Два года назад я ездила в отпуск в Чечню и Дагестан, и писала об этом большой материал. Решила оставить и здесь свои впечатления июля 2021 года – о Грозном, Дербенте и в основном о людях. О тех, которые живут, и правда, как будто в другом государстве.
Грозный
В Грозный мы с Алиной, моей подругой, приехали к однокласснице Амине – чеченке, чье детство и школьные годы прошли вместе с нами в маленьком селе Тверской области. Первые колоритные впечатления обрушились на меня прямо у аэропорта благодаря таксисту Имрану.
Я сажусь на переднее сидение, пристегиваюсь.
– Не надо, – говорит Имран.
– Да ладно, – отвечаю, – я всегда пристегиваюсь. (Вру– прим. авт.).
– Нет, – так твердо, знаете, говорит. – У нас пассажирам можно не пристегиваться.
Но я все же делаю это, и мы трогаемся с места. Не проходит и минуты – Имран со словами «Да уберите» сам отстегивает мой ремень безопасности. Я в полном шоке с округленными глазами оглядываюсь на Амину, чтобы понять, нормально ли это вообще, но она просто смеется. Имран невозмутим. Я решаю, что лучшим в этой ситуации будет не спорить с кавказским мужчиной, особенно пока в его руках руль.
После крутого поворота в 10 метрах перед нами посреди дороги возникает машина ДПС.
– Дпсники! – я начинаю сдержанно паниковать. – Может, все-таки стоит накинуть ремень?
Но Имран остается невозмутим:
– Не надо. Авария, поэтому они здесь и стоят. Вот увидите – на нас даже не посмотрят.
Сколько раз мы еще встречали ДПС? Еще пару раз точно! Оставался ли Имран хладнокровен? Да! С абсолютным спокойствием комментировал мне: «Это музей. Школа справа».
После Амина объяснила нам, что это было своеобразным проявлением заботы. Впрочем, ее Имран позже проявлял и более традиционно – уже на следующий день его вымытая изнутри и снаружи старенькая «Лада Калина» ждала нас у дома с открытыми по-джентельменски дверьми. Имран, видя, что я не оставляю своих иноземных замашек с пристегиванием, тоже начал накидывать ремень и – что возмутило Амину до глубины души – брал с нас троих меньше, чем обычно с нее одной.
***
Грозный – безупречный, как сверкающая статуэтка, ухоженный и шикарный. Мечеть «Сердце Чечни» будто сошла с картинок сказок «Тысячи и одной ночи», башни «Грозный-Сити» сверкают совершенно по-дубайски, а площадь «Контур Чечни» и местный Арбат – бульвар Эсамбаева – идеально чистые, даже вылизанные. Повсюду в городе новые стройки. Как сказал нам один из местных, «наш город делают все красивее, только нас это не радует».
***
На фасадах многих зданий в городе висят три портрета – Путин, Ахмат Кадыров и Рамзан Кадыров. Нельзя проехать и минуты по Грозному, чтобы не почувствовать, что Владимир Владимирович контролирует каждое твое движение. Каждый второй билборд на трассе – не с рекламой, а с цитатой Ахмата. Реже – Рамзана.
В школах и детских садах, как в СССР ко дню рождения Сталина, к 70-летию со дня рождения Кадырова-старшего все дети рисовали патриотичные картинки и заучивали стихи и песни с поздравлениями. Амина работает в частном детском саду, где заведующая наотрез отказалась вешать портреты. В конце концов ее упросили повесить их в холле на 5 минут, чтобы сфотографировать для отчета.
«Чтобы увидеть, как по-настоящему живут чеченцы, нужно выехать за пределы Грозного. В Грозном можно увидеть, как живут кадыровцы».
Загадочные кадыровцы. Одного мы видели воочию на выходе с территории «Грозный-сити» – черный затонированный мерседес с номерами КРА плавно выехал из ворот. Люди заметно поспешнее, чем обычно, расступились. Такие номера на всех машинах приближенных Рамзана. И на всех этих людей, а также членов семьи Кадырова, обязан быть подписан в Инстаграме (*запрещен в РФ) каждый госслужащий. Плюс лайки на все посты и по семь комментариев с человека к каждому – на чеченском (патриотично) и на русском (чтобы понимали все). Некоторые учреждения, где много людей в возрасте, наотрез отказывающихся заводить Инстаграмы, нанимают специалистов для создания фейковых аккаунтов и активности с них.
