38
В следующий раз Ваня пришёл в себя в тюремном лазарете. Вокруг него стояло много коек, а вот окон, как и в камерах, почти не было. Виднелись лишь маленькие узкие прорези под потолком. Для того, чтобы осмотреть больного или сделать ему перевязку медперсоналу приходилось подносить к его кровати лампаду.
Оглядываясь по сторонам, Иван пытался увидеть знакомые лица, но никого не узнавал. С тоской вспоминал своих недавних соратников, которых уже не было в живых. Последние недели отступления были очень сложными. У солдат закончились запасы еды и патроны, а воевать на голодный желудок и с пустой винтовкой не было никаких сил и возможностей.
Отступали они по уже ни раз разорённым сёлам, где поживиться было нечем. Ваня с ужасом думал о своих родных, по которым тоже мог прокатиться каток гражданской войны и мародёрства. Его родная деревня, когда он покидал её, несмотря на неоднократную продразвёртку, ещё как-то жила. А вот голод в глазах детей и женщин, которых он видел в Псковщине, был ужасен.
Там и тут полыхали крестьянские восстания, которые жестоко подавлялись большевистской властью, но и Белые, приходя по этим территориям, искали, чем поживиться. Так как надо было кормить солдат и пополнять запасы.
По рассказам бывалых из своего отряда, которые успели побывать на Южном фронте гражданской войны, Иван слышал, как богаты те земли. И не только продуктами, но и арсеналами оружия, которые они там находили. В здешних краях такого не было.
Последний бой Ваня помнил урывками. Сказывалась бесконечная череда бессонных ночей, когда их отряд или отступал, или держал оборону, спать было некогда. Все дни слились для него в один бесконечный кошмар. Размягшая земля под ногами, разорённые дома обездоленных местных жителей, постоянное чувство голода и пробирающий по ночам холод. А когда его ранило в плечо, стало ещё хуже. Полевой врач сделал ему перевязку, дал какой-то порошок и отправил воевать дальше.
Так прошло несколько дней. От боли при каждом движении рукой, Ваня почти терял сознание. Но при этом понимал, что их отряд несёт огромные потери и он должен оставаться в строю. Когда стало понятно, что всем вместе им не спастись, командиры оставили большую часть бойцов удерживать позиции, а сами стали отходить. Иван заметил это, но остался на своём месте. Он решил, что пришёл его час погибнуть за Родину.
Воодушевление первых дней, когда он только уходил из своей деревни с корпусом Добровольческой армии, давно прошло. Мужчина увидел, как на самом деле обстоят дела. Командиры всё чаще спорили между собой, выбирая план дальнейших действий. Часть из них считали, что надо дожидаться подкрепления, другие настаивали на скорейшем продвижении.
И судя по обрывкам услышанных фраз, он делал вывод, что такой раздрай не только в его корпусе, но и во всей Белой армии. Военно начальники не могли договориться между собой, часто действовали вразрез планов друг друга, давая тем самым преимущество противнику, который давил единым фронтом.
Жалел ли Ваня, что пошёл с ними? Он не мог однозначно ответить на этот вопрос. Скучая по дому и любимым людям, он хотел оказаться рядом с ними. Но видя в какую пропасть катиться его Отечество, не мог не встать на его защиту.
А потом был его последний бой, в котором он попал в плен. Сопротивляться уже не было сил. Перед тем, как потерять сознание, он заметил, что его командиры успели уйти до подхода Красных.
Несколько недель он приходил в себя в тюремном лазарете и это было лучшее время за последний месяц: он спал он на жёсткой, но кровати, получал еду и лечение. Что будет дальше - предпочитал не думать. Понимая, что положение у него не завидное.
Порой замечал, что за его соседями, теми, кто начинал чувствовать себя лучше, приходил конвой и больные больше в лечебницу не возвращались. Он ждал, когда придут за ним. В то утро Ваня на самом деле чувствовал себя лучше, силы начали возвращаться к нему, рана на плече затягивалась, он даже мог шевелить пальцами, благодаря мастерству местного доктора. Кашель, мучивший Ивана последние недели, тоже отступил.
Ему очень захотелось выйти из этих застенков и вернуться к своим родным, обнять жену и мать. Заглянуть в глаза отца, пройтись по полю, почувствовать круп коня. Вспоминал он и о братьях, гадал, суждено ли им свидится. О сновидении Аны, в котором она видела бегство Макара из дома, не знал. Думал, что тот продолжает жить и работать в городе, где осел после ранения в первой войне.
Когда в помещение лечебницы вошло несколько людей в служебной форме, Иван сразу почувствовал, что это за ним. Раньше он наблюдал, как забирают раненых с других кроватей, но за себя не боялся. Проиграв сражение за свои идеалы на поле боя, считал, что жизнь кончена.
Но именно сегодня ему захотелось жить дальше. Любить жену, пахать землю, вести разговоры с отцом за вечерней трапезой. Но эта картина померкла при виде суровых взглядом людей, идущих за ним.
- Вставай, пойдёшь с нами, - сказал приблизившийся к нему человек.
- Рано ему пока, - вступился доктор. Надо отдать ему должное, врач пытался оставить на лечении каждого из своих больных, зная, что ничего хорошего им дальше не светит. Он вообще не понимал, зачем ему приносили этих еле живых людей, чтобы замучить их сразу после того, как он поднял их на ноги.
- Мы не можем больше ждать, - ответил пришедший.
Иван нехотя поднялся. Тело, слегка окрепшее за время лечение, не хотело вновь получить увечья и удары. Но бежать было некуда. Медсестра протянула ему какую-то телогрейку, чтобы он не шёл в одной прохудившейся пижаме. А ноги так и остались босыми. С обувью в лазарете было туго. Тапки полагались одни на нескольких человек, в уборную в них ходили поочереди. Сапоги, в которых Ваню нашли на поле боя, куда-то делись, вместе с той одеждой, в которой он был. Холод от бетонного пола сразу стал подниматься по голым ступням. На выходе из помещения ему всё же бросили какие-то разорванные галоши и он с благодарностью надел их.
В комнату допроса шли долго. Сырой ветер, гулявший по коридорам тюрьмы, пронизывал неокрепший организм раненого. Плечо сразу заныло. В голове у Ивана была пустота, он понимал, что настали его последние дни и бороться с этим бесполезно. На помилование после пребывания в Белой армии он не надеялся. Единственная мысль, которая билась в его мозгу, было воспоминание об их не родившимся с Аней ребёнке, вызывая сожаление о том, что после него в мире никого не останется.