- Здравствуйте, Пётр Семёнович.
- Ты… - дрожащая рука поднялась к моему лицу. - Это правда ты? Живая?
Я попросила Фросю вернуть старику все воспоминания, но она так основательно покопалась в его голове за последние два месяца, что пришлось помогать. Он всё вспомнил - меня, Назара, свою глупую и наивную веру в сказки о пришлых невестах. Нечестно было отнимать у него память. Это всегда нечестно.
- Живая, - подтвердила я. - Только я не хочу, чтобы кто-то об этом узнал. Я ведьма, дядь Петь. Молодая, одинокая, не без странностей, но очень сильная лесная ведьма, которая хочет остаться здесь и оберегать свои владения.
- Ты как Марфа, - невесело усмехнулся он, коснулся моей щеки, но увидел свою руку и недоверчиво пошевелил пальцами. - Это ты сделала?
- Нет, это сделала другая ведьма, - честно призналась я. - Та самая, которая раньше на дне трясины жила. И я не как Марфа. Этот лес я считаю своим по другим причинам, и мне не наплевать на тех, кто здесь живёт. Марфа могла ещё при жизни исправить то, что здесь творилось, но ничего не сделала. Назар тоже мог, но и он думал только о себе.
- Назар… - поморщился Пётр Семёнович, продолжая разглядывать абсолютно здоровые, гибкие пальцы, но теперь уже на обеих руках. - Мне не нравилось, что делал этот колдун. Шурке тоже не нравилось, но Клавдия говорила, что если мы воспротивимся или откажемся помогать, то сгинем в болотах бесследно. Шурка давно уехать надумала, устала она бояться, а мне деваться некуда. Ты ведь убила его, да? Назара больше нет?
- Никого я не убивала, - обиделась я на такое предположение. - Курице только шею свернула, чтобы спасти тех, кого этот старый хмырь мёртвой водой напоил. Мне до сих пор эту несчастную курицу вспоминать тошно, а вы о человеке говорите. Сам он умер. И Клавдию Ильиничну я тоже не трогала, меня вообще здесь не было, когда она дух испустила.
- Знаю, - кивнул он. - Видел же всё. И то видел, что ты в Шуркином доме поселилась, только призраком тебя считал. Как Марфу. Она ведь тоже после смерти шастала здесь долго, а потом угомонилась. Глаз не видит, а ухо слышит, и разум понимает. Потому я и не ходил в тот дом, что от призраков добра не бывает. Ну-ка, помоги-ка мне встать.
- Вы помните, что сегодня случилось? - на всякий случай уточнила я, помогая ему подняться с кровати.
- А как же! Я Мухинскому выродку в рожу плюнул, - гордо усмехнулся Семёныч.
- Для ненависти к Мухиным у местных причин нет, это всё надумано, - заметила я.
- Ну, у меня-то они точно есть, - возразил старик. - Я хоть в истории своего рода и не силён, и корней не искал никогда, но от семейки этой натерпеться успел.
- От Карпуниных? - уточнила я.
- От них, иродов, - подтвердил Пётр Семёнович. - Эти-то молодые, поди не знают ничего, а вот с дедом их я очень близко знаком был. На вот, погляди. Узнаёшь?
Он взял с книжной полки старую, пожелтевшую фотографию и сунул её мне в руки. Поле, допотопный комбайн, три молодых парня в кепках - вроде бы ничего необычного, но один из этих парней очень сильно был похож на Мирона. Прямо копия, только Мирон носит очки.
- Это что, Карпунин? - недоверчиво нахмурилась я. - Откуда у вас его фото?
- Ну так это и моё фото тоже, - усмехнулся старик. - Тут я вот слева, посерёдке бригадир наш Колька, а справа Григорий Карпунин, дед этих двух охламонов. Мы в одном колхозе при Советах жили и работали. Это потом все дружно наверх полезли, когда Союз развалился, а тогда все равные были. Дружили, любили, страну вместе поднимали. А как беда случилась, по этапу я вместо него пошёл.
- Какая беда? - уточнила я.
- Самогоном гости на свадьбе потравились. У жениха отец в тот же день помер, а потом ещё двое в больнице скончались. Самогон на столах Гришкин был, но все почему-то на меня пальцем показали, и у него аппарат не нашли. И на суде он потом соловьём заливался, дружок закадычный. И другие мои односельчане будто и не знали никогда, чьё пойло пили. Я правду говорил, но всё равно пятнадцать лет с конфискацией получил. Жена не дождалась. Дочь сказала, что знать меня не хочет. Пытался Гришку найти, а нашёл могилу его только. Не дожил он до моего возвращения. Пьяный под автобус попал. Сыну его Олежке тогда пять годков всего было. Тут я и осел, как велено было.
