Лето 1876 года, Петербург. Битком набитый щапинский* рыдван тяжело отваливает от Гостиного двора. Благодаря отменно искусному устройству этого щапино-конного экипажа, сидящих в нем мучеников пассажиров бросает в разные стороны, так что при каждом сильном толчке, они немилосердно стукаются друг с другом лбами.
(Купец Щапин – содержатель общественных дилижансов, во второй половине XIX века)
Обыкновенно присущие совершающим далекие и трудные путешествия, общительность и страсть к сближению с попутчиками, совершенно парализуются страшным шумом, грохотом и треском, сопровождающими движение неуклюжей махины. Так что расслышать нельзя почти ни одного слова.
- Кондуктор! Стой! Стой! – голосит запыхавшаяся полная купчиха, тяжело размахивая руками.
- Стоп машина!
Купчиха с трудом протискивается в дверцы и, взойдя в дилижанс, изумленно всплескивает руками.
- Батюшки светы! Кого я вижу! Матрена Савишна! – басит она, обращаясь к сидящей в дилижансе плотной женщине в черной повязке – тоже, по-видимому, купчихе.
- А, Акулина Матвевна! Сколько лет, сколько зим! Садитесь рядышком.
- Красавица вы моя! С год, почитай, не виделись… Как здоровье ваших? Как Сашенька, Дашенька, Глашенька, Наташенька, Марьюшка?
- Все слава Богу…
- Ну, а Егорушка, как евоная ножка?
- Чево это? Не расслышу?
- Ножка, я говорю! Ножка! Ножка!
- А! Ножка? Так себе… Всё мажем, мажем, а толку мало: храмлет и потаперь.
- Как вы говорите? Лучше?
- Нет! Храмлет, я говорю! Хра-ам-лет!
- А! Экий бедненький… Ну, а сам как?
- Сам? Сам к Сергию уехамши!
- Чего это? Фу, ты, Господи! Ничего, как есть, не слышно!
- К Сергию, я говорю, уехал!
- Куды?
- К Сергию!
- Господи! В Сербию?!* Неужто?
- Да, да, к Сергию!
- Гос-с-с-с-с-поди! В Се-ер-бию! Как же, вы то, красавица моя, отпустили?
(Конец лета 1876 года. Русско-Турецкая война еще не началась, а Сербско-Турецкая уже шла, с участием русских добровольцев).
- Я-то? Да что с ним поделаешь? Знаете, душенька, характер евоный?
- Ай-яй-яй! В Сербию! Страсти какие!
- Да, да! К Троице-Сергию уехал!
- Вот как? Еще к Тройце в Сербию уехал? А я и не слыхала. Что же, пишет вам?
- Как вы говорите? Досада, ничего не слышу!
- Я говорю: пишет он к вам?
- Как?
- Пишет ли, я говорю?
- Пишет! Два письма отписал! Сегодня второе рано утром получила.
- Рану получил? Го-о-споди! Дерется?
- Чтой-то вы? Что вы говорите?
- Дерется, я спрашиваю?
- Н-нет! Что вы, красавица моя! Он только во хмелю буен. Дома точно что дерется, бывает… Там и вина-то достать, сказывают, не откуда.
- А-а-а? Не пьют, значит?
- Ни-ни!
- Ай-яй-яй! Да, что же его, красавица моя, понудило поехать?
- Да так, захотелось побывать у Сергия!
- Усердие, вы говорите?
- Да, у Сергия. Грехи, говорит, отмолить хочу.
- Вот как! Это точно что. А что как, ежели убьют его?
- Чево?
- Как ежели, я говорю, убьют его?
- Что вы! Что вы, красавица моя! Зачем убивать?
- Нет… Я так только, к примеру. Все мы под Богом ходим…
- Чтой-то вы, Акулина Матвевна! Страсти какие!
Небольшая пауза.
- Эки дела! Уехал! – качая головой, прерывает молчание Акулина Матвеевна – И как это я ни от кого не слышала? А то, может, вы шутите, красавица моя?
- Что вы! Что вы! Ей-Богу, уехал!
- Ах, ты, Господи! Беспременно всем расскажу! Одначе, прощайте, душенька. Мне тут надоть выйти.
Купчихи целуются и одна из них выходит из рыдвана.