Странно, что до сих пор никто не додумался запретить людям читать книги.
Ведь что такое, по сути, чтение? Все тот же уход от реальности. У литературы, да и у кинематографа, задача точно такая же, как у водки с вином. Водка – это книга, а вино, разумеется, – кино. Отвлечь от мыслей, переживаний, успокоить, увести в другой мир, волшебный, загадочный.
Кто-нибудь читает, когда у него в жизни все ладится? Когда есть, с кем заснуть в обнимку, кому приготовить завтрак, когда ты не перестаешь удивляться, что тебе платят за то, что ты делаешь, ведь ты просто занимаешься тем, что тебе нравится, когда есть с кем похохотать, поехать на море, сходить на концерт? Нет. Кому нужен придуманный мир, если и в настоящем тебя все устраивает?
Года два назад мне читать было совершенно некогда. Но теперь я часто провожу время с книгой. Читаю перед сном, в поезде, в очереди на почте или к врачу в поликлинике.
Обычно я беру с собой не очень тяжелую книжку, в мягкой обложке. Когда-то я умела читать быстро, за один день иногда успевала прочесть целую повесть. Но сейчас не так. Читаю небольшими порциями, по две-три страницы в день. Редкая книга меня увлекает настолько, что я не выпускаю ее из рук даже за обеденным столом или в городском трамвае.
Именно в трамвае. Не в автобусе или троллейбусе. Метро в моем городе нет. Почему-то только в рельсовом транспорте меня не укачивает при чтении.
Сегодня я еду в поликлинику при областной больнице.
Старенький мятый трамвайчик долго ползет через весь город, натужно скрежеща на поворотах и развилках.
Людей почти нет, не считая нескольких бабушек, и место рядом со мной пустует всю дорогу.
Иногда я поднимаю глаза от желтоватых страниц, но виды за окном так остро напоминают о тех недавних днях, когда мне было абсолютно не до книг, что я предпочитаю читать.
На четвертом этаже поликлиники, удачно обнаружив свободное место у нужного кабинета, уточняю, кто за кем, и устраиваюсь поудобнее по соседству с женщиной, одетой в платье из ткани, похожей на шторку. Достаю из сумки книжку с закладкой между пятьдесят третьей и пятьдесят четвертой страницами и нахожу предложение, на котором мой трамвай остановился.
Однако вчитаться сегодня никак не удается.
Сначала в коридор поликлиники один за другим входят двойник Джона Малковича, только очень маленького роста, и двойник Джека Николсона, но полнее и постарше оригинала.
Джон и Джек, не замечая ни друг друга, ни своего сходства со знаменитыми актерами, поочередно смотрят на номера, написанные на дверях кабинетов, после чего направляются дальше, в сторону следующего разветвления в замысловатом лабиринте больничных коридоров, где пути их, скорее всего, окончательно разойдутся, хотя - кто знает. Возможно, их одномоментное появление, явление, если угодно, - не простая случайность, и они посланы сегодня судьбой в эту поликлинику для какой-то неведомой пока ни им, ни нам цели.
Подходит дядька лет пятидесяти. Лицо опухшее, почти бескровное и все в каких-то мелких шрамиках и морщинах. На боку черная сумка из кожзаменителя, сильно потертая.
Остановившись напротив нашего закутка с двумя белыми дверями и жесткими решетчатыми скамейками возле каждой из них, он, прищурившись, вглядывается в табличку с фамилией и специальностью доктора.
– А что это за врач там сидит? Я не могу прочитать. Отолари...
Несколько голосов из очереди ему с готовностью отвечают:
– Это лор, ухогорлонос.
Дядька:
– А чего он лечит?
Очередь:
– Горло.
– Лор... А нельзя было так и написать, что лечит горло, а то непонятно ничего.
– Это по латыни, - разъясняет женщина, похожая на шторку.
– А. Ясно.
В чат добавляется бабулька в белой, связанной крючком шапочке, похожей на младенческий чепчик:
– Ну вот, привыкайте.
– Да поздно мне уже привыкать. Вагончик жизни катится под уклончик.
