"По дороге с ветром" 2 / 1
Васса не стеснялась своей неприязни к Марийке.
Она откровенно ненавидела её.
И сейчас, когда хозяйки дома не было рядом, Марийка немного успокоилась.
Дед, который спас её, и храпел сейчас неподалёку, с отцом дружбу не водил.
Марийка не знала о том, что произошло между мужчинами.
Но она много раз видела, как её отец и её спаситель могли побороться на заднем дворе со злыми лицами.
Мама при этом строго смотрела на дерущихся, потом уходила в свою комнату и месяц не разговаривала с мужем.
Марийка видела иногда, как мама плачет украдкой.
На вопросы дочки о причине слёз лишь отмахивалась и тут же лезла обнимать свою кровинушку и гладить её по волосам.
И вспоминая все эти недомолвки и драки отца с дедом Соломоном, она не понимала, почему он её спас.
В тринадцатилетней голове не укладывалось это всё.
Перед глазами часто было последнее движение матери, последний взмах рукой, последний день, когда Марийка ощущала на себе родные руки.
Она старалась меньше думать о случившемся. Соседи деда Соломона сплетничали на костях. Обсуждали Марийку, недовольно высказывались о том, что она не впала в истерику после смерти родителей, не кричала на всю округу о том, что она теперь сирота.
Даже говорили о том, что девочка просто двинулась умом. Слухи эти подогревала и Васса.
Уж она-то, наверное, и начала всё это. Потому что с первого дня говорила, что дети, потерявшие родителей, от горя страдают, а Марийка лицо своё купеческое нахмурила и на этом всё.
Соломон всё одёргивал жену:
— Васса, ну чего ты вспенилась? Ну чего ты к девчонке прицепилась?
— А того! — отвечала нервно женщина мужу: — Того, что ты вокруг неё кружишься. Не зря тебя её отец недолюбливал.
— Да с чего ты взяла?! — уже пенился сам дед. — Он меня сам попросил за девчонкой присмотреть!
Васса лишь махала рукой и уходила сплетничать дальше.
А поездка к родителям была лишь поводом. Не собиралась жена Соломона забирать детей домой. Старший их сын Гаврила был болен от рождения. И будучи уже двадцатишестилетним парнем, он бегал по двору как малое дитя. Ловил бабочек, приносил своей бабке лягушек. Та отпрыгивала от внука, а он ржал на всю округу.
Бывало, лягушки плавали в щах. И тогда Гавриле доставалось. Его морили голодом и не разрешали давать воду. На самом деле парня звали Гершон, но «Гаврила» к нему приклеилось надолго.
Помимо Гаврилы у родителей Вассы воспитывалась и её младшая с Соломоном дочка Агния. Ей было шесть лет. Девочка тоже была со своими странными повадками. Но в отличие от брата терялась среди обычных людей.
Агния могла часами смотреть в одну точку, и её невозможно было отвлечь от этого занятия. А потом она как ни в чём не бывало возвращалась к обычной жизни. И при этом очень много выдумывала и врала.
Она могла так провести деда с бабкой вокруг пальца, что те и впрямь верили, что когда-то обещали новые сапожки или кружевной платок. Дед с бабкой сами забрали внуков к себе, считая их родителей погрязшими в грехах.
Иногда к деду с бабкой приезжал ещё один внук.
Мальчика они признали своим совсем недавно.
Рождён он был от крестьянки Вари и их сына Герома.
Сам Гером вскоре после этой близкой связи с Варей пропал. Поговаривали, что Варин отец приложил к этому руку.
Григорий, так звали внука, воспитывался матерью и дедом. Родители отца признали его только тогда, когда увидели уже взрослым. Григорий походил на родича как две капли воды. Мать Герома Ия, увидев внука, упала перед ним на колени и просила прощения.
После этого внук навещал бабку с дедом.
В эту поездку Васса навестила детей. Выслушала обеспокоенную мать по поводу того, что Гаврила связался с неблагочестивой дамой (женщиной тридцати пяти лет, имеющей шестерых детей) и якобы, связавшись с ней, он перестал бросать лягушек в щи, купался в день по несколько раз и стал воровать у бабки духи. Та их перепрятала, но Гаврила находил и пользовался ими.
— Вася, — обеспокоенно говорила мать Вассе, — ты только поглянь на него! Эта умнейшая женщина облапошит моего внука и твоего сына, повесит на него свой индюшиный выводок, и ты ещё доплачивать ей будешь.
Васса была настроена серьёзно.
Она ворвалась в комнату к сыну, когда тот усиленно начищал свои сапоги.
Взглянув на мать, он как будто не узнал её и продолжил заниматься своим делом.
— Гершон, — начала Васса (она всегда называла сына настоящим именем), — бабушка сказала, что тебя хочет обмануть мошенница. Пойми, ты не должен к ней ходить! Ты болен. У тебя в голове живут бесы. Если они выйдут, что ты с ними станешь делать?
Васса говорила о чужих детях, о женщинах, которым от мужчин нужна только выгода, о том, что мошенница нечиста на руку и нечиста телом.
Гаврила надел сапоги и молча вышел.
Васса лишь всплеснула руками.
Он очень быстро вернулся, подошёл к матери и покрутил своим суровым кулаком перед её лицом. Опять вышел и уже не вернулся.
После полуночи Васса и её мать Ия пошли домой к этой женщине.
— Вот там окно низенькое, всё видно. Отец твой ходил смотреть. Мне не разрешает. И вот пока он в отъезде, давай глянем, чем они там занимаются.
А то он ходит каждый день туда, возвращается с красным лицом и даже иногда вспоминает нашу молодость, сожалея о том, что мало чего мы с ним испытали.
А я ему в ответ: «Испытали голод, смерть троих детей, безденежье, богатство, признание и падение на дно».
А он у виска крутит пальцем и ложиться спать.
Первой в окно взглянула Ия.
Она вытаращила глаза и воскликнула:
— Боже мой! Как же так можно! Васенька, даже не смотри туда! Грех! Грех большой, Ва-ся-я-я-я!
Ия застыла с открытым ртом и даже не шевелилась.
Васса сначала испугалась, потом смело шагнула и уставилась в окно.
То, что происходило, привело её в ужас.
Её старший сын и неблагочестивая его подружка голышом танцевали вальс.
А потом эта мать шестерых детей запрокинула голову назад, и Гаврила страстно целовал её шею, а потом грудь.
— Что же это делается? — ожила мать Вассы. — На столе… Туда, где хлеб… Насущный…
Обе женщины досмотрели «театральную постановку» до победного конца.
— Ты глянь, — всхлипывала Ия, — распласталась она по столу. Волосню свою в кашу макает. А Гаврила… Васька, кого ты народила на этот свет? Вот я тебя дома отхожу ремнём за мозги твои безумные?
Васса была взбешена. Она ударила кулаком по окну. Посыпались стёкла. «Благочестивая» женщина судорожно напяливала на себя одежду.
А Гершон одеваться не торопился. Он лишь произнёс укоризненно:
— Ведьмы…
Васса теряла сознание. Мать кружилась возле неё и кричала:
— Врача! Врача! Раненая! Врача!
Продолжение тут
Путеводитель по книгам тут