Батарея воров
Да, воровство – это отдельная тема. У нас оно не просто процветало, а стало словно обыденным явлением. В тумбочках никто ничего не держал – они были пустыми. Крали зачем-то даже зубные щетки, не говоря уже о пасте, мыле или о чем-то более существенном.
А словно в параллельной реальности – целодневный семинар секретарей бюро и комсгруппоргов. Где женщина из партучета сокрушалась долго и искренно сокрушалась об «отвратительном учете», о «некудышнем сборе взносов», об «ужасном состоянии комсомольских билетов». Я слушал и чувствовал, как мало это меня уже задевает. Невозможно это – все время жить между двух реальностей и обе принимать за истинные. Нет – надо за реальность признавать что-то одно…
Потом после семинара мы, что называется, «по душам» поговорили с Веремеевым, моим сменщиком на посту секретаря дивизиона. Впрочем, «по душам» - это все-таки преувеличение. После того разговора с Гией, когда он назвал меня «неисправимым», что-то как притупилось к нему. И скорее уже не я, а он мне изливал душу. Мол, как ему тяжело с Лузнецовым (мне что ли было легко?), что он у него зависает «между двух огней» (я что ли не зависал?). И даже дошел до глубоких выводов, что комсомол потому не пользуется авторитетом, что «мало давят». Нужно, мол, давить. Давить на всех, чтобы все тебя уважали. Боялись даже… Пусть боятся, пусть боятся исключения из ВЛКСМ – ведь это может сказаться на карьере после армии. Грозить им этим и заставлять. И – давить, давить, давить…
- Чтобы тот же Паракотов (один из сержантов батареи) не смел заставить тебя нести белье после бани, - неожиданно закончил он.
Я тут только понял, что его излияния на тему «давить, давить, давить» имеют и меня в качестве передаточного звена среди объектов этого давления. Действительно, последний раз из бани я нес обратно грязное белье.
- Он – сержант, а я солдат – как все, значит, и белье должен нести.
Веремеев посмотрел на меня взглядом, в котором читалось: действительно дурачок или только прикидываешься… Но открывать ему свою душу я не собирался.
Едва успел перед караулом заполнить книгу учета членов ВЛКСМ. Все-таки увещевания той женщины из партучета слегка тронули. Да и понятно – рано или поздно это надо было сделать, если не от Веремеева, то от Лузнецова точно не отвертишься.
Уже вечером, когда начало смеркаться, и у меня на первом посту заканчивалась первая смена, подъезжает к складу ГСМ машина. Там – двое солдат из первого дивизиона, едва знакомые мне по лицам.
- Ты смотри, не звони в караулку. Сейчас придет ГСМ-щик, мы погрузим бочку и уедем.
Вообще-то любые манипуляции с открытием складов или парка машин должны обязательно производиться с разрешения начальника караула. Поэтому я обязан был звонить с одной из точек связи (всего их по периметру большого первого поста – четыре). Неужели воруют?.. А что ты думаешь – просто так вечером бочки перекатывают?.. Но я как-то автоматически прикинувшись шлангом спрашиваю:
- Так вы печати вскрывать не будете?..
- Ты что – еб…..й?
Вопрос и в самом деле дебильный. Вытащить бочку соляры из склада невозможно без открытия двери склада и нарушения печати. Но у них, видимо, договор с ГСМ-щиком, который и залепит новую печать.
Пока я проходил круг по посту – ум в раскоряке. Воруют же… А ты – что?.. Так и будешь покрывать? А как же требования партии: каждый на своем посту должен честно делать то, что ему положено?.. А? Ведь тут самое настоящее воровство?..
Прохожу круг и вижу, что они по-прежнему что-то ждут.
- Так вы кого ждете? Что – ГСМ-щик еще не пришел?
И говорю это с видом абсолютной невинности, как бы не понимая, что тут происходит.
Один из солдат буквально взбешивается:
- Тебе какого хера надо? Тебе ясно сказано… Ты, я ему сейчас п…ы дам!..
И действительно подскакивает ко мне. Хватает меня за плечо и дергает так, что у меня соскакивает автомат и прежде чем упасть на земь, задевает его штыком по лицу. Тот на секунду ошарашивается:
- Ты, я чуть не зарезался!..
И недоуменно ощупывает лицо, проверяя, нет ли крови. Я в это время подбираю автомат, поворачиваюсь и ухожу.
- Иди сюда!.. Иди сюда!.. – тот, наконец, приходит в себя и решает меня дожать.
