Зима пришла, как всегда, ночью. Конечно, она намекала на то, что идет ее время, давно: густыми туманами по утрам, засохшей листвой на деревьях, не успевшей облететь, травой под плотным инеем, словно густо посоленной. А однажды утром все оказалось под снегом – первым, еще несмелым, только прикрывшим вчерашнюю грязь, пожухлую листву на тротуарах и в садах, будто примерявшимся: пора – не пора? К обеду он остался только там, где его никто не трогал – в садах, на газонах, в палисадниках и огородах. А на дороге, на тротуарах после него стало еще больше грязи, слякоти. Под серым небом, отворачиваясь от сырого ветра, шли люди с серым настроением, глядя под ноги, машины ехали, разбрызгивая серую грязь. Вокруг города лучше стали видны терриконы – летом и осенью из-за густой листвы выглядывали только их верхушки.
Зоя шла на работу, стараясь обходить лужи, подняв воротник пальто. Настроение было неважным. Петр потянул спину в шахте, и уже неделю сидел дома. Ему предлагали полежать в больнице, но он отказался:
- Таблетки я и дома пить смогу. А на прогревание всякие я смогу приходить в поликлинику.
Через неделю после того, как Петр оказался на больничном, в шахте произошел обвал. Никто не погиб, но покалечены были несколько человек. Трое – сильно. У Зои захватило дыхание, когда она услышала об этом. Как хорошо, что Петр в это время был дома! Она бежала в тот день домой так, будто с ним что-то случилось.
- Петя! – закричала она с порога. – Ты где?
Петр ответил не сразу, и Зоя еще раз позвала его.
- Ну чего ты кричишь? – недовольно спросил Петр, выйдя, согнувшись из спальни. – Что стряслось?
Зоя перевела дыхание, села на скамейку в прихожей.
- На шахте авария, не слышал?
- Откуда я мог услышать? По радио ничего не говорили, ко мне никто не приходил. На каком участке? Все живы? – встревоженно спросил он.
- Не знаю, Маше позвонили, что ее муж в больнице. Она побежала сразу.
- Значит, на нашем участке.
Он сел на диван, на время забыв, где у него болит. Через минуту он сказал:
- Пойди к Михальчукам, спроси у Ленки, дома Мишка или нет.
Зоя, не раздеваясь, пошла в соседний дом. Хозяин был дома – не его смена, он рассказал, что все живы, но некоторые в больнице.
Зоя шла домой медленно, словно сама отработала физически целую смену. Нет, лучше пусть едет на целину! Там на земле, на виду у всех, механизатор он очень опытный, с техникой умеет обращаться.
Дома Петр лежал в постели, вставая только к столу, сердился на свое состояние. Сердился еще и на то, что мать писала о своей болезни, а Николай с женой не приезжали, хотя и были в отпуске – поехали в санаторий в Кисловодск. Петр поехать не мог, хотя мать и не жаловалась на это, но Петр чувствовал себя виноватым.
Зоя всегда спешила домой, потому что Петр ждал ее, можно сказать, с пристрастием. Он по минутам выверял, сколько времени ей нужно, чтобы зайти к детский сад за Колей, в магазин за хлебом или за другими продуктами, и злился, если ему казалось, что она задержалась.
- Тебе все равно, что я тут лежу больной, не могу двинуться, а ты прогуливаешься после работы!
Зое было обидно слышать это, она вначале пыталась оправдаться, а потом, через неделю, перестала даже отвечать на его претензии. Она молча раздевала сына, шла в кухню, готовила ужин, а потом растирала спину Петра, делала ему массаж. Петру надоело сидеть дома, но и выходить в шахту ему тоже не очень хотелось. Он с нетерпением ждал весны, тем более, что по радио каждый день говорили о том, как ждут молодежь в целинных краях, как нужны там молодые механизаторы, строители.
В середине декабря он снова вышел на работу, но в шахту пока не спускался, потому что там шел ремонт. На поверхности работы было немного, часто полдня играли в домино, сердились, что теряют в заработке. Петр все больше утверждался в правильности своего решения ехать на целину.
...Перед Новым годом Женя Колобов женился. Начальница почты, девятнадцатилетняя Ирина, согласилась выйти за него. Он сказал, что у него есть дочка, но Ирина уже знала, что девочка ему не родная, хотя и носит его фамилию и отчество. Знала она и то, что живет малышка с бабушкой, которую зовет мамой. Свекровь говорила ей все это с явным осуждением, но сам Женька не отказывался от девочки, хотя мать все уши прожужжала:
- Все знают, что не твоя она, один ты как слепой! Вот и будешь обеспечивать до восемнадцати лет! Теперь вот свои пойдут, слава Богу!
Женька отмахивался:
- Мама, не беспокойся, не берет тетя Оля у меня ни копейки. Только подарки, которые я приношу, и то, если они недорогие.
- Еще бы она брала! Она-то знает, что не твоё это дитё. Хорошо хоть совесть имеет. А то захомутали парня, да еще и дитё приписали.
Евгений не любил этих разговоров.
- Никто меня не захомутал! – возмущался он. – Я любил Тосю и поэтому женился на ней. А ребенок ни при чем! И хватит об этом!
Ольга на свадьбу не пошла, сославшись на то, что не с кем оставить девочку. Перед свадьбой Женя пришел к ней, выглядел виноватым, стал объяснять, что хочет жениться. Ольга сразу сказала, что он делает правильно: жизнь продолжается, он еще совсем молодой, нужно создавать семью. Она всплакнула, вспомнив дочку, но тут же сказала, что девочку она вырастит сама, а если что случится с нею, тогда уже, конечно...
- Давно тебе хотела сказать, Женя, что приезжал Иван, приезжал с женой, хотели забрать Аленку, но я не отдала. А если что со мной случится, у меня вот тут, за зеркалом, его адрес, напишешь - он приедет и заберет девочку. Все-таки он отец!
Женя, держа на руках Аленку, ответил:
- Никому я ее не отдам. Она Колобова Алена Евгеньевна, так что пока замуж не выйдет, будет она Колобова, правда, доча?
- Так ведь люди говорят уже, да и мать твоя тоже...
- Ну пусть говорят! Поболтают да и перестанут! А Ирина не против нее.
Ольга вытирала слезы, не зная, что и говорить. Вот ведь как повернулась жизнь! Разве думала Ольга когда-нибудь о таком? Мечтала о счастливой и спокойной старости, желала счастья единственной дочке.
Но нужно жить, а счастье – оно, видимо, как тот конверт «до востребования» - лежит до тех пор, пока его востребуют, только вот где он лежит, тот конверт?
Читайте 2 часть "Роса на паутине" Это продолжение "Счастья до востребования"