Как-то мне пришлось задержаться на работе, возвращалась я домой уже в сумерках. В нашем спальном районе было тихо и безлюдно. Фонарь тускло горел вдалеке. На дорожке полно выемок и ухабов. Я пару раз чуть ногу не подвернула.
Обгоняю сгорбленную старушку с палочкой. Она ступает осторожно, опасаясь упасть. В руках матерчатая сумка, видно, что идет из магазина.
Впереди ступеньки. Поднимаюсь.
Что-то подталкивает меня оглянуться. Старушка остановилась перед нижней ступенькой, выбирает куда
встать. Спускаюсь к ней.
— Давайте помогу, — предлагаю, взяв ее под руку.
— Ой! — вздрагивает она от неожиданности.
И просит: — Вы лучше сумочку мою подержите, пока я поднимусь.
Перед нами пять ступенек. Я беру ее сумку, а она медленно, держась одной рукой за перила, преодолевает ступеньки.
По лицу вижу — ей больно. Очевидно, суставы. Ах, эти суставы, болезнь века. У меня самой два года назад болели суставы, знаю не понаслышке, что это такое. Больно делать каждый шаг. После этого я сразу вижу, у кого проблемы с суставами: по выражению лиц, по тому, как идут люди, как поднимаются в троллейбус.
— Поставьте сумочку на землю, — говорит она, когда мы преодолели подъем, — я немного передохну и пойду себе дальше.
— А вам в какой дом? — спрашиваю я.
— В пятнадцатый, — показывает она.
— Так и я тоже там живу, — сообщаю. — Меня Валей зовут, давайте вместе дойдем, я донесу вашу сумку.
Припоминаю, что видела эту старушку раз в подъезде. Я здесь живу недавно, а ее запомнила, потому что она вежливо раскланялась со мной тогда.
— Ефросинья, — назвала свое имя старушка, и мы потихоньку пошли к дому.
На мой взгляд, ей было где-то за восемьдесят. Сгорбленная спина указывала, что прогрессирует остеопороз, походка свидетельствовала о заболевании суставов. Когда-то у моей бабушки была так же сгорблена спина.
— У вас проблемы с суставами?
— Да, — ответила Ефросинья, — и со спиной тоже. Старость не радость.
Заглядываю в ее глаза и вижу чистый взгляд, не затянутый поволокой возраста. И как-то чувствую ее страдающую душу.
— А вы лечитесь?
— Не особо, была в поликлинике, говорят — «возрастное». Стали выписывать льготы, а заведующая и говорит: «Так она же не наша пенсионерка».
— Что означает — «не наша»? — удивляюсь я.
Ее сухонькие плечики еще больше сгорбились, а глаза увлажнились:
— Мы перебрались сюда из другой страны, всей семьей. Жить там стало невозможно — гонения от молодежи. Даже с топором приходили и в дверь стучали: «Уезжайте к себе на родину!»
— Вы здесь квартиру купили?
— Нет, жилье сняли, купить было не за что, там продать не удалось. А потом дочь уехала работать далеко, в другой город. Муж умер. Сын женился и переехал к жене. Мне одной платить за квартиру стало не под силу, я дала объявление в газету: «Женщина
ищет жилье, может помогать по хозяйству».
Позвонила Галина, она немного старше меня. Вот так я и попала в этот дом. Убираю, готовлю, в магазин хожу.
И вот сделала глупость, изначально договор с хозяйкой не заключила.
В результате прав никаких —
рабыня Изаура. Сколько я грязи за хозяйкой и ее дочерью вынесла, не передать. Днем работаю, а ночью слезами подушку омываю. Чужой дом, он и есть чужой. Возраст свое берет, по ночам спать не могу, ноги болят, спина ноет. Днем за хозяйкой ухаживаю, а она намного здоровее меня, даже давление не поднимается. Но мое дело рабское — работай и молчи, а ее хозяйское — распоряжения давай. Завтра к ней внучки приедут, я и пошла за продуктами для теста — очень они пирожки мои любят. Жизнь прошла, по мелочам растерялась, разве я могла подумать, что в старости так жить придется. Знаете... — Она как-то беззащитно улыбнулась. — Не подумайте, что я с ума сошла, но так как надежды на лучшее нет, с каждым днем болеть будет больше, а работать тяжелее... Наверное, в отчаянии, написала письмо дочке. Отправила. Только никогда оно к ней не дойдет. Адреса-то у меня ее нет.
Желание помочь
— А что вы написали? — У меня защемило сердце от жалости к этой пожилой женщине с трудной судьбой.
— Что хочу еще хоть раз с дочкой увидеться! И чтоб у моих деток все хорошо сложилось, а в старости чтобы у них свой дом был и семья рядом.
— А в социальную службу обращались?
— Нет, я же из другой страны приехала, бесполезно. Уж буду здесь, пока передвигаюсь и не гонят. Дочка обещала, что она меня к себе заберет. Когда устроится.
«Не заберет, — подумала я. — Если бы хотела, уже давно забрала бы».
Мы шли под редкими фонарями, разрывающими темноту, останавливаясь через каждую дюжину шагов, чтобы старушка чуточку передохнула.
— Я схожу в социальную службу, — сказала я, — и обязательно к вам зайду, надеюсь, с хорошей новостью.
— Спасибо вам за душевность, — сказала Ефросинья, — за беседу. Не беспокойтесь, уж как бог даст, так и будет.
Я отдала ей сумку, когда она выходила из лифта. Сама поднялась к себе, двумя этажами выше. Скажу по правде, у меня несколько дней не выходили из головы мысли о старушке, но было много работы и забот. Однако я решила, что все-таки найду время и заеду в социальную службу,
попытаюсь помочь Ефросинье.
Потом я уехала в отпуск, а когда вернулась, решила забежать к Ефросинье, чтобы записать ее паспортные данные и подать с
ней заявление в социальную службу. Дверь открыла полная пожилая женщина с недобрым взглядом. «Уехала», — буркнула она, разглядывая меня в упор.
— Куда? — спросила я, но дверь перед
моим носом уже захлопнулась.
Только через день я узнала, куда уехала Ефросинья. Дворничиха, тетя Маша, рассказала, что видела, как за ней приехала дочка.
— Вы знаете, когда она уезжала, у нее были такие счастливые глаза, и даже спина прямее стала, — сказала дворничиха.
Я чувствовала, что душой прониклась к этой старушке, хотя разговаривала с ней только однажды.
— А я с ней часто общалась, — будто
прочитала мои мысли тетя Маша, — она удивительно интересный человек, бывшая учительница. Вот как может сложиться жизнь. Никто не знает своего будущего.
— Надеюсь, у нее все будет хорошо! — сказала я и подумала, что все-таки мироздание отреагировало на письмо Ефросиньи. Дай бог ей здоровья и счастья!