А еще есть кадыровцы-полицейские – все, как на подбор, молодые красавчики в шикарно сидящей форме. Их работа – самая опасная, а платят – достойнее многих в республике. Днем они патрулируют улицы, а по ночам приезжают к «неугодным» людям – тем, кто высказал какое-либо недовольство в сторону власти. Что с ними делают – как нам сказали, лучше даже не знать. Примерно раз в полгода люди, за которыми приезжают, оказывают сопротивление, и в таких перестрелках часто бывают жертвы.
***
Гости – это святое.
Даже в условиях коронавируса. Когда в магазине девушка робко попросила у нас справки об антителах, старший продавец с укором сказал ей на чеченском: «Не спрашивай у них ничего, это наши гости!» В супермаркете нам тоже продавали без масок и справок, хотя у местных в очереди кассирши требовали и то, и другое.
Вообще у местных нет клиентоориентированности в привычном нам понимании этого слова: мои широкие улыбки с порога и пожелания «Всего доброго» наталкивались на строгие или недоуменные взгляды. Никто не спешил улыбаться мне в ответ даже с пятого раза или задавать дежурные вежливые вопросы. Но все же за общей сдержанностью я чувствовала расположенность и неподдельный интерес к туристам. Не покидало ощущение, что эти люди нам очень рады, но просто не знают, как это правильно показать. И хотят что-то рассказать – но откровенно боятся и позволяют себе только намеки.
***
Честно говоря, скромность – не мой конек, но в Грозном я ею прониклась. Город не оставляет шансов – все местные девушки в основном не просто в платках, а покрытые (в хиджабах). И туристы все как один: мужчины – только в штанах, женщины – в длинных юбках, без разрезов, на лицах – некоторая тень восхищенного смирения.
***
О том, что по чеченским обычаям муж не общается с семьей жены (родителями, братьями и сестрами) и никогда не приезжает к ним в гости, я знала до приезда к Амине. На подруг жены это правило, видимо, распространяется тоже. Ее муж ни разу даже не вышел к нам, чтобы поздороваться и познакомиться. Это, признаюсь, меня поразило. Мы с девочками просто постоянно обитали в другой части дома, Амина уходила к мужу только ночевать.
Дербент
В Дагестане мы с Алиной тоже оказались под крылом местных – нас забирал из Чечни и сопровождал по республике ее брат Камал. Чистый табасаранец (одна из национальностей Дагестана – прим. авт.), хоть и рыжий, как чеченец, – с истинно дагестанским широким гостеприимством и улыбчивостью, парой тюремных татуировок, живой речью и абсолютной уверенностью в том, что каждый прохожий – его уцы, то есть брат.
Камал рассказал, что Дербент – самый южный город нашей страны – это «прачечная»:
– Его делает Сулейман Керимов (политик родом из Дербента, в 2020 году занял 1 место в рейтинге Forbs как богатейший предприниматель РФ – прим. авт.). Ему удобно – он отмывает свои налоги через Дербент. Зато обещал отстроить его, но только в том случае, если мэр будет своим человеком, то есть честно вкладывать деньги в город и не воровать. Вот это сейчас у нас и происходит.
Свеженькие центральные туристические улицы и набережная с росписью питерского художника-каллиграфа Покраса Лампаса, пара новых фонтанов и вполне приличных ресторанов в Дербенте соседствуют с бесконечным количеством бродячих собак и кошек, старыми потрескавшимися многоэтажками, мусором повсюду и горящими кострами у дорог. Общее впечатление грязи и нищеты – это про Дербент.
***
Святость слова «гость» в Дагестане тоже присутствует, а еще здесь во главе угла стоит понятие «свои».
Мы стоим перед воротами главной достопримечательности Дербента – древней крепости «Нарын-Кала».
– Значит, так, – говорит Камал. – Ты рот свой не открываешь, – это Алине, – ты чуть-чуть открываешь, – это мне. – Пройдем бесплатно.
На входе нас останавливает охранник и начинает что-то говорить про деньги.
– Ассаламалейкум, брат! – мгновенно расцветает Камал. – Слушай, к нам тут гостья приехала, мы с жинкой, – кивает на Алину, которая стоит очи долу в роли дагестанской жены, – местные, живем на Карла Маркса…
И все в этом духе. По итогу Камал заплатил только за меня, и мы прошли – безо всяких паспортов, которые нужно предъявлять местным, и справок для гостей. Уверена, у охранника в ушах еще долго звенели слова «у нас гостья» и «мы с жинкой».
