В дверях стоял мужичок лет семидесяти. Небритый, неопрятный, дурно пахнущий. Сперва я хотела просто захлопнуть перед ним дверь, но он умоляюще сказал: «Доча, ты хоть посмотри доказательства, а потом уже
решай!» Я секунду подумала, потом вышла на лестничную клетку. Еще не хватало пускать какого-то бродягу к себе в дом: вдруг он наводчик в шайке бандитов?
Мужчина, правда, не обиделся — даже обрадовался, что я вняла его мольбам. Он торопливо сунул руку за пазуху и вытащил оттуда смятый конверт.
— Почерк своей мамы узнаешь? Если нет, можно ей показать, пусть подтвердит.
— Мама умерла три года назад, — сказала я сухо.
— Ой, жалко... Но ведь можно сличить с ее записями, у тебя ведь остались какие-то ее тетради или письма?
Мне не требовалось подтверждений: почерк на конверте был мамин. Я вынула пожелтевший листок и стала читать...
«Виктор! Пишу, потому что который день не могу с тобой поговорить лично, а время не терпит. Ты прекрасно знаешь, что я ношу твоего ребенка. Я люблю тебя и хочу уйти от мужа, ты это знаешь. Меня ничто не остановит...»
Мужчина стоял рядом и ждал, пока я дочитаю до конца. Как только я подняла глаза от письма, он сунул мне свой паспорт:
— Вот, Новицкий Виктор Юрьевич. Выходит, твой отец.
— Мой биологический отец, — поправила его я. — Вырастил- то меня совсем другой. Которого я всегда считала родным. Мама с отцом не разводилась... Дайте угадаю: вы ей заявили, что не признаете своего ребенка и не женитесь на ней?
— Это был самый разумный выход, я тоже был женат! — Он развел руками. — У меня была должность, партбилет в кармане. Не мог же я из-за придури твоей мамы лишиться всего!
Мне стало противно: какой же он все-таки мерзавец!
— Ясно. Но вы прекрасно все эти годы жили без меня. Почему сейчас пришли?
Мужчина потупился:
— Ну так это, старый стал, совесть замучила. Думаю: как там моей кровиночке живется? Может, бедствует...
Я направилась к двери, бросив через плечо:
— У меня все прекрасно! — Я повернулась к нему: — А вас я не знаю и знать не хочу. Вы мне никто. Прощайте!
— Ну что, городской сумасшедший? — В кухне муж наливал себе чай. — Или все-таки твой отец?
— Ой, Паша, похоже — отец. Как мать могла изменить папе с этим?! Может, позвонить тетке, она должна быть в курсе?
— Мне кажется, о нем надо просто забыть. Ты его прогнала — и молодец. Зачем ворошить прошлое?
Но забыть у меня не получалось. Я вспоминала свое детство — обычное, такое, как у всех, счастливое. Мне всегда казалось, что родители искренне друг друга любят. Когда скончался папа, мама очень горевала и до конца своей жизни так и не оправилась от горя. И тут — такая новость...
С утра я вышла из дома на работу и обнаружила на лавочке уже знакомую фигуру. Мой биологический папашка сидел, сгорбившись и надвинув на лоб кепку. Но едва меня увидел, ринулся навстречу:
— Доча, я ведь к тебе чего
обратился? Меня из дому выгнали, прямо на улицу, и жить негде! Может, пустишь меня к себе? Все-таки не чужой человек...
Его лицо плаксиво сморщилось. Наверное, он хотел вызвать у меня жалость, но ничего не получилось:
я рассердилась еще больше:
— Как вы смеете?! Вы, человек, который бросил мою мать? У вас же есть своя семья. Жена, дети, внуки, наверное. Живите с ними, я-то тут при чем?
Мужик вытер глаза ладонью:
— Жена умерла, уже пять лет как, а сын еще раньше уехал за границу. Так и жил я один, вот злые люди и воспользовались: обманом отняли у меня квартиру. Теперь на вокзале ночую, а то и на лавочке в парке. Инеска, Христа ради, помоги старику!
Передо мной стоял человек, который был мне неприятен до отвращения. От него пахло псиной, он присюсюкивал через слово, выжимал слезу и давил на жалость. А главное — я его совсем не знала! Он мне никто. Да, он предъявил некое письмо, но, скажем честно: его не приняли бы как доказательство ни в каком суде.
Я вздохнула:
— Идемте. Спать будете на кухне на раскладушке, больше негде. И называть я вас буду не папашкой, а Виктором Юрьевичем.
— Ой, да как хочешь, хоть пеньком обзывай! — обрадованно засуетился мой новоявленный родитель.
На работу в тот день я так и не попала. Сначала спровадила Виктора Юрьевича в ванну, где он долго отмокал. Потом подбирала ему приличную одежду из мужниного гардероба. После того как он, причесанный и побритый, наелся, приказала:
— А теперь рассказывайте по порядку, что такого с вами стряслось.
И он поведал. Довольно-таки банальная история: одинокий старик, к тому же любитель выпить. Приглашал к себе в дом каких-то приятелей, иногда совсем незнакомых людей, собутыльников на один вечер. Кто-то из них, воспользовавшись состоянием алкогольного опьянения, подсунул ему бумаги на дарственную.
