Мы живем дверь в дверь уже больше тридцати лет: я и мой сосед Николай Петрович, мужик пенсионного возраста Раньше, когда я еще была ребенком, у него была семья, жена, дети. Но что-то в их отношениях пошло не так, и однажды женщина, забрав детей, переехала. Причем прихватила с собой и телевизор, и холодильник, и даже ковер со стены.
Нельзя сказать, что Петрович — ангел с крылышками за спиной. Он и выпить не дурак, и с мужиками за гаражами в домино играет днями напролет. Так что мотивы его бывшей жены я могу понять, правда, зачем ковер с собой увозить? Ну да ладно, всякое бывает. Петрович не то чтобы сильно расстроился из-за побега жены, только очень из-за телевизора переживал:
— Как я теперь буду смотреть чемпионаты по фехтованию?!
Да-да, есть у Петровича одна страсть: фехтование. Когда-то в молодости он занимался им профессионально, выступал на турнирах, даже звание кандидата в мастера спорта имел. Но сначала женитьба, потом дети, потом выпивка — словом, со спортом пришлось завязать.
Петрович хоть и давно перестал фехтовать сам, однако не пропускал ни одного соревнования в городе и ни одной трансляции по телевизору.
Правда, телевизор он себе вскорости купил новый и опять радовался жизни, даже больше, чем раньше. А что, красота: никакого контроля, никакой ответственности, знай попивай себе пивко да смотри, как по телеку на рапирах дерутся.
Жизнь моего соседа круто переменилась в тот день, когда у нас на лестничной площадке появилась неприметная тетенька благообразного вида. В руках она держала какой-то красочный журнал. Сначала позвонила ко мне в дверь:
— Верите ли вы в жизнь после смерти? —задушевно спросила тетка, глядя на меня своими ясными глазами.
— Нет, я только в тараканов верю, — буркнула ей в ответ.
Пару недель назад купила «чудо-средство», которое должно было меня избавить от этой дряни навсегда. И что вы думаете: наутро зашла в кухню, включила свет — а их там видимо-невидимо!
— Зря вы так, — даже не обиделась тетка, — жизнь после смерти существует. Могу вам дать почитать одну брошюру...
Я наконец сообразила, кто передо мной, и ответила заготовленной фразой:
— Извините, я мусульманка, мне таких вещей читать не позволено!
И захлопнула дверь. Кстати, этот прием действует безотказно, когда к вам на улице или еще где начинают приставать граждане с брошюрками. Вначале у них округляются глаза, потом они шепчут: «Простите, пожалуйста!» — и ретируются куда подальше.
Дверь за посетительницей я захлопнула, но отойти не отошла: как раз обнаружила в обивке некую щель, которая вполне могла быть жильем тараканов.
Пока я изучала подозрительную дыру, из коридора доносился разговор
моего соседа с сектанткой:
— Верю ли я? — переспросил он. — Конечно!
— Вот и хорошо! —
обрадованно прозвучал бесцветный голос тетки. — А какую церковь посещаете?
— Ну, если честно сказать, то никакую... Понимаете, не нравится мне что-то в эти церкви ходить... — оправдывался сосед.
— И это правильно: большие, несуразные, попы в этих рясах. Вот у нас, например, ничего подобного и в помине нет. Собираемся просто все вместе, о Боге говорим, об ангелах, вечной жизни...
Приходите-ка к нам, а? В воскресенье. Почитаете до выходных брошюрку, мы ее с вами потом непременно обсудим...
Не обнаружив источника зла в обивке, я вернулась в комнату, посмеиваясь про себя. Тетенька явно зря потратила свое красноречие. Представить себе Петровича, усердно молящегося в церкви, отказавшегося от алкоголя и прочих своих пороков, я при всем моем богатом воображении не могла. Но оказалось, что я ошибалась.
В воскресенье вечером мы с соседом столкнулись на лестнице. Он был весел, оживлен и совершенно трезв.
— А знаешь, Нина, что кроме нашей жизни существует еще и другая, вечная?
— Вы что, Николай Петрович, ходили
к тем сектантам? — испуганно спросила я. — И они уже вас в свою веру обратили?
— Что ж в том плохого, — не стал возражать сосед, — люди там по большей части хорошие, приветливые. Обо всем меня расспросили, посочувствовали: жизнь-то
у меня ох, какая тяжелая!
— Ой, скажете тоже — тяжелая! — отмахнулась я. — Семьи нет, живете в свое удовольствие, вон, даже тараканов извели... Кстати, как вам это удалось?
— Да погоди ты со своими тараканами! Одиночество — это самое сильное испытание для человека, вот что я тебе скажу. Иногда так тоскливо, хоть волком вой. А на собрании мы все вместе пели песни, делились друг с другом сокровенным... Меня даже братом назвали. — Петрович аж всхлипнул от умиления.