- Велено? - переспросила я. - Кем велено?
- Гадалкой цыганской, - усмехнулся Семёныч. - На вокзале подошла ко мне в тот же день, как я вновь свободу увидал. Не взяла ничего, а по руке всю судьбу рассказала. Всё-всё. И про то, что не нужен я близким своим стал, и про Григория. Велела там жить, где его схоронили, если хочу хотя бы перед смертью лицо родное увидеть.
- Дед Карпуниных здесь похоронен? - изумилась я.
- На Мухинском кладбище он, - пояснил старик. - Я там на хлебозаводе работал и в общежитии жил до пенсии, а потом домик этот присмотрел, потому что он без хозяев стоял и продавался недорого.
- Подождите, - помотала я головой, соединяя новую информацию с прежней. - Вы этот дом купили?
- Купил, - кивнул он. - И бумаги у меня все есть. Старые, правда, но хозяин по ним я. Показать?
Маленькое старое свидетельство, от руки заполненное, и договор купли-продажи, Лесновским сельсоветом заверенный - вот и все документы. Я даже не знала, что в этом захолустье раньше сельсовет был. Его упразднили за ненадобностью ещё в девяностых, архивы перевезли в Мухино, а потом там в администрации случился пожар, и документы восстанавливали по факту обращения собственников. Пётр Семёнович никуда не обращался - у него бумаги на руках, продавать имущество он не намерен, а чужие проблемы его не касаются. Перепись была неоднократно, документы он не прятал ни от кого, но бюрократия - дело тонкое. О прежних собственниках в Мухино данные есть, а новому теперь положено прийти лично и что-то кому-то доказывать.
- Налоги на почту приходят, коммунальные исправно плачу, а что не числюсь нигде, так это не моя вина. Если им надо, пусть сами и бегают.
Отличная жизненная позиция. Никому, естественно, до Лесного и последних развалюх дела давно нет. Никто бегать не будет, пока жареный петух в пятую точку не клюнет. Мирон с его связями и то не смог добиться от местной администрации никакой информации о владельцах этого дома, потому что там тупо нет архивов. А старик и помалкивал, поскольку знал, что недвижимостью внук обидчика его интересуется. Да ещё и местные сектанты-активисты подливали масла в огонь ненависти, рассказывая небылицы о Мухиных и их потомках. Они против Карпуниных - этим Пётр Семёнович и соблазнился, когда Никулины решили принять его в своё колдовское сообщество.
- И что, до сих пор никто из вашей родни так и не появился? - спросила я сочувственно.
- Ну отчего же не появился-то? - улыбнулся старик в ответ. - Внучку повидал. Она на мать свою очень похожа, Настасья такой же красавицей в юности была. Да знаешь ты её.
Я быстро перебрала в уме всех женщин в возрасте до сорока лет, с которыми так или иначе сталкивалась за последний месяц, и растерялась окончательно.
- Алиса? Алиса Озёркина ваша внучка?
- Младшенькая, - улыбнулся Пётр Семёнович. - Только не знает она обо мне ничего. Жена-то моя Галина второй раз замуж вышла, вот внуки её мужа родным дедом и считают. А кому нужен дед-уголовник? Никому.
Вот уж и правда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Старичок-тихоня и с Карпуниными всю жизнь знаком, и внучка его за Мирона замуж недавно вышла…
- Ой, - перестала я изумляться и сникла. - А вы в курсе, что Алиса и Мирон Карпунин в августе поженились?
- А мне-то до этого какое дело? - пожал он плечами в ответ. - Их жизнь, им и решать, на что её тратить. Я-то давно заметил, что Мирон этот неплохой парень, а вот второй… И Назар тоже говорил, что в этом поколении Мухиных чёрт и ангел родились, чтоб друг друга ненавидеть. Наказание это их роду за грехи предков. Сама видишь, чем один занят, и что у другого на уме. Усадьбу он тут строить собрался… Шиш ему, а не усадьба! Пусть только попробует ещё раз…
- Не попробует, - успокоила я разозлившегося старика. - Он вообще здесь больше не появится. Час назад охранник вытащил многоуважаемого Артура Олеговича из реки, где тот пытался руками расшатать винтовые сваи и вопил, что Мирон не имеет права бурить скважины на его целебных родниках.
- Он что, спятил? - недоверчиво уточнил Пётр Семёнович.
