Мужская солидарность – дело своеобразное. И проявляется своеобразно. А уж когда мужчина-кот солидарен с мужчиной-человеком – это своеобразно вдвойне.
А вот и нечего смеяться!
Однажды… не очень давно… мы пригласили в гости наших хороших давних друзей. Цель, разумеется, ясна, не буду её озвучивать. Просто скажу, что мы купили разных вкусных напитков, а ещё я заморозила лёд.
И, кстати, сразу вам скажу: зря. Не нужен лёд в коньяк, честно. Разбавлять хорошие напитки – кощунство. К тому же согревшийся в руках коньяк гораздо мягче и ароматнее.
Впрочем, всё это дело вкуса, конечно. Ну неважно.
Просто мы давно не виделись и соскучились. А вовсе не для этого там!
Ну и вот. Так получилось, что прекрасная половина наших гостей поехать по некоторым причинам не смогла, и друг мужа поехал один. В свою очередь мой собственный супруг задержался в командировке на сутки из-за погоды. Таким образом, друга семьи встречали я и коты. Ну и лёд в морозилке. В целом, неплохая компания.
Пуня при звонке в дверь ринулась, разумеется, в ванную, замолотив в закрытую дверь кулачками. Ибо Пуня всю свою недолгую жизнь в каждом визитёре видит страшного таксидермиста. Даже, собственно, в моём супруге, который, вообще-то, кормил её в младенчестве колбасой.
- Кормил-то кормил, - не спорит Пуня, - ну да кто его знает: вдруг прикармливал?! А потом хрясь – и нет у Пунечки хвоста! На горжетку пошёл!
К тому же она вообще не уверена, что в дом после командировок возвращается один и тот же человек. Того, который колбасой угощал, может, подменили уже сто раз! Так что лучше перебдеть, чем недобдеть – и пересидеть под ванной. Таксидермисту надоест – и он уйдёт. А Пунечка останется. С хвостом.
Так что, собственно, приятель мне почти не верил, что у нас в доме есть ещё третья кошка. Думал, что это я так себе цену набиваю, типа, котья мать, одной левой с целым прайдом справляюсь!
Что касается Зёмы, то он, наоборот, первым кидается навстречу любому посетителю. Во-первых, проявляет героизм: вдруг будут бить, а он не присутствует?! Конфуз!
Во-вторых, вдруг принесли что-то вкусное – а он опять-таки не присутствует! Уже не конфуз, а безобразие. А в-третьих, Земануил Великолепный в принципе уверен, что все гости – это к нему.
Мотя же на звонок тоже вышел. Когда проснулся, тогда и вышел. Он бы и не вышел, но подумал, что наконец-то приехали любимые ноги в джинсах, и он наконец сможет нормально выспаться! Шёл вразвалочку, готовый сменить лежанку на подоконнике на джинсы на кровати, и тут!
- Вот это подстава! – возмущённо посмотрел на меня Мотя, внимательно обнюхав чужие ноги. – Это не мои джинсы! Мои где?! И что за посторонний мужик в доме?!
Мужнин друг о возмущении кота не подозревал, ибо в смятённых кошачьих душах не все разумеют с первого взгляда. Но погладить хотел! Впрочем, не хотеть погладить Мотю – это я не знаю, кем надо быть! У нас таких, пожалуй, что и не водится…
Но Мотя гладиться не пожелал. Он внезапно ощутил себя брошенным, преданным и покинутым. Вину возложил на владельца чужих джинсовых ног. И решил мстить.
А вот и нет! Банальные способы с подписыванием чужих вещей в нашем доме не практикуются. Во-первых, Мотя – личность серьёзная и любит стабильность и аккуратность. Аккуратнее и стабильнее лоточка в туалете ещё ничего не придумали.
Во-вторых, у нас в доме царит дух креативизма (не путать с кретинизмом, хотя и этого иногда хватает. Одна моя поездка в городе без навигатора чего стоит! Я та ещё топографическая кретинка! Помнится, когда мы с моим супругом только познакомились, он мне десять раз показывал, в каком доме живёт, но бесполезно – я ни разу не нашла его дом самостоятельно. А однажды шла в институт из библиотеки и прошла не ПЕРЕД библиотекой, а ЗА ней. Божечки! Знакомый дом! А я три года тут ходила, а знакомую местность не узнала… Но всё-таки вернёмся к креативизму). Креативизм заразителен, посему и коты у нас любят вести себя нестандартно.
А может, и не любят, просто по-другому разучились. Впрочем, что вообще можно считать стандартом для котов?
Так что Мотя просто отвернулся и пошёл думать.
