Несмотря на то, что мой родной Архангельск является краем рыболовов и охотников, для которых стрельба по животным является не развлечением, а способом добычи пропитания, доступность и изобилие оружия в США не могло не произвести впечатления. Особенно в Вирджинии, куда меня закинула судьба в 1993-м году. Там вторая поправка к конституции, закрепляющая право людей хранить и носить оружие, является чем-то само собой разумеющимся. Как пикапы, весьма распространенные в «одноэтажной Америке». Эти две вещи часто можно было видеть вместе: пикап, нередко с флагом конфедерации на заднем бампере или стекле, и изображение скрещенных ружей. Символику конфедерации южных штатов, потерпевшей поражение в гражданской войне 1861-1865 годов, на юге и сейчас можно встретить довольно часто.
Тогда, в конце 90-х, американцы особенно гордились тем, что они как нация смогли преодолеть прошлые разногласия и теперь с равным уважением относятся как к исторической символике как Федерации (северян), так и Конфедерации (южан). Сегодня же символика Конфедерации нередко становится методом идентификации консерваторов — как для тех, кто ищет себе подобных не в онлайне, а в реальной жизни, так и для либералов, которые провозгласили курс на «отмену» памяти обо всем, что не влезает в объявленный ими правильным исторический контекст. Ведь если посмотреть на исторических деятелей без учета того морально-нравственного контекста, в котором они жили в своем времени, очень многих можно объявить расистами, сексистами и еще много чем, даже если для своего времени эти люди считались ультра либеральными. И это касается не только США, но и других стран, где расцветает культура отмены неудобной для текущего момента исторической памяти.
Для понимания такого щепетильного отношения американцев к второй поправке Конституции, закрепляющей право «владеть и носить оружие», придется вспомнить, в том числе, не самые приятные страницы истории. Ведь после того как первые поселенцы, в том числе благодаря помощи от местного населения, пережили первые голодные зимы и закрепились на Восточном побережье, начался период ползучего захвата плодородных земель у туземцев. Это закономерно приводило к конфликту, и огнестрельное оружие стало для колонистов таким же необходимым инструментом, как лопаты и мотыги. По мере развития экономики и привлечения рабского труда возникло и такое явление, как беглые рабы. Так на смену одной проблеме, требующей применения оружия, пришла другая. Есть и еще один момент, о котором еще раз стоит напомнить: с точки зрения отцов-основателей (так в США называют авторов декларации о независимости, подписанной в 1776, и конституции, завершенной в 1787 году), основным субъектом права на тот момент были белые мужчины, потомки преимущественно протестантских английских поселенцев.
Глава моей первой принимающей семьи, электрик по профессии, всегда выезжал на вызов с револьвером в подмышечной кобуре, без которого он чувствовал себя незащищенным. Я до сих пор не знаю, были ли у него реальные основания чего-то бояться или это была привычка, перенятая от старших поколений, но кладбище старых автомобилей прямо за его лужайкой как бы намекало, что человек в жизни повидал всякого. Удивительно, что если старший сын был в чем-то похож на отца – занимался спортом и коллекционировал катаны, то младший, наоборот, уродился в мать, миниатюрную женщину в очках, и оружию со спортом предпочитал музыку.
Во второй принимающей семье отношение к огнестрельному оружию было прохладным: и отец, и мать в свое время поработали в полиции Нью-Йорка, сменив после выхода на пенсию каменные джунгли на более мягкий климат Вирджинии. К тому же Роберт успел побывать на войне во Вьетнаме и всякий раз по-итальянски колоритно цокал языком с явным неодобрением, когда заставал нас с Майклом за просмотром военных фильмов. Было видно, что героизация войны, будь то война во Вьетнаме или Вторая Мировая, вызывала у него отвращение. Но оружие в доме было, только пневматическое: так называемое BB-ружье, предназначенное для стрельбы стальными шариками небольшого диаметра. Выполненное в виде реплики знаменитого «Винчестера» с характерным способом заряжания, магазин ружья вмещал в себя что-то около десяти пулек.
