- Мама, смотри, что было у нас в почтовом ящике! - девятилетний Никита вместе с газетами и рекламными листовками протянул матери письмо.
Мария с удивлением взяла его и покрутила в руках. Все давным-давно пользуются телефонами и письма стали настоящей редкостью. Мария вообще не помнила, когда последний раз получала от кого-нибудь письмо. Она взглянула на адрес и вдруг краска бросилась ей в лицо, а потом она сильно побледнела, увидев, кто написал ей.
Тётя Шура. Её родная тётка. Сестра покойной матери. Женщина, которая вырастила Марию. Это она писала ей впервые за много-много лет.
Никита с удивлением смотрел на мать. Она всегда такая добрая и спокойная сейчас была страшно взволнована и всё из-за какого-то письма, которое даже ещё не прочитала.
- Мам, с тобой всё в порядке?
- Да, сынок, спасибо. Всё хорошо. Как дела в школе?
- Четыре по математике. У нас была контрольная, и я сначала написал один пример правильно, а потом всё взял и исправил. А так бы была пятёрка.
– Ну ничего. Просто в следующий раз будь внимательнее.
– Хорошо, мам, мне Тамара Игоревна то же самое сказала, что и ты. А еще мы вместе с классом хотим сходить в кино. Только это в воскресенье…
Мария слушала сына и постепенно приходила в себя. Ну что в самом деле она так распереживалась? Сейчас-то у неё всё хорошо. Прекрасный муж, двое чудесных детей: девятилетний Никита и Сонечка, которой недавно исполнилось четыре. Мария взглянула на часы: скоро нужно было забирать дочь из детского сада, а потом к приходу Сергея готовить ужин. Но она никак не могла заставить себя подняться с места, ведь ей надо было прочитать письмо из прошлого, которое снова решило вернуться в её жизнь.
Никита снова прервал размышления матери:
- Мам, можно я пойду с Мишкой в футбол во дворе погоняю.
- Подожди, сынок, - спохватилась Мария. - Ты же даже не пообедал!
- Я в школе ел и пока не хочу, - отмахнулся мальчик, поцеловал мать в щёку, схватил мяч и убежал на улицу.
Теперь, когда ей никто не мог помешать, Мария вскрыла письмо. Пальцы её дрожали, и она сама не понимала, что с ней происходит. Ну что такого могла написать ей тетя Шура, чтобы снова сделать нечастной? Она уже пожилая беспомощная женщина, а Мария молодая, здоровая и счастливая. Нет, никто не сумеет лишить её счастья, обретенного с таким трудом.
Мария решительно развернула бумагу и неровные строчки, написанные старческим почерком, заплясали у неё перед глазами:
Здравствуй, моя дорогая единственная племянница. Пишет тебе тётя Шура. Хотела тебе позвонить, да только номера твоего у меня нет. Хорошо хоть адрес остался.
Как ты поживаешь, моя племянница?
Хотела бы я тебя увидеть, поговорить, посмотреть, какая ты стала. Слышала, что ты теперь доктор и очень я за тебя рада. У тебя и муж, и детки, наверное, есть. Ты же умница и красавица. И всегда такой была. На мать свою очень похожа. На сестру мою.
А у меня всё плохо. Спускалась в погреб, упала, сломала ногу. Теперь еле хожу.
А мой Вадик недавно освободился из тюрьмы, не работает, сильно пьёт, дружков своих водит. С женой Людой всё время скандалят. Терпела я, терпела, а потом и высказала им всё. Так они меня из дома выгнали. Прямо ночью, под дождь. И обратно не пустили. Да я и сама к ним не хотела, потому что житья и покоя с ними совсем нет. Попросилась к соседке. Тётю Любу помнишь? Ночь провела у неё, а потом позвонила дочери, чтобы она забрала меня. Только Татьяна работает в городе и не смогла подмениться. Тогда я сама поехала к ней. А денег на дорогу у тёти Любы одолжила, обещала потом отдать. Еле-еле добралась. На улице холодина, всё-таки ноябрь месяц начался. А я еще так плохо чувствовала себя, давление поднялось, наверное. Думала, тут-то моя смертушка и пришла, прямо на остановке.
Кое-как добралась до дочери, думала, на этом мои мучения и закончатся. А только я ей не нужна оказалась. Сказала, что муж ей ультиматум поставил: или я, или он. Ну, Татьяна быстро меня супом накормила, а потом вызвала такси и вместе со мной поехала обратно в деревню, даже обсохнуть мне не дала. И переночевать тоже.
С Вадиком они сильно поскандалили, всё решали, кто меня досматривать должен. А потом слышу, про приют говорят. Я раскричалась, расплакалась. Но они на меня только рукой махнули, а слушать не стали.
И вот боюсь я, что отправят они меня в дом инвалидов и престарелых. А только жить там совсем невыносимо, я-то знаю. За некоторых стариков хорошо платят, им и живётся привольно. А такие бедняки, как я никому не нужны.
