Моя дочь работает хирургом. Работа сложная, напряжённая, стрессовая. Но в их хирургическом отделении подобрался такой контингент, что любую стрессовую ситуацию уничтожают на корню — шутками, прибаутками, анекдотами, смешными случаями из чьей-то жизни, иногда своей.
Такое тяжёлое отделение, а люди, работающие в нем, — добрые, с юмором. И не только врачи «грешат» шутками, приколами, но и «младший медперсонал».
Работает у них в отделении санитаркой Клава. Ещё в молодые годы, как только пришла она к ним на работу, сразу заявила:
«Называйте меня тётя Клава».
С тех пор все её так и величают, и не только в коллективе, но и больные. О её остром языке и о том, что она не боится ни черта, ни дьявола и с юмором на короткой ноге, в больнице легенды ходят. С ней не соскучишься!
Приходит как-то дочь с работы расстроенная и рассказывает, что Григория Ивановича (заведующего отделением) отправили на пенсию. А на его место прислали врача из другого района, как будто в больнице своих кандидатур нет.
Печально, что эта кадровая рокировка совпала со сложными экономическими изменениями в стране, когда закрывали или объединяли в одну многие организации. Не миновала сия скорбная чаша и их больницу.
Несколько отделений объединили с областной больницей, при этом основательно прошлись по списку работающих в этих отделениях. Неугодных, не подчиняющихся начальству, вообще уволили. А кого- то из знакомых, прихвостней или особо приближенных к руководству под шумок повысили в должности.
Вот таким образом и в их отделение был назначен заведующий. Как увидели его — все сотрудники больше недели «находились в реанимации». Куда подевалось прекрасное настроение вместе с юмором.
Смех и улыбка застывали при виде этого напыщенного человека. Новый заведующий так высоко нёс свою голову, что чуть ли не темечком о потолок стучался. Такой индюк надутый, нос задирал, важничал, с людьми разговаривал снисходительно и смотрел так, словно давал без процентов в долг стодолларовую купюру.
И недели ещё он не руководил, а «на ковёр» успел вызвать до десятка сотрудников. На пятиминутках, которые теперь длились по часу и дольше, ничего разумного не слышали, кроме нудного, тянущегося, словно жевательная резинка, назидания. Всем успел насолить.
Не попала на его глаза, мечущие огонь и молнии, в это грустное для отделения время только тётя Клава, находящаяся в законных отгулах за переработанное время.
Никогда раньше она отгулов не брала, а тут приехали родственники, вот и решила побыть недельку дома. Проводила своих гостей с почестями да подарками и задолго до пересменки пришла на работу. Как-то так получилось, что никто не успел её предупредить о новом начальстве.
И вот ходит это самое начальство по длинному коридору, кому-то из врачей чуть кивнёт на приветствие, а мимо кого- то пройдёт, не взглянув. На приветливое «доброе утро» или уважительное «здравствуйте» не отвечает. А медсестёр вообще в упор не замечает, смотрит сквозь них, как через прозрачную стену.
И в то утро шёл он таким же манером. Как вдруг весь люд второго этажа услышал возмущённый голос:
— Вот блин! Ты куда же, мил человек, преешь в ботинках по мытому полу? Бахилы чего не надел? Чего нарушаешь гигиенические правила, которые в инструкции прописаны и на двери каждого этажа в красивой рамочке висят? Или тебя эта инструкция не касается? Ещё раз увижу — шваброй получишь! Моешь, моешь, а каждый пренебрегающий гигиеной норовит с улицы грязь в больницу на обуви принести, —вскричала тётя Клава.
Новоиспечённый заведующий от неожиданности остановился, выпучил глаза, сделал глубокий выдох: «Ух-х-х» — и словно очнулся от шока. Покраснел, как рак в кипятке. Подошёл к тёте Клаве. Спесь и гонор с него словно водой смыло. Потупился, опустил глаза вниз и, как провинившийся первоклассник, начал шептать:
— Простите, пожалуйста, больше подобного не повторится.
И быстренько ретировался на первый этаж переодеваться, как это делает весь остальной персонал.