В один октябрьский день, когда на улице было ещё тепло, и листва облетела ещё не вся, у Майкла с соседскими мальчишками возникла мысль: пострелять по белкам, в изобилии водившимся в окрестных перелесках. Их целью стал молодой и непуганый бельчонок, которому в тот день не повезло попасть в фокус внимания молодых разгильдяев. Пульки стучали по его шкурке и было видно, как бедолага дергался от боли. Энергии выстрела почти игрушечных BB-ружей было недостаточно, чтобы нанести ему непоправимый урон. Пока один из стальных шаров не попал белке в позвоночник, лишив животное возможности двигать задними конечностями. Бельчонок упал на ковер из листьев и замер, в его глазах застыл ужас. Замерли и окружившие бельчонка пацаны. Игры и веселье кончилось, но что делать дальше, ребята не знали. Несколько минут они обсуждали, пока животное корчилось на земле от боли и страха. Вошедший на несколько миллиметров в беличью спину стальной шарик торчал, словно белое бельмо на коричневой шкурке. Я не выдержал, отобрал у Майкла ружье, передернул затвор и поднес его к уху бельчонка. Спустив курок, я избавил животное от мучений. Майкл и соседские мальчишки смотрели на меня со смесью ужаса и восхищения. Во мне же боролось чувство досады от того, что бельчонок стал жертвой мальчишечьей забавы, с сожалением об упущенной возможности пострелять из ружья и примерить на себя этот новый опыт. Мне уже приходилось видеть смерть животных до этого: как-то раз я встретил недораздавленного котенка по дороге в школу. Нижняя часть его туловища была деформирована, видимо, от столкновения с машиной, но он ещё был жив и еле-еле мяукал, словно звал свою маму. Он был уже обречен и максимум, что для него можно было сделать - убрать с дороги. Мне навсегда врезался в память жуткий чмокающий звук, раздавшийся при отрывании котенка от начавшего засыхать кровавого пятна на асфальте. В этот раз, видя боль в глазах смертельно раненого бельчонка, я не сомневался, что прекратить его старания будет гораздо более гуманно.
Придя в дом, Майкл принялся с энтузиазмом рассказывать о происшествии Роберту. Тот выслушал его довольно спокойно, а потом сказал: «Окей, сын, ты добыл белку. Теперь пойди, сними шкурку и приготовь её. Ты же убил её не просто так, а, чтобы съесть, верно?» Этот ответ отца застал Майкла врасплох. Тринадцатилетний пацан явно не ожидал такого поворота. Мало того, что он еще не умел толком ничего готовить, он до сих пор и продуктов-то не видел в ином виде, кроме как полуфабрикатов в супермаркете. После короткого совещания, мы с Майклом взяли в гараже лопату и похоронили белку за пределами участка.
Стало ли это следствием инцидента с белкой или произошло независимо, но некоторое время спустя, уже зимой, мы поехали к друзьям Роберта, также членам местной баптистской общины. Правда, чуть менее активным, чем Робин, жена Роберта. Глава семьи друзей Роберта был заядлым охотником и устроил четверым подросткам: своим детям и нам с Майклом, мастер-класс по заряжанию порохового ружья. Он был из тех энтузиастов, которых у нас сегодня принято называть реконструкторами. Правда, насколько я понимаю, ружье было создано уже с применением современных технологий и легированной стали, да и пострелять из него нам не дали, сфокусировавшись на рассказе о том, как правильно заряжать и охотиться на оленей. Которые, кстати, нередко просто выходили к людям из лесов Вирджинии, особенно зимой, чтобы пощипать травку на лужайках у домов, где снега было меньше, чем в лесу. Вряд ли, конечно, он охотился прямо возле своего дома, расположенного пусть и поодаль от основного массива домов, но все же слишком близко для безопасной охоты. В каком-то смысле, мы приблизились к ощущениям первых поселенцев, заложивших культуру владения оружием.
Еще один эпизод знакомства с культурой хранения и эксплуатации оружия произошел, когда мы ездили в другой штат, знакомиться с родными координаторами программы (той самой, с чьей старшей дочерью мы попали в неловкую ситуацию с визитом в кино). Они владели целым ранчо, с лошадьми, тракторами, пикапами (на одном из них нам даже дали покататься) и, конечно же, на этом ранчо было и оружие. Никаких сомнений в целесообразности владения оружием на ранчо не было – в окрестных лесах водились не только олени, но также лисы и койоты. Про волков не слышал, все-таки леса восточного побережья США, как и центральной Европы, не такие густые и обширные, чтобы обеспечить ареал обитания этим стайным хищникам.