Вот я и подумала, дорогая и единственная моя племянница. Может быть, хоть ты сжалишься надо мной и позволишь дожить оставшиеся мне дни под твоим крылышком, раз уж собственным детям я оказалась не нужна.
Машенька! Милая моя племянница! Ты ведь всегда была доброй девочкой, а я после смерти твоей матери, долгие годы тебя растила как собственную дочь. Любила и оберегала. Ты ведь не забыла этого? Ответь как можно скорее или приезжай.
Целую и крепко обнимаю. Очень жду твоего ответа. Твоя тётя Шура.
Мария уронила руку с письмом на колени и долго сидела задумавшись. Тётя Шура была права. Мария не забыла своего детства, хотя очень этого хотела. Она грустно усмехнулась и вдруг в её глазах заблестели слёзы, а услужливая память снова вернула её в тот день, когда она вместе с бабушкой и тётей зачем-то пришла на деревенское кладбище.
Ветер шелестел пожелтевшими листьями берёз и весёлые солнечные лучики забавно подпрыгивали и подмигивали глазастой кучерявой девочке в коротком синем платьице.
Маша смотрела на хмурых людей, которые тесной толпой окружили непонятно для чего вырытую яму, и не понимала, что происходит. Она поискала глазами мать, но её нигде не было. А бабушка, которая крепко держала её за руку, почему-то громко и надрывно всхлипывала. Раньше, когда баба Катя приезжала к ним с мамой домой, она всегда ругалась, а теперь стоит и плачет. Может быть ударилась? Когда Маша падала с качели, она тоже всегда плакала, если ей было очень сильно больно. Вот только разве бабушки качаются на качелях?
Девочка вздохнула, вспомнив свои любимые качели во дворе многоэтажного дома. Там для детей была построена целая площадка с красивыми деревянными теремками и лесенками. Её все называли «Берендеевкой», и Маша смеялась над этим странным и смешным словом. А мама рассказывала, что Берендей – это лесной царь, он настоящий волшебник, который если захочет, то помогает людям, а может их сильно испугать и потому в лес без разрешения ходить нельзя.
Маша снова посмотрела по сторонам: где же всё-таки мама и зачем они пришли сюда с этими незнакомыми людьми? Из всех присутствующих Маша знала только бабушку Катю и тётю Шуру, старшую мамину сестру. Вот она, в некрасивом чёрном платке, в таком же, как и у бабушки, стоит и смотрит на мокрую, плохо пахнущую яму, в которую с лопат каких-то мужчин летят комья земли.
Трехлетняя Маша навсегда запомнила этот запах. Особенно остро он чувствовался после дождя, и многие люди вдыхали его с удовольствием. А вот Маша никак не могла понять, что ей не нравится в нём. И в тот день, совсем маленькой девочкой, она тоже не понимала, что больше никогда не увидит свою маму, и что жизнь её теперь круто изменится.
Она потянула бабушку за руку:
- А когда придёт моя мама?
Вместо ответа баба Катя ещё громче зарыдала, а тётя Шура подошла ближе и больно сжала племяннице плечо, прошептав сердито:
- Тихо ты! Тут нельзя разговаривать! Нету твоей матери больше. В земле она!
Маша вскинула на тетку огромные глаза, которые от удивления стали еще больше. Как это в земле? В земле люди не живут. Так не бывает. Маша пошевелилась, стараясь освободиться из пухлых, цепких пальцев тети Шуры. Она редко видела её, но всегда очень боялась, потому что тетя всегда с таким выражением смотрела на нее, как будто видела лягушку. Девочка прижалась к бабушке и обхватила её ручонками. Тетя Шура, не обращая больше внимания на племянницу, стала тихо говорить стоявшим рядом мужчинам:
– Вы уж приходите помянуть Веру. Столы уже накрыты, приходите, пожалуйста. Честь по чести проводить надо. Односельчане все-таки.
– Придем, придем, – слышались в ответ тихие голоса. – А от чего померла-то? Болела? Молодая ведь совсем.
– Да нет, – махнула рукой тетя Шура. – Сожитель это её… А мы ей говорили. Предупреждали…
Больше Маша ничего не слышала. Кто-то из мужчин подхватил её на руки и понес к дому. Утомленная всеми этими событиями девочка положила голову на жесткое плечо незнакомого ей человека и крепко уснула. Не разбудил её ни шум поминок, ни громкие крики соседской детворы, ни стук перемываемой посуды. Зато когда по дому разлилась тишина, Маша проснулась и стала тихо звать маму. Но вместо нее к ней подошла бабушка и присела рядом.
– Что ты, внученька? Кушать хочешь?
– Нет, – заплакала Маша. – К маме хочу.
– Ох ты, сиротка моя несчастная, – Катерина залилась слезами вместе с внучкой, потом, наплакавшись, увела на кухню, накормила и снова уложила в кровать. – Спи, лапушка моя. Спи, детонька. А я с тобой рядом посижу.
Маша уснула быстро и Катерина, укрыв внучку одеялом, надолго задумалась, сидя с ней рядом.