„Could a broken bowl be mended and called whole?
It might be called whole, but what of it?
Was it not broken and mended?“
Theodore Dreiser. Jennie Gerhardt
Несколько часов назад я услышал весьма показательное суждение.
Человек рассуждал так. Пусть есть некоторое нарушение права или закона. Пусть это уже установлено и спор по поводу наличия этого право- или закононарушения прекращён. Тогда, сделал вывод мой собеседник, необходимо произвести возвращение всего в положение, которое было до нарушения этого права или этого закона. Ну, спасибо, что хоть различают мои собеседники уже закон и право. И то хорошо.
Сразу скажу, что всегда надо различать две вещи:
признание чего-либо кем-либо;
и
действие кого-либо на основании указанного признания.
Первое — суждение, второе — воздействие на объективность. Да, второе связано с первым, но это — вовсе не одно и то же и следуют одно из другого вовсе не автоматически. Почему?
Во-первых, далеко не всегда вообще можно восстановить положение, которое было к моменту нарушению прав или закона.
Ну, допустим, что дом был противоправно снесён. Допустим даже, что этот дом был именно реликвией, то есть объектом прочно связанным с личностями. Да, повторю, был нарушен закон, да, было нарушено право. Это — так. Однако вернуться к моменту сноса просто нет возможностей. Можно, разумеется, заново выстроить снесённый дом, но это всё же будет иной дом, а вовсе не тот же самый.
Кроме того, возобновить снесённый дом можно только в конкретном пространстве и времени, а оно может быть уже занято и потому...
Во-вторых, восстановление прав кого-либо не должно вести к нарушению прав иных лиц, не несущих неправо. Весьма и весьма спорным является попытка восстанавливать чьи-то права таким образом, что при этом нарушить права лиц, которые вообще не имели никакого отношения к правонарушению. При этом восстановление правопорядка, заметим, никак не происходит. Просто одно неправо сменяется уже множественными иными, при этом также требуя восстановление Recht через Unrecht, но уже в ином месте.
Например, есть некоторая вещь, которая была отчуждена в пользу кого-то, приобретатель этой вещь также передал права собственности на эту же вещь уже третьему. Пусть отчуждение всё-таки произошло по воле отчуждателя, но договор, в результате исполнения которого было это первое отчуждение, был признан недействительным по основаниям, не связанным с пороком воли отчуждателя. Так вот, современный владелец вещи является вполне добросовестным приобретателем, а вещь, заметим, не была отчуждена помимо воли отчуждателя. В этом случае нет никаких оснований восстанавливать право одного за счёт другого, к делу вообще непричастного.
В-третьих, надо иметь в виду, что незаконное не есть обязательно противоправное. Это надо иметь в виду всегда. Особенно если мы имеем дело с классовым обществом или даже и с бесклассовым, но государством.
Классикой является случай с Крымом и Севастополем. Совершенно бесспорно то, что передача УССР от РСФСР Крымской области и Севастополя была незаконной. Причём в случае с Севастополем — тем более. Тем не менее, вариант К. Затулина, сводящийся просто к признанию незаконным соответствующего нормативно-правового акта о передаче из одной республики СССР в другую, дело не решал. Дело в том, что при самой себе передаче из РСФСР в УССР не были нарушены никакие права граждан (ну, если не считать перемены, например, ГК, но я подозреваю, что разницу между ГК УССР и ГК РСФСР, — а она была! — знают только те юристы, которые специально занимались этим вопросом). Мало того, огромное количество людей, которые жили уже после передачи, сформировали свои права уже в УССР, а вовсе не в РСФСР. Ну, родились они уже в УССР, понимаете? А права потомков не суть права предков. О последнем стараются упорно забывать, например, крымские татары, большая часть которых, современных, вообще-то никак никуда не была интернирована, часть из них просто родились вообще за пределами Крыма, например. Эти потомки вовсе не были никуда интернированы.
Поэтому верным было восстановление права в случае Крыма и Севастополя не простым признанием (к тому же в признании всегда есть субъект), а именно референдумом.
Но, — могут меня спросить, — зачем что-то признавать, если при этом ничего не делать?
Ну, а кто сказал, что именно ничего? Другой совершенно вопрос — чтó именно делать на основании того, чтó уже признано. А вот это уже — другой вопрос, просто надо помнить при выборе средства восстановления нарушенного права условия, в которых это восстановление производится.