- Не без моей помощи, - призналась я. - Теперь он точно ничего здесь строить не будет, поэтому живите спокойно и ни о чём не волнуйтесь. И простите, пожалуйста, что просила кикимору менять ваши воспоминания. Не по-человечески это. Нельзя так с людьми.
- А, так вот отчего у меня в голове каша была, - усмехнулся старик. - А я-то уж думать начал, что память подводит. Вроде и правильно всё помню, но чую, что не так. А передумала-то почему? Совестно стало?
- Белена вам руки вылечила, - пояснила я. - Если бы мы подменили воспоминания на то, что артрита не было, в поликлинике возникли бы вопросы. Так хоть объяснение придумаете логичное. Не крючить же вам пальцы обратно, правильно? Хотя я могу.
- Не надо, - испугался он. - Я теперь хоть ложку держать нормально смогу. А в поликлинике придумаю что-нибудь, да. Скажу, что лопух приматывал. И это… Уринотерапию практиковал, во!
- Фу, - скривилась я и поняла, что в последние два месяца мне катастрофически не хватало нормального человеческого общения.
* * *
Неприметный старый ворчун на деле оказался интересным собеседником. Я и подумать не могла, что он настолько эрудированный. С другой стороны, что ещё делать одинокому мужчине долгими, скучными вечерами? Пётр Семёнович много читал. В его доме книги были повсюду - старые, новые, классика, фантастика, детективы.
- Дорого же покупать-то, - навскидку прикинула я стоимость этой библиотеки.
- А мне пенсию всё равно тратить не на кого, - усмехнулся старик в ответ.
Ему было неловко, потому что он не привык принимать гостей. Я как-то не смотрела на одиночество под этим углом. Отношение человека к тем или иным вещам и понятиям формируется под влиянием обстоятельств, поэтому мне казалось, что наконец-то остаться одной - это круто. Я после развода жила одна целых два года - отлично всё было. Сама себе хозяйка, не нужно под кого-то подстраиваться. А после месяца сказочно-детективного кошмара такая тихая и спокойная жизнь представлялась заветной мечтой. Но я ведь не была одна. У меня есть Белена, Нефёд, Никадим, Фрося. С ними и поговорить можно, и поспорить, и повеселиться. А у Семёныча последние почти полвека круг общения составляли только лошади. Людям он не доверял, друзей не заводил, с соседями общался в меру необходимости. До пенсии хотя бы на работе было какое-то общение, но он и там старался держаться особняком.
Мне это всё напомнило исповедь Мирона, но у Петра Семёновича хотя бы веская причина была для того, чтобы в людях так сильно разочароваться. Пятнадцать лет колонии - это тебе не разбитое аферисткой сердце. Причины у обоих несоизмеримы, а результат одинаковый, только старик на всё человечество обижен, а Карпунин - исключительно на женщин.
Если говорить по совести, то я немного схитрила. Та стена отчуждённости и недоверия, которую Пётр Семёнович возвёл вокруг себя после сурового, но незаслуженного наказания, не позволила бы ему от так запросто откровенничать со мной - он без разговоров выставил бы меня за дверь, когда очнулся от кратковременного колдовского забытья. Убирая последствия шепотков кикиморы, я проделала в этой стене маленькую брешь - только для себя, совсем чуть-чуть. И поменяла я при этом не сознание, а только восприятие. Я не враг ему. Меня не надо бояться. Я никогда не обижу и не предам. Это была временная мера, необходимая для того, чтобы хотя бы раз просто нормально поговорить. И в этом я тоже должна была признаться, поскольку решила быть честной.
- Нехорошо, - со снисходительной усмешкой упрекнул меня собеседник. - Но после драки ведь кулаками не машут, да? Всё сказал уже, что наболело, и сожалеть об этом не стану. В себе обиды держать тоже несладко, их озвучивать надо. Пусть и не адресно, но когда поговоришь вот так с кем-нибудь, сразу легче становится. Но больше не делай так никогда.
Я пообещала впредь никогда больше не лезть к нему в голову и сердце. Что захочет сказать - сам скажет. Как захочет поступить, так и поступит.
Он захотел посмотреть, как чувствует себя его конь после учинённой мной бури. Конь чувствовал себя превосходно, поскольку был окружён заботой кикиморы. Батона мы тоже нашли в конюшне - мокрого, несчастного. Он сидел на перекладине под крышей и жалобно мяукал, а потом просто свалился оттуда мне на голову, прикогтился изо всех сил и наотрез отказался слезать на пол.