Из трех эпизодов встречи с огнестрельным оружием только в одном случае это был пистолет. И это был совершенно утилитарный инструмент самозащиты – револьвер. У меня сложилось ощущение, что в 1993-1994 годах, до всеобщего проникновения в интернета в нашу жизнь, отношение к оружию было другим. Хотя по школе периодически ходили слухи, что какому-то молодому недоумку пришло в голову притащить пистолет в здание, никаких драконовских мер к досмотру в то время еще не предпринималось. До трагедии в Колумбайне оставалось четыре года. Как же так получилось, что в конце 20-го и начале 21-го века США захлестнула волна массовых убийств? Волна, докатившаяся и до Европы с Россией, которая, как бы нам сейчас не казалось обратное, является частью европейской культуры. Полагаю, это стало следствием сразу нескольких причин: увеличившейся доступности оружия, снизившейся культуры обращения с оружием, и попаданию людей с неустойчивой психикой в «информационные пузыри». Расскажу поподробнее о каждой из них.
Ручное оружие всегда было так же доступно широкому кругу американцев, как и охотничье. Но спрос на него, согласно данным мониторинга Федерального бюро расследований оборота гражданского оружия, рос быстрее, чем на длинноствольное оружие. Точнее, спрос на длинноствольное оружие за эти тридцать лет был сравнительно постоянным, в то время как спрос на пистолеты в конечном итоге его превысил. Так, например, период с 2016 по 2020 в США было произведено и продано почти 25 миллионов пистолетов(Источник: https://www.washingtonpost.com/politics/2022/05/25/american-gun-exceptionalism/), чуть больше 14 миллионов винтовок и почти 8 миллионов единиц гладкоствольного оружия. Как можно видеть, доля пистолетов составляет более половины, в то время как в 90-х она составляла примерно треть.
При этом, культура обращения с оружием, свойственная тем семьям, в которых кто-то увлекается охотой, не всегда в той же мере присуща тем, которые покупают пистолет. Для охотника ружье – инструмент. Любой инструмент требует соблюдения техники безопасности, а инструмент для охоты, предназначенный для убийства животных – тем более. Так меня воспитывал мой отец – в те нечастые дни, когда он брал меня с братом в лес. Так его с братьями воспитывал мой дед, заядлый охотник, лишившийся на охоте левой руки из-за инцидента с ружьем. Этот инцидент произошел задолго до моего рождения и был связан с дефицитом патронов, в связи с которым охотники были вынуждены сами менять капсюли в латунных гильзах и сами отмерять количество пороха в заряде. Но даже лишившись руки, дед не прекратил охотиться и рыбачить, приноровившись держать цевье ружья культей левой руки.
Неспокойные 90-е на отношение к оружию радикально не повлияли. Мой отец, будучи главой компании, одной из первых начавших предоставлять в нашем городе услуги мобильной связи, пережил покушение на себя. Он выжил, но попал в больницу с гематомой головного мозга. А также принял решение купить себе ружье 12-калибра с отстёгивающимся прикладом, чтобы можно было использовать в том числе и для самообороны. Но даже такое оружие классифицировалось как охотничье.
Мы же, дети города во втором поколении, обращались с опасными инструментами гораздо реже, нежели наши отцы и деды. Полагаю, что нечто похожее происходило и в США. По мере того как вырастали поколения молодых американцев, не использовавших огнестрельное оружие как инструмент для охоты, а сама охота из процесса добычи пропитания превратилась в развлечение, культура обращения с оружием стала другой. Всем ли детям, которые забавы ради застрелили зверушку из пневматики, говорили: «окей, ты добыл зверя, теперь приготовь и съешь его»? Подозреваю, что нет. А это – тоже важный аспект воспитания ответственного отношения к своим поступкам.
И все же скорее всего, большинство людей, приобретающих пистолет, делают это осознанно, в качестве инструмента для самозащиты. В подавляющем большинстве случаев применение пистолетов, особенно в США, где в большинстве штатов действует принцип «мой дом – моя крепость», абсолютно оправданно. Кстати, этот принцип действует не только внутри дома, но и вообще на частной территории – так что, если вы вдруг обнаружите знак No trespassing – будьте готовы к тому, что в случае применения оружия против вас, суд заранее примет точку зрения владельца этой самой частной территории вне зависимости о того, представляли вы для него опасность или нет. Исключение представляют лишь представители силовых структур, при наличии судебного ордера или в чрезвычайной ситуации. Однако, когда пистолеты приобретаются миллионами, достаточно вероятности в сотые доли процентов, чтобы количество не совсем адекватных владельцев ручного оружия исчислялось сотнями и даже тысячами. Так сказать, по закону больших чисел.