Вечером, когда пришел муж, Виктору Юрьевичу пришлось повторить всю историю ему. Паша у меня — опытный юрист. Хоть и занимается совсем
другими вопросами, у него много знакомых и в полиции, и среди
коллег, сведущих в криминальныхделах.
— Завтра поедем к моему бывшему сокурснику, Толику, — сказал Паша, положив телефонную трубку, — он говорит, что шанс есть. Правда, судебная волокита займет какое-то время...
Старик посмотрел на меня испуганно, я лишь махнула рукой:
— Да поживете пока у нас, не тряситесь. Но как только отсудите свою жилплощадь, сразу же — адью. И очень надеюсь, мы вас больше никогда не увидим.
Вечером, перед тем как лечь спать, я спрятала подальше все ценные вещи и документы — на всякий случай.
С утра я проснулась от того, что Паша настойчиво теребил мое плечо. Давясь от смеха, он зашептал:
— Ты посмотри, что твой папашка творит. Наверное, постой отрабатывает.
Я на цыпочках прошла по коридору к кухне и увидела такую картину. Виктор Юрьевич, закатав рукава рубахи и подвернув брючины, старательно надраивал пол. Видимо, делал он это давненько, потому что на линолеуме можно было уже проводить хирургические операции, до того он был чистым. Но мужик все тер и тер.
— А что это вы вскочили с утра пораньше? — спросила я.
Виктор Юрьевич обернулся:
— Да вот, никак не могу пятна оттереть с пола. Я уже и порошком, и мылом хозяйственным, и содой.
— И не выведете, потому что это не пятна, а расцветка линолеума, в крапинку.
— Надо же ж! То-то ничем не оттирается... А еще я сделал завтрак!
Виктор Юрьевич с гордостью продемонстрировал сваренную в мундирах картошку. Чтобы не огорчать старика, мы дружно съели ее на завтрак, даже сын не слишком кривился. А ведь обычно мы картошку едим только в супе!
— Я увидел, что у вас в ванной полочка еле держится, — сказал во время еды Виктор Юрьевич. — Так я ее могу поправить, только ты, Паша, мне покажи, где у тебя лежит дрель и прочие инструменты.
Поняв, что энтузиазм новоявленного родственника унять не получится, я потратила какое-то время на составление списка поручений. Лучше пусть займется делом, чем бежит за бутылкой в магазин. Мы накануне поставили ему условие — ни грамма спиртного. Но кто может поручиться, что он его будет соблюдать?
На удивление, Виктор Юрьевич вел себя вполне прилично. Дело по отсуживанию его квартиры шло не так быстро, как нам хотелось бы, но все-таки двигалось. Через пару недель его пребывания в нашем доме Леша, сын, уже стал называть его дедушкой. Мне даже стало казаться, что я привязываюсь к этому, еще недавно незнакомому мне, человеку — моему биологическому отцу.
А потом к нам в гости пришла
тетя Вера, мамина сестра. Зашла без приглашения, просто проходила мимо и решила заскочить: мы давно не виделись.
Был вечер субботы. Паша с Виктором Юрьевичем смотрели футбол по телевизору, Леша в своей комнате играл на компьютере. Я готовила ужин.
Тетя заглянула в большую комнату, что- бы поздороваться с Пашей, и... замерла.
— Инесса, а он как тут оказался?! — закричала она на весь дом.
— Виктор Юрьевич? Тут такая история...
— Ой, а я в магазин, хлеба куплю! — сорвался с места мой папаша.
— Нет, сиди! — остановила его тетя Вера. — А ты, племяшка, рассказывай!
Ну, я и выложила все. Как увидела старика на пороге, как он признался в давнем романе с моей мамой, как показал письмо.
— Письмо! — взорвалась тетка. — Так этот негодяй тебе даже письмо показал!
— Я тоже была в ярости, а потом остыла: все-таки он мой биологический отец.
— Не отец он тебе вовсе! Вообще никто! У твоей мамы была лучшая подруга, Ляля, они еще со школы дружили. Этот негодяй ее соблазнил, чужую семью разрушил, а потом отказался ребенка признавать. Ляля, как родила, уехала к своей матери в деревню. Я ее после этого никогда и не видела. Не твой он отец, а Лялиного ребенка!
Я была в шоке. И это еще мягко сказано. Виктор Юрьевич сидел, опустив низко голову и не поднимая глаз.
— Все равно не понимаю, — пролепетала я. — Почерк в письме был мамин.
Тетя Вера отмахнулась:
— У Ляли с твоей матерью почерки были похожи, прямо один в один. Помню, как они в школе контрольные делали. Твоя мать отлично знала математику, Ляля хорошо писала сочинения. Так они за один урок справлялись с двумя заданиями: для себя и для подружки. Наступила тишина. Виктор Юрьевич тяжело вздохнул, поднялся:
— Да, она права, дочка. Я тебе никто. Обманул вас: надоело, понимаете ли, по вокзалам мыкаться, в моем-то возрасте. Так что извините, если можете. Я пойду...
Он пошел в прихожую, натянул ботинки и куртку. Я посмотрела на мужа. Он хмыкнул, пошел за «папашей»:
— Ну вот что. Разбирательство по вашему делу продлится еще пару недель. Поживете это время с нами. А потом — идите на все четыре стороны.