Один раз и на всю жизнь. Такая вот она, ошибка по глупости. Летом в деревне всё произошло. Мне десять лет было. Родители к бабушке на лето отправили. У бабушки жил двоюродный брат – мой ровесник Васька и сосед, двенадцатилетний Жендос. Деревню огибала речка, в конце речки запруда. Туда-то мы и бегали без конца, то на плоту плавали, то купались. А по вечерам мы с Васькой листья капусты рубили и грядки пололи, сорняк-траву курам бросали. Дед нас научил свистульки делать из стручков акации, ну и насвистелись мы.
Весь день носились. А однажды Жендос позвал за горохом. Говорит тут недалеко, километр будет, вы, главное, пакет у бабушки возьмите. В тот день по небу шныряли тучи. Но тучи только к вечеру загустели, налились свинцом.
А днём мы успели сходить на поле, нарвать горох. Сами натрескались до отрыжки, но пакет набрали. На обратном пути встретились с дядей Вовой. Он на велике мешок гороха вёз. Посмеялся над нами: «Эка невидаль, пакет набрали, не той лопатой гребёте, мелюзга». Жендос ещё кричал ему в спину, что мы не мелюзга, и вообще, сам ты – Пончик (как оказалось его кличка, правда, Жендос не знал почему Пончик. Пончик и всё, — ответил он).
Тут-то мы и сообразили. Завтра на велики, благо у Жендоса два их было, один у брата, в тот в армии, в начале лета забрали. Мы с Васькой порылись у бабушки в чулане, нашли мешок от муки, его и взяли. Вечером за ужином, гром шандарахнул. Побежали мы с Васькой на веранду – смотреть грозу. Мы с Васькой всегда тусовались на веранде. Там клево, сеном пахнет, стружкой, и окно можно открыть, дома бабушка окна марлей занавешивала, не дай Бог, муха пролезет. А грозу смотреть вообще шикардос, потому что далеко видать и молнии сверкают, красота. Я любил сладко ёжиться, наблюдая силу стихии. Тут как ливень с неба стеной повалит. Пелена прямо. Ветер поднялся, и мы окно закрыли. Сидим в тепле с Васькой, укрыты надёжно. Приятно до мурашек.
Мне Васька рассказал о шаровой молнии, про то, как прошлым летом, собаку убила.
— Нельзя двигаться, вот совсем, надо замереть на месте, а Шарик глупый, стал лаять на молнию, а потом набросился. Вот так и умер. Шандарахнуло так, что над всей деревней светло стало. Цвет такой знаешь, яркий, огненный, будто она живая. Баба сказала, плевок Бога, про шаровую молнию. А дед шикнул на неё, угомонись, старая язычница. Передвигается ещё так тихо, плавно, но до жути быстро. Можно конечно там, молиться или глаза зажмурить от страха, но двигаться, ни в коем разе, нельзя.
— Вот бы сейчас её увидеть, — шепнул я и громко проглотил от ужасающей мысли слюну.
Наутро мы с Васькой встали. За воротами нас уже ждал Жендос. Сели на велики и поехали, а на багажнике велосипеда мешок везли, пока пустой. Хоть и лило как из водопада, но земля была сухой, так немного пыль прибило. Доехали мы до поля. Велосипеды кинули и побежали горох рвать. Полдня мешок собирали. Мы с Васькой наполнили, а Жендос наполовину. Водрузили свои мешки на багажник и поехали. Счастливые. — Ну, баба будет охать, — сказал Васька и засмеялся, — Такой мы ей улов везём, на всё лето хватит.
На лето хватило. Ещё как, до сих пор припоминаю. Дед нам солдатским ремнём, своим старым, всыпал «Будете знать, как колхозное воровать». Три дня стоя ели. Баба отругала, но банки с горохом закрутила впрок на зиму, чего добру пропадать. А мы с Васькой два дня чистили горох. Видеть его не могли, от одного слова тошнило. Злились на дядю Пончика, и думали зло, что его за наглый аппетит так прозвали и воровство казённого. Тоже нам, учудил, а мы, дураки, повторили.
Мы выросли с Васькой. Семьями обзавелись, дома построили. Иногда встречаемся на семейных праздниках, вспоминаем дедушкин солдатский ремень. Бывает, проскальзывают воспоминания во время грозы про шаровую молнию и собаку. Но с тех пор не воровал, не брал чужого, и старался думать своей головой. Хватило, один раз и на всю жизнь.