В продолжение статей:
"Первая более или менее полная теория об отношениях человека с дьяволом возникла в IV веке в трудах блаженного Августина. "Открытием" выдающегося теолога стала установленная им тесная связь между приверженностью людей суевериям и демонологией. В сочинениях Августина впервые была высказана идея о том, что вмешательство дьявола является основной причиной впадения человека в грехи. Августин развил в своих сочинениях идеи епископа Лионского Иринея, который во II веке ввел само понятие дьявола в христианскую экзегезу. Блаженному принадлежала и идея о том, что люди заключают союз с дьяволом или с его приспешниками, демонами, и из этого союза вырастают все их злодеяния. Вместе с тем для Августина влияние дьявола и его демонов на человека представляло собой иллюзию! Он считал, что демоны, в отличие от ангелов, не могут создать ничего реального, они творят лишь "воображаемые видения" – фантазии, которыми, собственно, и питаются люди, вступающие с ними в контакт.
"Концепция Августина имела основополагающее значение для развития демонологии в Западной Европе. Она была воспринята средневековыми теологами вплоть до XIII века. В частности, в совершенно неизменном виде эта теория оказалась изложена в XII веке в Декрете Грациана, который являлся основой всего канонического права не только эпохи Средневековья, но и Нового времени", - пишет Ольга Тогоева.
Средние века – эпоха невероятного расцвета и зрелости Сатаны. Эпоха печали, угрюмого аскетизма, мистического бреда – смущающего сердца и умы. Интересная эпоха причудливо-фантастического народного суеверия и теней огромных готических соборов, где человек ничто, а его эмоции питательная среда для его возрастания и могущества дьявола. То чего люди не могут сделать из любви к Богу, они сделают из страха перед всемогущим Врагом. Логика проста и эффективна до сих пор.
Все изменилось в ХIII веке, и прежде всего благодаря трудам Фомы Аквинского. Именно Аквинат ввел в описание отношений людей с Дьяволом понятие "умысел". Он настаивал на личной ответственности ведьм и колдунов за совершенные ими злодеяния и полагал, что человек в данном случае выступал не жертвой происков нечистого, но являлся активным участником этого союза. Человек сам заключает договор с Дьяволом или его демонами, а затем использует их могущество в собственных корыстных целях.
Томистская идея об активной роли адептов дьявола оказала сильнейшее влияние на последующую традицию восприятия колдовства – прежде всего как отдельного, самостоятельного греха, а затем – как умышленно совершенного (и абсолютно реального) преступления.
Как свидетельствуют папское законодательство и документы юридической практики, уже со второй половины XIII века ересь и колдовство стали трактоваться как два самостоятельных деликта, расследование которых тем не менее должен был осуществлять один и тот же суд – суд инквизиции. Данное положение вещей было впервые письменно зафиксировано в середине ХIII века, в понтификат Александра IV (1254-1261). Однако, наиболее интересным оказался понтификат Иоанна XXII (1316-1334).
Иоанн XXII был человеком крайне мнительным и искренне верившим в колдовство: он постоянно опасался, что на него наведут порчу или отравят. Если судить по письмам, выходившим из его канцелярии, Иоанн XXII считал колдовство таким же реальным и важным преступлением, как и ересь. В 1320 году он постановил, что отныне любые случаи магии (вызов демонов, поклонение им, заключение с ними договора, использование в преступных целях освященной гостии или восковых фигурок) подпадают под юрисдикцию инквизиции. Именно в его понтификат, в 1319-1321 годах, были проведены консультации с наиболее значительными европейскими теологами по вопросу о том, что такое колдовство и нужно ли его отличать от ереси.
В результате этих консультаций в 1326 году Иоанн ХХII издал знаменитую буллу Superilliusspecula, в которой говорилось о том, что отныне все случаи колдовства подлежат расследованию в суде инквизиции, и их следует наказывать так же, как ранее наказывали за впадение в ересь. Таким образом, он выделял ведовские процессы в самостоятельное судопроизводство.
С точки зрения Иоанна XXII и его последователей, колдовство отличалось от ереси самой своей сутью. Если ересь заключалась в сознательном отказе от следования догматам католической церкви и, как следствие, в принадлежности к секте, доктрина которой была осуждена как противная христианской вере, то под колдовством понимались прежде всего запрещенные практики, производимые при помощи вполне материальных предметов, которые при удачном стечении обстоятельств могли быть представлены в суде в качестве неоспоримых вещественных доказательств вины того или иного человека. К последним относились различные записки с подозрительными текстами (в более поздних демонологических трактатах "превратившиеся" в договоры с дьяволом), неопознанные жидкости и субстанции, предметы одежды, восковые фигурки и т. д. Благодаря такому подходу уже в XIV веке в европейской судебной практике колдовство начинает рассматриваться не как иллюзия, но как реальность.