Уважение к тёте Клаве и так в отделении было высоко, но после этого случая выросло во сто крат. Когда ей объяснили, кого она так осадила, тётя Клава лишь засмеялась и сказала:
— Надо же, как опростоволосилась. Ничего, пусть блюдёт наш устав, а не суётся со своим в чужой монастырь. Лишнее в нем уберём, обстругаем по нашей мерке. Ещё и улыбаться такого буку научим.
А улыбаться тётя Клава могла. Больным хорошие жизнеутверждающие случаи рассказывала, как сказки детям, чтобы отвлечь их от переживаний перед операцией, вселить в них веру в свои силы и в то, что все будет хорошо.
Старалась тётя Клава то ли вспоминать, то ли придумывать такие байки, чтобы пациенты чаще улыбались, и, хотя бы на время, забывали о мучающей боли. А к совсем упавшим духом подходила, садилась рядышком на табурет и, взяв руку больного в свою, гладила её и тихо что-то шептала, то ли молитву, то ли просто добрые утешительные слова, от которых болящему становилось душевно легче.
— Когда душа не страдает, то и физическая боль теряет свою остроту, — утверждала тётя Клава.
Такой уж она человек — добровольный психиатр для больных и добрый помощник врачам. Одних успокоит, других развеселит, все замечает, сквозь себя пропускает чужие беды и радость. А за кажущейся суровостью скрываются доброе сердце и весёлый нрав.
Как-то после своей смены тётя Клава ушла домой, а часа через полтора снова прибежала в отделение. Да не одна, а с женщиной лет пятидесяти, со скорбным видом и забинтованной левой рукой. Усадив женщину на диван, обратилась к присутствующим в свойственной ей манере:
— Ребята, надо бы этому чуду гороховому и неразумному рану зашить. Дурья башка горя себе натворила. Хорошо, что хоть мужа не угробила. Заштопайте ей рану. Да пусть малость от шока отойдёт и полежит в пятой палате, там место свободное есть.
А я пока у вас посижу да историю её несчастья расскажу.
Женщина густо покраснела и бурно запротестовала:
— Ой, Клава, не рассказывай, не надо. А то я от стыда сгорю.
— Не сгоришь. Зато наука другим будет, что нужно думать головой, прежде чем что-то делать, а
не тем местом, на которое ты шлёпнулась, вернее, на которое тебя муж повалил. Уводите уже её отсюда.
Облегчить участь пострадавшей вызвался Анатолий. Попросил тётю Клаву до его прихода не рассказывать о причине травмы. Ему же тоже интересно.
— Хорошо, посижу, подожду, — согласилась та. Но видно было, что молчание ей нелегко давалось. Терпела-терпела, а потом решила хоть что-то рассказать, пусть и другой случай:
— А однажды...
Но закончить новое повествование тётя Клава не успела. Оборвала себя на полуслове, потому что в ординаторской появился Толя.
— О, вот и Толя пришёл, — обрадовалась она. — Ну и как там моя соседка, небось ревела? С неё станется. Ко мне прибежала вся в слезах. Представляете, прихожу я с ночной смены, настроена на отдых. Приняла душ, приготовила завтрак. Включила телевизор, легла и жду, когда наступит сон. Я при включённом телевизоре быстрее засыпаю, — пояснила тётя Клава. — Вдруг звонок в дверь. Открываю, а ко мне забегает Валентина и просит о помощи. Рука замотана окровавленным полотенцем! У неё же дома, как всегда, ни зелёнки, ни йода, ни бинта нет. Оказываю я ей, значит, первую помощь, ну и спрашиваю попутно: «А что, собственно, случилось?» А она носом хлюпает и говорит: «Клава, ты только пообещай мне, что не будешь смеяться и никому не расскажешь, как я на старости лет учудила такое, что и в молодости-то не проделывала».
Все замерли в ожидании продолжения. Тётя Клава сполна насладилась произведённым эффектом.
— И вот говорит Валентина дальше: «Что мне в голову стукнуло, объяснить не могу, то ли кровь взыграла, то ли любовный сериал, перед этим просмотренный, повлиял. Услышав мужнино пение под аккомпанемент струящейся воды, тихонечко вошла в ванную. Коля стоял спиной ко мне. Глянула я на своего красавца и решила пошутить. Позаигрывать с ним. Пощекотала его за... Так, Клава, не смейся, я же просила тебя, самой теперь стыдно. Я и представить себе не могла, что он испугается моего нежного прикосновения и двинет меня так, что я на пол полечу, по пути зацепив стеклянную полочку. Все её содержимое приземлилось вместе со мной на пол, а полочка разбилась о раковину. Большой осколок порезал мне руку».
Тётя Клава окинула взором заинтересованные лица окружающих. Удостоверившись, что все присутствующие в ординаторской — просто само внимание, продолжила рассказ.
— Дальнейшую ситуацию мне Валентина описывала примерно следующим образом:
«Лежу я, значит, на полу, заняв собой все пространство небольшого помещения, и Коле некуда даже ногу поставить, чтобы меня, реву такую, с пола поднять да кровь остановить. Он попробовал мне помочь, не выходя из ванны, но только воду разбрызгал. А я, теперь ещё и мокрая, по кафельному полу скользила попой, как корова по льду, и вовсе подняться не могла.
Коленька, видя мои отчаянные попытки принять вертикальное положение, нашёл единственное разумное решение — взял банное полотенце и попытался, конечно же, не без моей помощи, протиснуть мне его под руки. Со второй попытки нам это удалось сделать. Но поднять-то меня он все равно не мог в силу моего, сама видишь, немалого веса и скользящих поверхностей. Коля был в отчаянии — не атлет ведь. Бросил мне второе полотенце и грустно так говорит:
- Горе моё луковое, что же тебе в голову-то втемяшилось, что ты решила меня таким образом напугать?
— Коленька, сама не знаю, как-то нежности внезапно захотелось, аж мочи нет.
— Понятно. А дождаться, пока выйду из ванной, не могла?
— Не могла. Потянуло меня к тебе. Ты так хорошо пел мою любимую песню. Помнишь, когда ты впервые её для меня пел?
— Помню. Помню. А сейчас, любимая моя, упрись ногами в стенку, руками хватайся за край ванны и постарайся подняться. А я буду тебя полотенцем тащить вверх. Авось вдвоём справимся.
Долго мы ещё маялись, но справились. А Коленька на меня не рассердился, а поцеловал. И сейчас воду с пола выбирает, чтобы соседей не затопить. Я ведь, когда ногами пыталась во что-то упереться, то соединение труб сорвала, и вода хлынула бурным потоком. Коленька перекрыл воду и теперь, бедненький, голенький, убирает её, чтобы отремонтировать порыв и вновь под душ. Испачкался ведь».
Тётя Клава улыбнулась лукаво:
— Ну что ты с этой Валькой поделаешь! Пять внуков уже есть, а она любовные игры вздумала вспомнить. Непредсказуемая. Вечно у неё приключения какие-то, то в зоопарке с внуками, то на «чёртовом колесе» застрянет. С ней не соскучишься. Пойду за горемычной. Пожалуй, оклемалась уже. Поведу к Коленьке её ненаглядному, небось ждёт не дождётся свою Валечку. Хорошая у них семья. Дружно живут. И дети все толковые выросли. Живут без происшествий, подобным маминым. А Валентина, как видите, не только семью веселит своими приключениями, но и нас, соседей.
— Спасибо вам, дорогие мои, что помогли ей, — сказала тётя Клава. — О твоей доброте, Толя, что спас Валентине руку, будут теперь знать все соседи не только нашего дома, но и из близлежащих. Но вот сама история «ранения», безусловно, у неё будет другая. Эту Валентина уж точно никому не расскажет. Надеюсь, что меня за раскрытую вам тайну простит — в благодарность за спасение. Да и долго сердиться она не умеет. Добрая душа. А добро даёт начало новому добру.
Тётя Клава улыбнулась, пожелала всем удачи, всех благ и пошла за своей «непутёвой», доброй соседкой.
А сотрудники ждут её дежурств, новых рассказов, её тёплого отношения к больным и уважительного к докторам.