Я, зная, что, вообще-то, приятель мужа – аллергик со стажем, озаботилась его физическим здоровьем:
- А на котов у тебя аллергии нет, случайно? А то у нас, сам понимаешь, тебе кирдык тогда.
- Ты такая добрая, - хмыкнул товарищ. – Всегда это знал. Но разочарую тебя: аллергии на котов у меня почти нет. Если не попадает непосредственно на лицо, то всё нормально.
Поэтому после обязательного ритуала поглажки Земануила товарищ пошёл мыть руки. И делал это всякий раз после процесса. Ни разу не забыл! Вот это, я понимаю, рефлекс и самодисциплина!
Мотя внимательно наблюдал, анализировал и делал выводы. Да и глухотой он не страдает, иногда только прикидывается. Выводы были следующими:
- То есть если натрясти этому пройдохе с чужими ногами шерсти прямо в лицо, ему кирдык. Кирдык – это что? Судя по тону котьей матери – вещь неплохая, но не для всех, а только для окружающих. Надо воспользоваться…
И Мотя принялся за дело. Он всячески подбирался к владельцу ног с видом «я хороший красивый кот, желающий, чтобы его погладили», но в качестве объекта для поглажки подставлял свой нехилый филей. Звучит странно, а выглядело ещё страннее, если можно так выразиться: Мотя с деловым видом подходит к человеку (а что может быть умилительнее делового кота?!), после чего решительно разворачивается к нему тылом и размахивает хвостом.
Пожалуй, сильнее выразить презрение, чем это сделал Мотя, просто невозможно.
Приятель сначала машинально поглаживал кота, потом вспоминал про аллергию и шёл мыть руки.
- Ушёл! Работает! – радовался Мотя.
Приятель возвращался.
- Пришёл… Не работает… - размышлял Мотя.
То работает, то не работает. Свинство какое, право слово. С этим надо было что-то решать, и Мотя пошёл договариваться с недомерком, которого, вообще-то, слегка презирает.
- Иди, - подначивал он Земануила. – Иди и пусть он тебя погладит! Ты лезешь ещё сильнее, чем я! Должно сработать. Ему настанет кирдык, и он уйдёт!
- Чего это я вдруг лезу сильнее? – обижался Зёма. – И что такое кирдык? Может, это опасно! Может, ты специально меня подговариваешь, чтобы весь паштет тебе! И креветок чтоб тебе! Не пойду!
- Ну ладно, ладно… не сильнее. Но заметнее. А кирдык – это хорошая вещь. Для окружающих. – Убеждал Мотя. – А мы как раз и есть окружающие, понял? Ты и я. И эта дура мохнатая тоже. Только она под ванной сидит, не хочет окружать. А креветки твои – тьфу и гадость. Сам их ешь!
- Я бы ел, - затуманился горем Зёма. – Да не даёт никто… А если кирдык – креветок дадут?
- Дадут! – уверенно врал Мотя. – Догонят и ещё дадут. Пять. Нет, десять креветок дадут!
Зёма задумался… Креветки – это хорошо… Но этот загадочный кирдык не давал покоя: а вдруг это хорошо только для Моти, а ему, Зёме, плохо? Вдруг Зёма – не окружающий?!
«Действительно, - вдруг подумал Зёма. – Как я могу быть окружающим, если я – центр всего?!»
- Эй ты, - невежливо сказал он Моте. – Какой же я окружающий?! Я ж центральный наоборот! И мать котья мне даже паштет вилочкой разминает! Понял?! Я центр. Сам ты окружающий! Значит, кирдык – это мне как раз! Не хочу.
Но Мотя уже настроился решительно и просто показал Зёме внушительный кулак. Зёма горестно вздохнул и потянулся к кровати, где после долгой поездки отдыхал гость.
- Да, всё-таки кулак и доброе слово гораздо лучше, чем просто доброе слово, - хмыкнул вслед Мотя.
Зёма действовал по отработанной схеме: упал на кровать в позе, которая ещё никого в мире не оставила равнодушным. Передние лапки сложены и прижаты мохнатыми кулачками к тщедушной груди. Рёбрышки так и просятся наружу. А взгляд раненой лани проникает в самое сердце.
Любой, кто видит Зёму в таком виде, хочет сделать одновременно три вещи: упасть в обморок от сострадания, звонить с рыданиями в Спортлото и схватить великомученика в объятия, чтобы защитить его от злобного мира.
Обычно выбирают третье, как самое легкодоступное. Зёма, правда, не любит таких порывов, орать начинает, как припадочный, дёргать задней лапой. Натура ведь у него такая, истероидный тип, что сказать. Гладить надо «аккуратно, но сильно» (с), не перемещать, на руки не хватать.