- К себе на постой не пущу, - сразу же отрезал Пётр Семёнович, пройдясь беглым взглядом по разрушенной мной и Никадимом деревенской улочке. - Один я жить привык.
- Да я и не собиралась напрашиваться, - честно призналась я. - Надоело по чужим жилищам скитаться. Свой дом построю, только место такое нужно найти, чтобы туда не лез никто. Здесь мне точно покоя не будет. Карпунины не сунутся больше, потому что одному это не надо уже, а у второго крыша поехала, но идея-то насчёт брендового комплекса у Артура неплохая была. Если за неё зацепятся и начнут развивать, сюда снова понаедут все, кому не лень. Не могу же я всех с ума сводить, как этого козла.
- Зима на носу, - напомнил старик. - Успеешь построиться-то?
- Успею, - уверенно кивнула я. - Архитектор из меня примерно такой же, как космонавт, но с магией всё намного проще. Пока, правда, не получается бездымный огонь наколдовать. Зимой дом отапливать нужно будет, и дым заметить могут.
Все другие неудобства мы с Беленой уже сто раз обсудили, а дым представлял собой неразрешимую проблему. Не бывает огня без дыма. Тепло и другими способами, конечно, получить можно, но это не то совсем. От живого огня тепло настоящее идёт, его никаким колдовством не заменишь.
- Да кому твой дым тут интересен? - вполне логично поинтересовался старик. - Нет же никого. А если сама столько времени от посторонних глаз пряталась, то дым не спрячешь разве?
И правда. Зрительно можно за мороком что угодно спрятать, но любое колдовство необходимо поддерживать, тратить силы. Я, конечно, своё-то не трачу почти ничего, у меня природный ресурс обычно в ход идёт, но проблему постоянного контроля это не отменяет. Такое решение мы с Беленой тоже обсуждали, и оно казалось лучшим, но я сомневалась, поэтому тема пока что оставалась открытой.
С Петром Семёновичем можно было говорить долго и о разных вещах, но я проголодалась. Извинилась ещё раз за доставленные неудобства и вознамерилась идти к дубу, чтобы взять у ведьмы корзинку-самобранку, но старик неожиданно пригласил меня пообедать. Вынул из морозилки нарезанные кусочками белые грибы, высыпал их на сковородку, плеснул туда растительного масла, накрыл посудину крышкой, мне выдал луковицу, а сам начал чистить картошку.
- Кто так картоху чистит? - материализовалась посреди кухни Белена с упёртыми в бока кулаками.
- Я, - просто и невозмутимо ответил Пётр Семёнович. - Если что-то не устраивает, можешь сама почистить.
Он её не испугался. Да и не страшная она совсем, если не знать, что эта ведьма триста лет назад утонула. А за годы жизни бок о бок с Назаром старик и не такого насмотрелся, потому и отнёсся к появлению ещё одной гостьи спокойно.
Ну как спокойно… Белена начала поучать Семёныча, он счёл своим долгом активно возражать и обозвал её старой ведьмой. Старая ведьма в долгу не осталась. В ходе громкой перебранки у меня отобрали луковицу, потому что её я тоже чистила неправильно. Замороженные грибы были отправлены из сковороды в помойное ведро. Им на смену появились свежие - моховики притащили по просьбе Белены. За право правильно чистить картошку развернулась целая баталия. Присоединившийся к компании Нефёд под шумок забрался в холодильник старика, за что наполучал подзатыльников. Мы с Батоном выбрали безопасное местечко у окна и с умилением наблюдали за этой семейной идиллией. Ну семья же - большая, шумная. Жаль, что Пётр Семёнович не готов это принять, а то весело получилось бы. И мне спокойнее, потому что у Белены другой объект для нравоучений появился бы, и ему не так одиноко.
- Это разве хлеб? - гневно поинтересовалась ведьма, разглядывая половину буханки трёхдневной давности. - Ты мне девочку отравить что ли решил?
Корзинка-самобранка всё-таки пригодилась, потому что без свежего хлеба жить нельзя никак. К тому моменту, как пришло время садиться за стол, старик уже и не рад был, что предложил мне пообедать вместе. Я, если честно, думала, что он раньше нас выставит. А он не только не выставил, но и неожиданно предложил мне пожить у него, пока я свой собственный дом не наколдую.
Ночью Пётр Семёнович плакал. Тихо - так, чтобы я не услышала. Но я слышала и поняла причину его решения - старик в этот раз просто не смог отказаться от того, чего сам себя лишал на протяжении последних сорока с лишним лет.
Оглавление:
