Первые годы жизни в Петербурге Н. Гоголя преследуют большие и малые неудачи.
Не сбывается мечта о знакомстве с великим Пушкиным. Позднее пушкинский биограф пересказывал совсем гоголевский сюжет:
«Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и наконец у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера. Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: „дома ли хозяин?“, услыхал ответ слуги: „почивают!“ Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: „Верно, всю ночь работал?“ – „Как же, работал, – отвечал слуга, – в картишки играл“. Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения» (П. В. Анненков. «Материалы для биографии Пушкина», 1855).
Но благодаря «Вечерам на хуторе близ Диканьки» Гоголь наконец стремительно входит в литературный круг, знакомится с издателем и университетским профессором П. Плетневым, А. Дельвигом, В. Жуковским (который дает ему прозвище Гоголек и становится покровителем на много лет).
Осуществляется и гоголевская мечта о знакомстве с «солнцем русской поэзии». Оно состоялось на вечере у Плетнева 20 мая 1831 года и переросло в удивительный сюжет.
В отношениях с Пушкиным вначале Гоголь преувеличивает близость их дружеских связей. Так в письме гимназическому товарищу он радостно сообщает:
«Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей!» (А. С. Данилевскому, 2 ноября 1831 г.).
Биографы уточняют: Гоголь жил в Павловске в роли домашнего учителя, в Царское Село ходил пешком и мог лишь изредка видеть Пушкина. Их знакомство поначалу было настолько далеким, что Гоголь путает в письме поэту имя пушкинской жены. Тем не менее он дважды предлагает матери оригинальный адрес:
«Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так: Его Высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину. А вас прошу отдать Н. В. Гоголю».
Пушкин был удивлен допущенной бестактностью. Гоголю пришлось извиняться.
Однако эти неловкости и неточности не могли отменить главного. Пушкин замечает новый талант и поддерживает его:
«Ничто мне были все толки, я плевал на презренную чернь, известную под именем публики; мне дорого было его вечное и непреложное слово. <…> Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему» (Из писем Гоголя, 1837).