Ну и приятель, конечно, не выдержал. Хвать Зёму – и давай гладить! А Зёма терпит: помнит суровый Мотин взгляд и размер кулаков. Ну и про кирдык тоже помнит, конечно.
Мотя ходит вдоль коридора, радуется, ждёт обещанного кирдыка. Готовится пожинать плоды собственных усилий.
Но – что такое?! – гость отпускает заполошного Зёму и – идёт мыть руки! Что за чистоплюй такой?!
Из спальни выходит Зёма, угрюмо смотрит на Мотю, понимая, что пострадал зазря: и на руки хватали-тискали, и креветок не дадут. И ведь даже «выйти поговорить» не получится: слишком у них разные с Мотей весовые категории… Увы.
Мотя обескураженно размышлял, как жить дальше.
- Эдак ведь останется и – тьфу-тьфу, конечно, – ведь может вытеснить мои любимые ноги своими! А это неравноценная замена! Мои-то подлиннее будут! Надо что-то делать… Надо что-то делать!
Вытащить из-под ванны Пуню и попробовать ещё и её в качестве аллергена не вышло: Пуня прочно сидела в дальнем углу ванной, сверкала глазами и шипела, что пусть мужики сами разбираются со своими ногами, кирдыком и прочим, а её пусть не трогают. Не для того её мама рожала. Этот-то, поди, точно таксидермист! А ей, Пуне, хвост дороже чьих-то там ног. Пусть хоть километровой длины.
От безысходности Мотя в полночь использовал арсенал из своей бесшабашной юности: пересилил себя, не пошёл спать, а два часа бегал вдоль коридора с воинственными индейскими криками, топотал и даже хотел покататься на кресле, но, кажется, не допрыгнул и кресло укатилось без него. Грохот упавшего Моти в сочетании со звуком едущих по линолеуму колёсиков офисного кресла – отличное начало нового дня, яличнощитаю!
Наутро я осторожно поинтересовалась у гостя, как ему спалось, ибо прекрасно понимала, что если даже мне, привычной, не нравится, когда меня будят котом в полночь, то уж постороннему человеку и подавно. Но гость стойко сказал:
- Нормально. Сколько у нас в жизни котов было – все так же по ночам сайгачили. Я привык.
- О Баст! – ужаснулся подслушивающий Мотя, потративший на ночные труды массу энергии в надежде на победу. – У него «было» много котов! Было! Всех извёл! Что делать? Что делать?!
Но тут, к Мотиному счастью и великому удовольствию, приехал мой обожаемый муж и привёз нормальные, качественные ноги. Слегка, конечно, запылённые, но такие родные.
Целый день Мотя спал счастливый, ожидая, когда ноги наконец совершат всякие глупые ритуалы, связанные с помывкой, бессовестным сидением на кухне за столом и прочими ненужными движениями и лягут на кровать под его, Мотины, нужды.
Каково же было Мотино возмущение и недовольство, когда вечером вместо жизненно необходимого Моте возлежания мы уселись в кухне за плотным ужином с возлияниями!
- Нет, ну это абсолютное свинство! – Мотя нервно ходил у порога кухни. – Мало того, что ноги у него не те, так он ещё и мои ноги прикарманить хочет! А эта-то! Тоже хороша. Впустила на мою голову!
Мотя недовольно и громко пыхтел, иногда даже позволяя себе входить в кухню. И в кухне, пристально глядя на моего мужа, сурово водил бровями в мою сторону:
- Она привела постороннего мужика с чужими ногами! Повлияй! Чужие ноги выгони, а мои положи на кровать!
Супруг со смехом уговаривал Мотю подождать пару часиков. Мол, сейчас поужинаем и придём.
Убедившись, что все культурные методы не работают, Мотя ушёл спать. Обиделся и не пришёл ночью. И мстительно спал на подоконнике в лежанке.
А утром, невыспавшийся и злой, Мотя приступил к некультурным.
- Не мытьём, так катаньем! – решил он.
За завтраком я услышала характерные звуки, которые любой кошатник не спутает ни с чем другим: бульканье из глубины кошачьей груди. Точнее, конечно, желудка. Я ринулась на звук. Звук привёл меня в прихожую.
В прихожей сидел Мотя и прицельно и совершенно осознанно булькал в ботинки гостя. В одном было уже набулькано. Второй ботинок я выхватила у Моти буквально из-под морды.
- Мотя! – вскричала я.
Ибо что ещё скажешь?
- А потому что! – было явственно написано на Мотиной морде.
Разумеется, ни о каком раскаянии не было и речи.
Пы.Сы. Ботинки оказались качественными, прекрасно отмылись. И высохли. И не пострадали. А гость с чужими ногами уехал потом, конечно.