— Николай Петрович, — осторожно начала я, — а вас ничто там не напрягает? Наверное, их «братьям» пить нельзя, и курение тоже наверняка под запретом.
— Ну и что? Я в один момент брошу, мне только стоит захотеть!
Через пару часов, когда я уже укладывала детей спать, в дверь позвонил сосед. В его руках был какой-то пакетик.
— Вот, бери, — протянул он его мне, — это от тараканов. Посыпаешь дорожкой по плинтусу, и они уходят.
— Ой, вот спасибочки! — обрадовалась я. — Вы просто золото!
— Скажешь тоже... — Петрович зарделся. — Хотел у тебя кое-что спросить...
— Спрашивайте, не стесняйтесь!
— Я насчет той женщины, что ко мне приходила, Веры Игнатьевны... Как она тебе показалась?
Я немного растерялась:
— Ну, женщина как женщина...
Увидев, что сосед явно недоволен такой
характеристикой, я торопливо добавила: — Приятная в общении, скромная.
— Вот-вот! Мне тоже так показалось!
А еще, — со значением поднял он вверх указательный палец, — одинокая.
Узнать, приятна ли в общении Вера Игнатьевна, мне довелось совсем скоро. Сначала она приходила к соседу со своей сестрой по вере, а потом, как осмелела, шастала одна. Улыбалась мне по-дружески, правда, бесед о Боге не заводила, помнила про мое мусульманство. Как-то я сама заговорила:
— Вы такая молодец, что отвадили Николая Петровича от спиртного.
— С Божьей помощью, — отозвалась сектантка, зардевшись. — Он вообще-то мужчина видный...
— А вы одинокая, — подхватила я. Собеседница потупила взор.
Вскоре к соседу стали приходить странные личности. Громко говорили за стенкой, топали, смеялись — словом, совсем не смахивали на сектантов. Поймав его на лестничной клетке, я спросила:
— Что за посетители у вас? Если верующие, то почему курят? Ко мне через вентиляционную трубу запах доносится.
— Нет, это не братья по вере, приходится с дельцами неверующими дело иметь. Собрался я, Нинка, свою квартиру продавать.
— Зачем?! — Я чуть не присела на пол от неожиданности. — Что это вы придумали такое, Петрович?
— Вера Игнатьевна посоветовала, и пастор одобрил. Зачем нам с ней две квартиры, только суета. А так
мою продадим, деньги на новый
молитвенный дом отдадим. И людям, и Богу, и себе, грешным, в радость.
Я схватила его за руку:
— Вы что, не смейте! Они... да они не
братья вам по вере, обычные жулики!
Нашли одинокого человека с квартирой, обманом выманивают деньги, а потом, когда вытрясут до копеечки, скажут: иди на все четыре стороны, ты нам больше не нужен!
— Какая ты все-таки злая, Нинка! — Петрович высвободил свою руку из моей. — Совсем в людей не веришь. Нельзя так на свете жить, грех это большой.
Я еще что-то пыталась втолковать соседу, но потом отступила: бесполезно. Эх, раньше надо было с ним разговоры вести, может, не погряз бы в этой сектантской трясине!
Пару дней я ходила в жутком настроении. Посоветовалась кое с кем, и все в один голос мне заявили: сделать ничего нельзя. Мол, мой сосед — взрослый человек, в здравом уме и при памяти, он имеет право распоряжаться своим имуществом как хочет. Пусть хоть пингвинам в зоопарке подарит, закон не воспрещает.
А в воскресенье с утра я выбежала в магазин и вдруг увидела Петровича на лавке перед домом. С бутылкой пива в руке!
— Николай Петрович, вы ж в это время обычно в молельном доме своем, среди братьев с сестрами...
— Никакие они мне больше не братья! — воскликнул сосед и приложился к бутылке. — Ноги моей больше не будет среди этих идиотов! И квартиру свою продавать не буду, фиг им, а не новый храм!
И Петрович наглядно продемонстрировал мне кукиш. Я отвела его руку в сторону, присела на лавку:
— А как же Вера, как ее, Игнатьевна? У вас же с ней вроде любовь?
Петрович плюнул в сердцах и произнес с пафосом в голосе:
— Никогда я не женюсь на женщине, которая запрещает мне смотреть
турнир по фехтованию!
У меня в мозгах начало кое-что проясняться, а сосед продолжал, кипя праведным гневом: — Видите ли, фехтование — это азартная игра, а настоящим верующим в азартные игры ни-ни! А еще этот, пастор который, говорит: «Они друг друга шпагами колют, значит, одобряют смертоубийство». Ну я ему так прямо и сказал, что он дурак, раз спорт со смертоубийством путает.
Петрович встал и напоследок заявил то
ли мне, то ли в пространство:
— Вот все я мог стерпеть: и то, что водку пить нельзя, и что ругаться запрещено. Мог даже про домино забыть, невелика потеря. Но чтобы предать фехтование?! Этого они от меня не добьются!