***
А когда отношение к гостям накладывается на отношение к женщинам, иногда получается комбо идеального сервиса, как в одной кальянной в Дербенте.
Мы с Алиной спросили, в каком зале меньше людей, парень-кальянщик провел нас по обоим и, видя нашу нерешительность, предложил: «А давайте я вам открою отдельную комнату». И открыл – целый двухэтажный женский зал ради двоих девчонок.
На следующий день в кальянке было мало людей, и мы сели в общем зале – то есть были единственными девушками среди мужчин (Камал, разумеется, был в ярости от этого факта). Тот же кальянщик, хотя мы об этом не просили, сразу же поставил на соседний столик резерв – чтобы рядом с нами никто не садился. И до конца вечера даже при полной посадке этот резерв не снимал.
***
У дороги играют дети – два мальчика и девочка, все лет 8-9-ти. Камал опускает стекло и снижает скорость, чтобы поздороваться (хотя видит их, конечно, первый раз в жизни):
– Ассаламалейкум, уцы! Ассаламалейкум! – говорит отдельно каждому мальчику.
– А почему ты не поздоровался с девочкой?
– Так нельзя же. Неприлично это. Не, если бы она была совсем маленькой – еще можно, а с такой – нет.
***
Увидев Сулакский каньон, я чуть не разревелась – так было красиво. Виды такие, что хочется щипать себя каждую секунду: «Это точно не сон?»
Мы ехали по горному серпантину на джипах, пили чай с только что выловленной и приготовленной форелью (чай и хлеб для гостей – бесплатно), катались на катере по реке Сулак и на качелях над обрывом бесплатно (возможно, снова сыграли роль заветные словечки Камала). А наш проводник Шамиль старался показать нам максимально все, даже то, что было временно закрыто. Зиплайн над карьером в тот день не работал, но по настоянию Шамиля мы все-таки до него доехали. Прокатиться хотела только я, и проводник с горящими гостеприимством глазами предложил:
– Да мы в принципе тебя и сами можем отправить! Сейчас посмотрю в ящике оборудование.
К моему огромному облегчению ящик оказался пуст, потому что мне стало реально страшно – я не сомневалась, что Шамиль с Камалом в их стремлении во всем угождать гостям отправили бы меня на скорую руку, без инструкций и соблюдения норм техники безопасности. Впрочем, какая там техника… Таких слов эхо дагестанского каньона точно не слышало.
***
Как только я отошла, Камал схватил Алину за локоть:
– Куда ты смотрела, когда Лиза одевалась?!
А смотрела Алина непосредственно на меня – сама завязывала мне платье на шее по только что изобретенной нами целомудренной системе. В итоге выглядела я вот так – по моим меркам, хоть сейчас в монастырь.
Камала такой вид напрягал дико, причем, как нам с Алиной казалось, он в этом сильно перебарщивал – грозно зыркал и значительно разворачивал корпус даже в сторону тех мужчин, которые на меня не смотрели.
В конце концов он не выдержал. Речь, надо отдать ему должное, подготовил деликатнейшую:
– Лиза, у нас дикие люди. Дикие и некультурные. Мне очень не хочется, чтобы на вас все пялились, потому что, где взгляды, там и слова, и жесты. Говорю же, народ «темный». Можно просто накинуть платочек сверху, чтобы никто ничего не говорил.
С Алиной, как с сестрой, он был, конечно, жестче. Увидев с улицы, как в разрезе платья смотрятся ее ноги, он влетел в ресторан и кинул ей подушку на ноги: «Прикройся! Все официанты смотрят, а с улицы вообще отличный обзор на тебя!» После этого без разговоров повез ее переодеваться.
***
Кроме сочных выражений Камала типа «красный – наш, зеленый – общий» или «Камри» под жопу кинул» меня абсолютно покорил местный сленг.
Причем сначала я подумала, что ослышалась, когда женщина, показывающая нам квартиру, говорила: «вот кухня-мухня», «в ванной шампунь-мампунь, все есть».
Груши-мруши, сливы-мливы, свадьба-мадьба – так говорят все и на полном серьезе. Стоит ли упоминать, во что превратилась наша с Алиной речь в Дагестане, и какие умопомрачительные словечки мы привезли на родину.