В информационном пространстве закон больших чисел тоже действует, причем с усилением из-за затягивающейся вокруг пользователей петли обратной связи. Сегодня основным источником информации являются электронные СМИ и социальные сети. Если пристально посмотреть на то, как распространяются информационные сообщения по интернету, можно увидеть, что, независимых источников не так уж много, а подавляющее большинство просто перепечатывает исходные сообщения, часто без какой-либо проверки, не говоря уж о критическом осмыслении. В моей коммуникационной практике часто встречались случаи перепечаток отечественными СМИ недостоверных сообщений зарубежных источников о российских компаниях, даже без малейшей попытки позвонить в пресс-службу, с которой находятся в одном городе и с представителями которой знакомы лично. Что уж говорить о социальных сетях, в которых эмоциональная составляющая является главным, а собственно предмет сообщения – вторичным. Но самое интересное заключается даже не в этом, а в том, что, выражаясь профессиональным языком, путь пользователя к новости в подавляющем большинстве случаев начинается либо в поисковой системе, либо на главной странице агрегатора. И поисковые системы, и новостные агрегаторы настраивают выдачу контента таким образом, чтобы максимизировать её релевантность для пользователя. Метрикой релевантности с точки зрения поисковиков и агрегаторов являются переходы пользователя по ссылкам. С каждым новым переходом, с каждым прочтением сообщения у конкретного источника или группы источников, пользователи оказываются все глубже в петле обратной связи, ограничивающей им поступление информации из альтернативных источников. Этот феномен, впервые замеченный в социальных сетях, получил название «информационный пузырь», когда исследователи социальных связей между пользователей обнаружили, что пользователи с похожими взглядами на жизнь «кучкуются» друг с другом. Принцип «подобное притягивает к себе подобное» здесь работает во всей своей красе – или уродливости, это уж как повезет.
Это сильно отличается от того, что можно было наблюдать в до-интернетную эпоху. Тогда для нас основными источниками информации для нас были средства массовой информации и наши непосредственные собеседники – так называемое «сарафанное радио». Достоверность сарафанного радио очень хорошо описывается старым советским анекдотом: «А правда ли что вы на днях выиграли в лотерею десять тысяч рублей? Ну, во-первых, не в лотерею, а в преферанс, не десять тысяч, а сто рублей, и не выиграл, а проиграл!» Впрочем, советские люди также не очень-то доверяли и СМИ, поскольку с экранов телевизоров и страниц газет говорилось одно, а на улице можно было наблюдать совсем другое. В этом, кстати, мы чем-то похожи на американцев: много лет спустя, работая в «Лаборатории Касперского», мне довелось ознакомиться с результатами исследования отношения североамериканских потребителей к бренду на фоне новостей о «страшных русских хакерах». Оказалось, примерно трети потребителей это было неприятно, и они были готовы отказаться от покупки российского программного обеспечения, еще трети было как-то пофиг, а еще около трети сказала: «отлично, эти ребята помогут мне защититься от моего собственного правительства!» Это, в том числе, хорошо иллюстрирует отношение простых американцев к новостям, получаемым из официальных источников.
И все же, смею предположить, что понимание недостоверности «сарафанного радио» до наступления эпохи интернета было более распространено. Ведь у нас была иллюзия, что, глядя собеседникам в глаза и зная их репутацию, мы сможем определить степень вымысла в том, что услышали. В интернете мы не имеем возможности посмотреть в глаза собеседнику, сравнить невербальный сигнал с вербальным, а о репутации источника мы чаще всего узнаем уже пост-фактум. Противостоять искаженному «информационным пузырем» восприятию действительности трудно даже психически уравновешенному человеку, что уж говорить о тех, чья психика может быть расшатана какими-то внешними факторами. Лавинообразный рост числа инцидентов с оружием в США совпал со взрывным ростом проникновения интернета в нашу жизнь. Является ли это простым совпадением или второе, в том числе, является причиной первого – этого нельзя утверждать с математической достоверностью, но я лично убежден, что эти две вещи связаны друг с другом.
Прочитать книгу целиком можно на Литрес
Предыдущий фрагмент
Следующий фрагмент