и такие мягкие! Говорят, что, много лет назад к этому кресту приезжали люди на нескольких тарантасах, молились. Они-то и привезли с собой необычные елочки. Говорят, будто бы это были родственники той упокоившейся здесь странницы.
Потом случилось настоящее чудо! Около барской усадьбы был родник. Стали холопы чистить купальню для барина, что-то нарушили у родника – и он пропал, исчез. А потом вынырнул в десяти шагах от этого поклонного креста, пробился сквозь песок и весело побежал по низине к речке.
Ой, как хорошо здесь стало! Богомольцы, странники, проезжие, наши деревенские, идущие с сенокоса, любят посидеть в прохладном месте. Кто молитву прочитает, кто свечку зажжет, а которая молодка и песню споет.
Посмотришь, к примеру, вечером на монастырскую дорогу, так и увидишь: крест, деревья и обязательно кто-то сидит на скамеечке, поминает странницу и всех, уже покинувших этот мир.
(Щеглов Владимир, Николаева Эльвира).