Не следует, однако, полагать, что процесс развития демонологической теории шел поступательно на протяжении всего Средневековья. Первые массовые ведовские процессы, в основе которых лежало папское законодательство и судопроизводство, датируются концом XIV – первой половиной XV веков. Они имели место в тех регионах, где влияние папского престола было особенно сильным – на юге современной Франции (в Бургундии), на территории романской Швейцарии, отчасти в Германии. В этих же регионах были созданы и первые демонологические сочинения, однако далеко не все авторы этих трактатов представляли себе колдовство как реальность.
Некоторые, вслед за Августином, по-прежнему считали, что магические знания и умения являются выдумкой, а кое-кто из ранних демонологов так до конца и не смог определить собственное отношение к данной проблеме. Примечательное рассуждение по этому поводу можно найти в "Защитнике дам" (1440-1442 гг.) бургундского писателя Мартена ле Франка, бывшего одновременно прево Лозанны, т. е. являвшегося судебным чиновником. Главный герой его поэмы, крайне скептически относящийся к рассказам о шабаше, заявлял: "Никогда в жизни я не поверю, что женщина на самом деле летает по воздуху, как какой-нибудь дрозд". За что подвергался яростным нападкам со стороны своих христианских противников, смотрящих на мир Божий более "реалистично".
Подобное двойственное восприятие колдовства в Западной Европе сохранялось очень долго. Причем часто, как, например, во Франции, речь шла о противоречиях в трактовке данного вопроса между центральными и провинциальными судами. Это хорошо заметно по материалам процесса 1431 года, возбужденного против Жанны д'Арк, когда избранное изначально обвинение в колдовстве в результате консультаций, проведенных местными, руанскими судьями с теологами и юристами из Парижа, было заменено на обвинение в ереси. Похожая ситуация складывалась и в Бретонском герцогстве, где в 1440 году был казнен барон и маршал Франции Жиль де Ре. На его процессе часть судей придерживалась мнения, что обвиняемый занимался колдовством, другие же настаивали на том, что он впал в ересь.
Раннее "Новое время" также не принесло ясности в вопрос восприятия колдовства. Так, один из самых знаменитых европейских демонологов XVI века Жан Боден, описывая в своей "Демономании" впечатления от собственной судебной практики, выдвинул концепцию, согласно которой вред, наносимый ведьмами и колдунами окружающим людям, следовало считать реальностью, однако их магические знания признавались иллюзиями насланными демонами.
Данная комбинация двух абсолютно противоречивых концепций сохранилась в европейской демонологии вплоть до середины XVII века, когда ведовские процессы сошли на нет и были отчасти вытеснены процессами об одержимости, при которых отношения между человеком и дьяволом воспринимались совершенно иначе. Они трактовались не как договор двух равноправных субъектов, но как порабощение Дьяволом души и тела человека. Нечистый или его демоны проникали в самого человека и изнутри управляли его мыслями, чувствами, его речью и поступками. Таким образом, посредник в виде ведьмы или колдуна в этих отношениях был уже не нужен. Интерес к этим персонажам постепенно угасал, и ведовские процессы в континентальной Западной Европе были вытеснены из судебной практики.
Это, однако, не означает, что они оказались полностью забыты. В то же самое время они набирали силу, к примеру, в Английском королевстве, где первый законодательный акт, направленный специально против ведьм, был издан лишь в 1542 году Генрихом VIII. Всего за 60 лет (до акта Якова I, принятого в 1604 году) колдовство здесь превратилось в деяние, направленное против общественного блага и спокойствия. Оно трактовалось как антисоциальное преступление. Таким образом, именно королевская, а не церковная власть стояла в Англии за получившими широкое распространение в XVI-XVII веках ведовскими процессами. В это время было разработано стереотипное обвинение в колдовстве, использовавшееся во всех без разбора делах такого типа (даже если конкретные обстоятельства дела не соответствовали этому "прототипу"), а также портрет "типичной" ведьмы, во многом отличавшейся от своих континентальных "коллег". Точно так же отличались от континентальных и труды английских демонологов, базировавшиеся в основном не на выкладках средневековых теологов, а на результатах практики местных судов. Только в 20-30-е годы XVIII века под влиянием идей Просвещения и, в частности, учения о естественных (физиологических) причинах "порчи" и одержимости людей, ранее рассматриваемых исключительно как результат колдовства, волна ведовских процессов в Англии пошла на убыль, постепенно прекратилось издание посвященных им памфлетов, и широкая публика потеряла к ним интерес на долгие годы.
Этим вопросам посвящена исключительно интересная монография Юлии Игиной: "Ведовство и ведьмы в Англии. Антропология зла".
продолжение следует...
иллюстрации из открытых источников