– Зря вы так, все еще впереди, - уверяет бабуся в чепчике.
Мужчина молча смотрит в пол. Потом задает, наконец, главный вопрос:
– А кто последний?
Откликается сероглазая шатенка лет двадцати, в шортах.
Мужик как будто оживляется и даже чуть розовеет:
– О! Первый раз в очереди за красивой девушкой стою!
– Ну вот, повезло же! – язвит женщина-шторка.
Все ржут, включая шатенку и ее парня. Кажется, что бледный дядька продолжит острить, но он опускается на край лавки и затихает.
Тут подходит моя очередь.
После врача я иду в буфет.
Буфет в нашей поликлинике – особенное, сакральное место. Здесь уже много лет трудится удивительная женщина. Все существительные она произносит исключительно в уменьшительной форме. Супчик, чаек, хлебушек. Котлетка. Рисик. Рисик, да, совершенно верно. И улыбается всегда. Очень приветливо. Речь и настроение этой необыкновенной женщины не зависят от внешних и внутренних обстоятельств. В любое время, при любой погоде она всегда разговаривает в своей необычайной манере. И непременно улыбается. Я проверяла. Не могу даже представить, чтобы она когда-нибудь просто сказала: «Вот ваш суп, с вас сто рублей».
Взяв себе чаек и слоечку, оглядываюсь, где бы устроиться поудобнее. Возле буфета три круглых столика, можно перекусить стоя. На стекле, за которым разложена выпечка, бумажка: «У нас все булочки свежие! Вчерашние съели вчера!» Похоже, любезность улыбчивой продавщицы все-таки не безгранична.
Нашла свободный столик возле окна. Подоконники там широкие, хоть ложись и спи. Мне точно места хватит.
Входит рыхлый, толстый дед, в сером растянутом спортивном костюме. Протискивается между тесно поставленными столиками к окну, поворачивается ко всем присутствующим жирной обвислой жопой, и начинает выкладывать на подоконник свою собственную снедь из затертого полиэтиленового пакета. В числе прочего обращает на себя внимание банка с какими-то рыбными консервами. Не то шпроты, не то сардины. Дед откупоривает банку и, распространяя на всю округу едкую рыбоконсервную вонь, принимается, громко чавкая, жрать.
Любопытно, что у многих пожилых людей в поликлиниках – старенькие полиэтиленовые пакеты, рисунок и надписи на которых уже не разобрать. В этих пакетах они носят свои медицинские документы, наверное, уже много лет носят и все в одних и тех же пакетах. Возможно, они их даже стирают, пакеты эти.
После буфета иду на рентген. Возле кабинета подозрительно пусто. Обычно здесь сидит человек двадцать в очереди. И стоит еще столько же. Только коротенькая тетенька боязливо скребется в дверь. Высовывается раздраженная всклокоченная медсестра и рявкает сверху вниз: «Я вас не приму!». Та, ошарашенно: «Почему это?». Медсестра тычет длиннющим черным когтем в объявление, где написано, что из-за поломки оборудования временно принимают только людей с ростом не ниже 170 см. Тетка удаляется в темноту узкого коридора, желчно матеря то ли всю государственную медицину, то ли злобную медсестру, то ли своих родителей-карликов.
Из ворот поликлиники одновременно со мной выходит несуразно одетая девочка-подросток с худеньким задумчивым личиком. Из рюкзака у нее выглядывает кусочек неизвестной мне книги в твердой красочной обложке. Больница эта не детская, чего здесь ребенок забыл, непонятно. Кого-то навещала? Маму? Ухаживать за девчонкой, похоже, некому, все сама, но учится, наверное, хорошо, читает много, да еще и успевает ездить в стационар к кому-то. Интересно, что за книжку она читает. Должно быть, какую-нибудь фантастическую историю про сказочную заморскую страну, где живут прекрасные, улыбчивые существа, речь которых состоит из одних только ласковых слов.
Жалко, что мне не удалось почитать сегодня в очереди. Ну, ничего, мне часа два на трамвае добираться до дома – наверстаю. Слава богу, читать пока еще не запрещено.
© Яна Ульянова, 26.07.2023