Но я не реагирую. Иду дальше – а навстречу мне смена с разводящим сержантом Лазьминым. Сменяемся, и слышу, как этот мой обидчик спрашивает у Лазьмина: мол, веди его сюда – я с ним разберусь. И снова догоняет меня. Что-то мелькает у меня в голове: Афганистан, немцы, расстрел… Какая-то чехарда из мыслей. И снова чувствую рывок за плечо. Меня разворачивает, и я чувствую, как руки хватают меня за грудь, притягивая вплотную. Я тоже почти автоматически впиваюсь обидчику в грудь своими руками. Он что-то орет. Орет громко, но из-за близости я не могу разобрать слов. В ушах – один звон. Но почему-то не теряю самообладания. Наоборот отстраняюсь и довольно хладнокровно говорю:
- Я часовой и выполняю свои обязанности…
Давно замечаю, как такие слова о формальным обязанностях буквально коробят, а то взрывают всех любителей ими пренебрегать. Вот и этого колбасит, но он все-таки отстраняется от меня и шипит – но я уже могу разобрать его слова:
- Набил бы я тебе морду, да жаль, что ты часовой. Не хочется из-за тебя в тюрьму садиться. Скажут: связался с такой соплею…
Я иду дальше – казалось бы, инцидент исчерпан, но прохожу еще один круг, и он снова догоняет меня уже за рулем машины. (Видимо, обделали все воровские делишки с ведома Лазьмина.) Останавливается и уже без завода, но с презрением говорит мне:
- Ты знаешь, я никогда не был карасятником, карасей никогда не трогал. И даже за дело, когда можно было. Тебе это ни о чем не говорит?
Я опять прикидываюсь шлангом:
- Я часовой и делал, что мне положено.
- Сначала нужно быть человеком, а потом часовым… Человечности больше. Тебе просто ни разу, как следует, морду не били…
И наконец, уезжает, видимо, успокоенный, что преподал «карасю» наставление. Вот как оказывается! Мне не хватает «человечности»… К ворам нужно быть «человечным»… Человечности нужно больше!.. Эта фраза стала для меня коронной на протяжении всего караула. Много раз я себе ее повторял, пытаясь понять суть преподанного мне урока «человечности».
А тема воровства продолжает развиваться. Все продолжает сметаться не только из тумбочек. Уже и на боевых машинах управления и тягачах стали появляться «разукомплекты». Кто-то, видимо, наладил связи по продаже деталей за пределы части. Наш комбат несколько раз «мечет громы и молнии» перед строем – но это для настоящих воров пустой звук, если не сладкая музыка. Уже дело вышло на какой-то высокий уровень, потому что однажды, когда я красил забор, мимо меня прошел тощий прапор из первой батареи и прошипел:
- Батарея воров!..
Но как бы ниточке ни виться…. Однажды возбужденный комбат находит меня и срочно – нужно заседание бюро. Оказывается, командир дивизиона Граснов проводил собственноручно шмон в машине боевого управления нашел «схрон». Там был спрятан вещмешок небезызвестного Чибулькина, а котором оказалось…. В котором чего только не оказалось. Это все было вывалено перед носом комбата, и ему пришлось здорово краснеть.
Все это он рассказывает нам, членам бюро (кроме меня еще пара «активистов», которых, однако, ничего не заставишь сделать и пара взводных лейтенантов), сидящим в недавно отделанной ленкомнате. Чибулькин сидит отдельно и поначалу держится нагло, но постепенно как бы раскисает. Комбат не жалеет красок:
- Ты понимаешь, что из-за таких, как ты, все хорошее, что было у нас уже забыто. Опять третья батарея самая плохая: «У вас – и режут, и воруют…» Хотя ведь дело не в этом. Вы посмотрите, какие отношения во второй батарее, сами-то все видите – но им все сходит. А насчет воровства: так все время у всех все воруют, а в ворах мы ходим. Вот – из-за таких, как ты… Батарея воров!..
Он действительно повторяет этот «эпитет», услышанный мною случайно – так это сильно, видимо, его ранит. У Чибы, наконец, забегали глазки, когда комбат пообещал его сделать вечным нарядчиком по кухне и забыть про все выходные и увольнительные. А в случае повтора – подвести под суд. Понятно, что все комсомольские взыскания были ему, как он мне однажды выразился, «по х…» Но мы влепили все-таки ему выговор с занесением в учетную карточку. Когда будет собираться домой – вспомнит.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь