Надя не отличалась золотым характером. Среди жителей небольшого городка она слыла знатной скандалисткой. Многие старались обходить ее стороной и не связываться, чтобы не портить себе настроения. Потому что, Надя была прямой как шпала, что думала, то и говорила. А кому нравится, когда гладят против шерсти? Да никому. Хотя Надежда искренне считала, что горькая правда куда лучше. Она терпеть не могла лести и дешевых комплиментов. И тактичное замалчивание проблем ее раздражало неимоверно.
Она не всегда такой была. Годы изрядно переменили Надин характер. Когда-то и Надя обладала тоненькой талией и трепетным нравом. Витала в облаках, мечтала о любви и рисовала картины, пронизанные солнечным светом. Она уходила в свой прекрасный мир с головой, и вот, на кусках картона рождались золотистые единороги, гуляющие в сказочной стране, населенной эльфами.
Или другое: Надя изображала ржаное поле под синим небом. На переднем плане голой попкой на траве, поросшей ромашками и колокольчиками, сидел розовый карапуз в белой рубашонке. Возле него – кувшин, прикрытый рушником. Вокруг младенца витают бабочки, а на втором плане Надя рисовала маму карапуза. Она устала от жатвы. Красиво изогнув тонкий стан, женщина закинула руки за голову. Солнце ласкает ее румяные щеки, на которые падает тень от длинных ресниц. Серп блестит в солнечных лучах, сияют тонкие нити волос тяжелой, до пояса, женской косы, и вообще – все на этой картине переливается алмазными блеском…
- Пф, что это? – спрашивала Надю мама.
- Картина «Жатва» - любовалась своим творением Надя.
- Пф, - опять фыркала мама, - терпеть не могу все эти фальшивые красивости! Ты хоть настоящих крестьянок видела?
Настоящие крестьянки, по мнению мамы, так соблазнительно не изгибались. Потому что они работали в поле. В поле, а не в публичном доме! У настоящих крестьянок голова замотана в платок до самых бровей, иначе их разобьет солнечный удар! И волосы прибраны. И дети не ползали с голой задницей среди ромашек-одуванчиков! И вообще, все потные, грязные и вымотанные до нельзя! И не надо рисовать золотистых единорогов и прекрасных дественниц! Все это никому не интересно, разве только любителям пошлых ковриков над кроватью.
- Сними со стены эту пошлость и не позорься! – говорила мама, - посмотри лучше на шедевры Маковского, Серова и других передвижников! Одна «Тройка» Перова чего стоит!
Но Наде не нравился Перов. Она любила Венецианова, Васнецова и Врубеля. Вот где настоящая сказка и красота. А «Тройкой» Перова мама пусть одна любуется, если ей так этого хочется.
Со временем, по прошествии многих лет, Надя начала замечать за собой странные перемены. Мамины гены. Не с осины апельсины, как в народе говорят. Так же, как и мать, ее начали раздражать красивые позы красивых женщин. Искусственные люди, фальшивые чувства, ненастоящая жизнь глянцевых журналов злили Надю. В интернете среди тысяч пластиковых красоток не находилось человеческих лиц, и пустые глаза звезд, звездочек и звездулек не содержали ничего, кроме глупости.
Картины она давно забросила. Времени на творчество совсем не хватало. Зато полюбила Перова, поняв истинный смысл такой некрасивой «Тройки». И Наде было холодно смотреть на троих ребятишек, вынужденных тащить на себе огромный воз по нечищенным городским улицам.
Надя долго всматривалась в лицо мальчика с поломанным зубиком. Художник написал отдельный его портрет и подарил матери мальчика. И это все, что у нее осталось, потому что ее сын вскоре умер. И простая русская, неграмотная и темная баба обливала портрет сыночка слезами:
- Как живой, Господи, как дышит! И зубик сломан от этак…
Посмотрит, поплачет и снова впрягается в свою страшную жизнь, таща за собой огромный воз, непосильную ношу житейских дел.
Надя жила точно так же – вечно тащила на себе воз проблем. Вечно работала и обзавелась кучей профессий: уборщицы, педагога, продавщицы, сторожа, диспетчера, повара… Деньги, деньги, деньги… Картинами деньги не заработаешь.
Да… Картины Надя писала неважнецкие. Ей начали нравится старики и ворчливые бабки. Нравились рабочие с мозолистыми руками. Кривые улочки, чумазые детишки, заброшенные дома – все то, что не нравилось обывателям. Последней работой Нади стала настоящая «Жатва», где ребенок орал от духоты и жажды, и его мать, крестьянка, плотная и низкорослая, уронив некрасивые руки на колени, тупо уставилась в одну точку, оттопырив нижнюю губу. И грязный платок ее съехал с головы. И солнце не ласкало, а палило! И жизнь в этой «жатве» полна безнадеги. Мама была бы в восторге!
Надя полюбила правду. А правда, она всегда горькая. Ее никто не любит. Вот и Надю мало, кто любил. Даже собственный муж, женившийся на Наде двадцать лет назад, ушел от нее в прошлом году.
- Невозможно с тобой рядом находиться! Ты не человек, а вампир просто какой-то! Ты на себя погляди, в кого ты только превратилась! От тебя псиной воняет за версту! Фу!
Ну это, конечно, муж Надин загнул. Приврал! Гигиену Надя соблюдала и носила чистую одежду и белье. И зубы чистила, и голову мыла. Правда, из старой куртки и джинсов практически не вылезала. И туфли не носила – какие уж тут туфли. Надя целыми днями в бегах: приют брошенных собак находился в трех километрах от города. С котомками, да сумками тащиться пешком нужно было каждый день, да по буеракам с собаками гулять – какие, прости, Господи, тут каблуки?
Собачий приют – очередной, как говорил муж, бзик Нади. Устав от неправды и лжи вокруг, она с удивлением заметила: в животных больше благодарности и честности, чем в людях. И все эти брошенные кошки-собаки, почуяв в Наде защитника, вычисляли ее в толпе с какой-то маниакальной точностью. Шли следом, виляя обрубками хвостов, заглядывали в глаза, гипнотизировали и покоряли.
Видимо знали – Надя не предаст и не бросит. И это стало ее проклятием, основной работой. Накормить собаку – самое легкое. А ведь надо ее лечить, пристраивать, выгуливать, общаться и… любить. Так Надя и очутилась в приюте за городом, построенном на личные средства таких же, как она, проклятых или, наоборот, Богом поцелованных людей.
И вот, пока Надя скакала по полям, муж встретил новую любовь. А нечего болтаться, неизвестно где! Муж встретил симпатичную женщину, которая ценила красоту, искусство и культуру. И пахло от нее изысканными духами. И вся она – шелковая, холеная, тактичная и воспитанная, идеально подходила Надиному мужу. Такой когда-то была и сама Надя. Но что-то в ней поломалось, и она превратилась в сумасшедшую тетку, с которой противно было ложиться в одну постель. А с этой – хотелось. А зачем тратить, почем зря, остаток жизни на дуру-Надю? Жизнь одна, жизнь одн-а-а-а…
Сказать, что предательство мужа больно ударило Надю – ничего не сказать. Она и сама не ожидала от себя такой реакции, будто пропасть под ногами разверзлась. И из-за чего? Из-за этого никудышного слюнтяя, удобно пристроившегося на Надиной шее, жалкого писателишки, работавшего в паршивой местной газетенке? Да плюнуть и растереть! Но плюнуть и растереть не получалось! А еще убило наповал отношение бывшего к новой пассии. Надя случайно встретила их на улице. Муж бережно поддерживал любовницу под локоток и шептал ей что-то на ушко. А она, миниатюрная такая, вертлявенькая, цокала каблучками и мелодично смеялась!
Господи, он никогда не поддерживал Надю под локоток! Он всегда держал Надю на расстоянии и шел чуть впереди, разумно объясняя, что взрослые люди уже, нечего нежничать при посторонних. И Надя соглашалась с ним. Действительно, они взрослые люди, действительно, нечего устраивать никому не нужную показуху. Тут совсем другая ступень любви, когда главное – не поцелуи, а понимание.
И Наде казалось, что он ее понимал. Ну хотя бы, понимал… Больше ничего Надя от мужа не ждала – не всем дано зарабатывать на жизнь, тем более, творческим, тонким и ранимым. Пускай она, Надя, будет тягловой лошадью. Ведь в ней столько от собственной матери, тоже тягловой лошади, сильной, мощной, злой и правдивой…
И снова работа спасала. И снова рядом усталые подруги, не всегда красивые, и не совсем изысканные. А мужчин не было. И женщины, понимая, что не найдут рукастого мастера, умеющего строить вольеры бесплатно, работали на нескольких работах, чтобы нанять бригаду платных мастеров. Искали, находили, и не всегда удачно: денежки ребятки любили, а строить не умели. Или не хотели, кто их знает. Иногда помогали студенты. Но студенты – народ занятой и ужасно не постоянный. Сегодня тут, а завта – все, улетели в другие города и веси.
Ничего. Сжимали зубы. Терпели, молча несли свой крест. Ирка, старшая, организатор, все время говорила:
- Делаешь добро, готовься за него ответить! Или бросай его в воду. Хвальбы не жди!
Продолжение в следующей публикации
Автор: Анна Лебедева