Шарль Филипон (1800—1862). «Какая отвратительная маска!». Шарж на короля Карла X, высмеивающий фамильные черты семейства Бурбонов
26 июля 1830 года французская печать опубликовала подписанные днём ранее королевские указы, вошедшие в историю как Июльские ордонансы. Ими династия Бурбонов совершила шаг, который разом обрушил всю эпоху Реставрации и окончательно сбросил саму династию с престола. Указами восстанавливалась цензура и резко сокращалось избирательное право. Фактически власть перетекала из рук буржуа в руки земельной аристократии. Монархисты поздравляли друг друга с победой. Но она оказалась недолгой...
Уже на следующий день в Париже вспыхнуло восстание — Июльская революция.
Эпизод революции 1830 года
Знаменитая картина Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ», или «Свобода на баррикадах» (1830) — тоже об этой самой Июльской революции.
Эжен Делакруа (1798—1863). «Свобода, ведущая народ». 1830
В общем, французские реставраторы зарвались. В итоге король Карл X вошёл в историю в том виде, как он изображён на заглавной карикатуре скандально известного в те времена художника Шарля Филипона. А на смену ему пришёл другой король, принадлежавший к младшей ветви Бурбонов — Луи-Филипп. Благодаря неугомонному перу того же Филипона оставшийся в истории как Король-Груша.
Карикатура на лидера французской пост-Реставрации, короля Луи-Филиппа. Художники изображали его в виде груши
Вот как он выглядел в реальности:
Луи-Филипп Орлеанский, король, поставленный на трон революцией. Сын казнённого в Великую революцию Филиппа Эгалите, сам участник революционной битвы при Вальми (1792), с которой, по Канту, начался «конец истории»
Вроде бы на грушу непохож? Как сказать... Позднее на одном из судов за «оскорбление величества» судья возмущённо заметил, что его величество совсем не похож на данный фрукт! Тогда подсудимый, тот самый художник Шарль Филипон, мгновенно набросал рисунок «король превращается в грушу», доказывавший их внешнее сходство.
Новая династия опирала свою легитимность уже не на «прародительский престол», а на революцию, волю народа и Конституцию. Чтобы это заметить, достаточно взглянуть на герб Франции эпохи «короля-груши».
Но, впрочем, даже с такими поправками «младшие Бурбоны» продержались у власти лишь 18 лет, до новой революции 1848 года.
Однако для нас, самих живущих в эпоху Реставрации, наиболее интересен вопрос: а почему Реставрация рухнула, что заставило короля Карла Х недрогнувшей рукой подписать самоубийственные Июльские ордонансы?
Мне уже много раз доводилось отвечать на этот вопрос, и он сводится к слегка перефразированной формуле Че Гевары: «Реставрация подобна велосипеду — если останавливается, то падает». Чтобы жить, она должна была катиться дальше, дальше, дальше... но натолкнулась на стену неприятия обществом её дальнейших шагов. Итог оказался немного предсказуем.
А вот как советский академик-историк Евгений Тарле более подробно живописал ситуацию, предшествовавшую изданию тех самых злополучных ордонансов:
«Сам король, старый больной подагрик Людовик XVIII, был человеком осторожным, но брат его, Карл Артуа [будущий Карл X], и вся свора эмигрантов, вернувшаяся с Бурбонами... вели себя так, как если бы никакой революции и никакого Наполеона никогда не существовало. Они всемилостивейше соглашались забыть и простить прегрешения Франции, но с тем условием, что страна покается и вернётся к прежнему благочестию и прежним порядкам. При всём их безумии они скоро убедились, что абсолютно невозможно ломать учреждения, основанные Наполеоном, и все эти учреждения остались в неприкосновенности: и префекты в провинции, и организация министерств, и полиция, и основы финансового обложения, и кодекс Наполеона, и суд — словом, решительно все создания Наполеона, и даже орден Почетного легиона остался, и весь уклад бюрократического аппарата, и устройство армии, устройство университетов, высшей и средней школы, и конкордат с папой — словом, остался наполеоновский государственный аппарат, но только вместо самодержавного императора наверху сидел «конституционный» король.
Людовик XVIII, король-умеренный роялист. Умер в королевском дворце в своей постели
Лишь сравнительно немногие понимали, что полная реставрация главного, то есть социально-экономического старого режима, не удастся ни во Франции, где его разрушила революция, ни в тех странах, где ему нанес страшные удары Наполеон, и что поэтому не может удасться и полная реставрация политическая или бытовая. Из реакционеров это понимали и с горечью отмечали лишь единичные мыслители. Напрасно Людовик XVIII говорит, что он воссел на прародительский престол: он воссел и сидит на троне Бонапарта, а прародительский трон уже невозможен, со скорбной иронией говорил Жозеф де Местр, указывая на то, что во Франции весь социальный, административный, бытовой строй остался в том виде, как существовал при Наполеоне, — только наверху вместо императора сидит король и имеется конституция.
Карл X, король-ультрароялист, правление которого закончилось быстро и бесславно. Последний король Франции из династии Бурбонов
Талейран увидел, что при дворе... берёт верх партия разъярённых и непримиримых дворянских и клерикальных реакционеров, находящихся под властью абсурдной, неисполнимой мечты об уничтожении всего, сделанного при революции и удержанного Наполеоном, то есть, другими словами, они желают обращения страны, вступившей на путь буржуазного — торгово-промышленного развития, в страну феодально-дворянской монархии. Талейран понимал, что эта мечта совершенно неисполнима, что эти ультрароялисты могут бесноваться, как им угодно, но что всерьёз начать ломать новую Францию, ломать учреждения, порядки, законы гражданские и уголовные, оставшиеся от революции и от Наполеона, даже только поставить открыто этот вопрос — возможно, лишь окончательно сойдя с ума. Однако он стал вскоре усматривать, что ультрароялисты и в самом деле как будто окончательно сходят с ума, — по крайней мере, утрачивают даже ту небольшую осторожность, какую проявляли ещё в 1814 году.
Людовик XVIII, старый, больной, неподвижный подагрик, хотел только одного: не отправляться в третий раз в изгнание, умереть спокойно королем и в королевском дворце. Он был настолько умен, что понимал правильность воззрений Талейрана и опасность для династии белого террора и безумных криков и актов ультрареакционной партии. Но он должен был считаться с этою партией...
Образованная масса, воспитанная на просветительной литературе и свободомыслии XVIII века, очень скоро стала раздражаться засилием, проявленным духовенством и при дворе Бурбонов, и в администрации, и в общественной жизни. Гонение на всё, напоминающее вольтерьянский дух, было поднято со всех сторон. Фанатики юродствовали особенно в провинции, где новые чиновники назначались кое-где по выбору и рекомендации церкви. С каждым месяцем Бурбоны и их приближенные всё более и более расшатывали своё положение. Бессильные восстановить старый строй, уничтожить гражданские законы, данные революцией и Наполеоном, бессильные даже только прикоснуться к зданию, сооружённому Наполеоном, они провоцировали своими словами, своими статьями, своей ярой агитацией, своим дерзким поведением как крестьянство, так и буржуазию».
Провоцировали. И доигрались...
Можно, конечно, сказать, что Бурбоны в лице Карла Х под занавес своего правления очень неразумно, неосторожно, неосмотрительно себя вели. Но вот вопрос: а была ли у них возможность вести себя иначе?..
