В своё время г-н П. Губарев сделал заявление о том, что он намерен ликвидировать ссудный процент. Лично я не очень знаю — знает или нет заявивший это человек о природе вообще ссудного процента и, соответственно, понимает ли он последствия и механизмы отмены или замены такового. Но меня поразило не это, а то, что огромное количество людей просто стало крутить пальцем у виска, полагая, что в этой части гражданин сбрендил и что без ссудного процента обойтись просто аж никак не возможно, а все тапочки уже весело смеются. Кое-кто начал касаться личностных качеств и политических убеждений. Но оные меня лично никаким образом не волнуют, а потому я отнёсся к его словам вполне даже серьёзно.
А вот как раз к безапелляционным заявлениям, что такого не может быть, потому что не может быть никогда, напротив — с огромной долей скептицизма. Что ж, если есть не понимающие, но желающие слушать, давайте попытаемся разобраться.
Для начала стоит обратить внимание, как именно пояснил свою позицию П. Губарев:
Деньги не товар, а лишь его меновый эквивалент. Ссудный процент — это метод закабаления предприятия и средство для несправедливого перераспределения ресурсов в пользу ростовщика (банка)...
А что, разве он сказал что-то не то? Разве сами по себе деньги есть продукт, который производится не для непосредственного удовлетворения каких-либо потребностей или интереса, а производится исключительно для распоряжения им, причём распоряжения путём обмена? Разве деньги вообще суть продукт? То есть полезная вещь? Да?
Разве деньги вообще возможно потребить, разве можно именно деньгами самими по себе удовлетворить какую-либо потребность или интерес? Или это возможно только и исключительно с помощью получения за деньги чего-либо иного, от денег совершенно отличного?
Только не надо путать деньги с их представителями — монетами и банкнотами. И монеты и банкноты, даже не будучи, между прочим, уже деньгами (например, в силу выхода конкретного типа монет или банкнот из оборота как средства платежа), могут-таки иметь потребительную стоимость, например, как предметы искусства или археологические объекты. Но сами по себе монеты и банкноты это никак не деньги, а именно и исключительно их возможные представители. Заметим, что представителями денег могут быть вовсе не только и не исключительно монеты или банкноты.
Относительно юридической природы денег как меры права распоряжения можно прочесть тут:
Так что г-н П. Губарев не столь уж неправ, полагая, что деньги есть меновый эквивалент товара. И не столь уж важно при этом сам ли он дошёл до этого или где-то прочитал.
Однако вернёмся к банкам.
Что такое вообще банковская деятельность? В частности, почему, собственно она должна быть под публичным контролем даже в том случае, когда она вроде бы носит частный характер?
Лично передо мной вопрос определения деятельности в качестве банковской первый раз поставил один юрист в Киеве, когда я возглавлял на банковской конференции секцию по выработке совершенствования банковского законодательства. Тогда я сходу вдруг заявил, что «её определить невозможно». Ну, заявить-то заявил, а вопрос-то остался. Что такое делает именно банк, что это его делает банком? Покупает оборудование? Арендует здание? Даёт взаймы? ну, это делают не только банки. А если я соседу дал трёшку до получки, то что, я уже занят банковской деятельностью? А если у меня постоянно одалживаются все соседи в подъезде? Уже я стал банком? Вроде бы нет.
Затем этот вопрос возник, когда мне пришлось писать проект Закона АРК «О банках, банковской деятельности и банковском надзоре». И вот тогда мне, как представляется, удалось поймать как раз то самое качество, которое определяет банк как банк. И, что важнее всего, это определение сразу же и пояснило — почему, собственно, всегда должен существовать публичный надзор над банковской деятельностью, в то время как никакого публичного надзора над тем, как я даю взаймы соседу трёшку до получки не требуется.
Не буду излагать ход самой мысли, в конце-то концов я могу и не вспомнить уже точно как я перебирал варианты и почему отвергал их, а напишу тут уже результат.
Вот какое определение банковской деятельности я обнаружил:
Банковская деятельность это система действий, направленных на произвольное по своему усмотрению распоряжение денежными средствами и иными средствами обращения, непосредственно не принадлежащими распорядителю на правах собственника, хозяйственного ведения или оперативного управления.
Обратим внимание, что если говорить совсем коротко и намеренно огрубляя, банк этот тот, кто распоряжается тем, что ему никак не принадлежит. И именно поэтому за ним нужен публичный догляд. Именно потому, что он так или иначе оперирует не своим. То есть к банковской деятельности никак не относится операция, осуществляемая за счёт и в пределах уставного фонда, или брокерская деятельность по прямым поручениям клиентов, или даже гарантирование, если сумма выданных гарантий не превышает собственные средства субъекта. Во всех этих случаях, только хозяев субъекта вообще касается как распоряжается субъект своими (!) средствами. А вот если кредитование происходит за счёт остатков на счетах иных лиц без всякого получения согласия их, вот это уже — банковская деятельность.
Так за счёт же чего зарабатывает банк?
Ну, все возможности заработка я рассматривать не буду, так как темой-то рассмотрения является именно кредитование под проценты, а остановлюсь именно на этом самом процентном кредитовании. Если банк в основном выдаёт кредиты, распоряжаясь явно не своим да ещё и без всякого согласия собственника того, чем этот банк распоряжается, то получается, что банк попросту извлекает именно прибыль для себя буквально из ничего. Ничего своего. Да, частью этой прибыли банк возможно делится, уплачивая, скажем проценты по депозитам или остаткам по счетам, а часть просто присваивает. Замечу, что при этом банк также рискует не своим.
Но обратим внимание на иную сторону того же процентного кредитования.
В любом договоре кредитования кроме банка есть по крайней мере ещё один субъект. Это - тот, кто получает этот самый кредит. Рассмотрим его положение.
Кредитополучатель в договоре получает исключительно ту выгоду, которая заключается в некотором распоряжении. Если кредитование денежное, - а именно так и поступает банк, кредитовать продуктом он в ряде юрисдикций просто не имеет права, - то кредитополучатель получает некоторое отмеренное право распоряжения - деньги, причём, это именно само по себе признаваемое право, а вот реализовано оно будет исключительно в тот момент, когда он эти деньги поменяет на что-то иное, то есть попросту их лишится. Заметим, что никакой выгоды от утраты представленных кредитополучателю по договору кредитования денег, кредитополучатель вообще не имеет. Согласитесь, трудно признать выгодой исчезновение прав распоряжения чем-либо. С другой стороны, если эти деньги были потрачены на приобретение некоторого продукта или прав, то выгода, в принципе может образовываться не в момент, разумеется утраты денег (в момент платежа), а в момент как раз приобретения за эти деньги чего-то, что точно деньгами в рассматриваемой фиксированной юрисдикцией, вообще говоря, не является. Иное означало бы, что кредитуется некоторая весьма странная обменная сделка вида Д ⇄ Д+д.
Но банк при процентном кредитовании рассчитывает получить назад не сумму кредита Д, а Д+д′ > Д. Однако, для того, чтобы удовлетворить кредиторское требование на Д+д′, кредитополучатель должен эту сумму иметь. Если с Д всё более или менее ясно (хотя давайте не забывать, что получение этой суммы Д состоит как раз в том, чтобы её лишиться), то вот д′ кредитополучатель либо должен отдать из своих, либо получить откуда-то извне. Пусть то, что кредитополучатель после получения чего-то взамен за сумму Д, этот кредитополучатель может обменять на некоторую сумму D, либо во всяком случае с помощью этого чего-то произвести сам или с чьей-то помощью продукт, который будет обменян на сумму D. В норме предполагается, что D ⩾ Д+д′.
Заметим, что
если D = Д+д′,
то это означает, что банк просто предполагает забрать всё, что получит кредитополучатель в конце концов;
если D > Д+д′,
то у кредитополучателя останется в распоряжении D-Д-д′>0;
если D < Д+д′,
то это значит, что банк по-прежнему обеспечивает свой интерес, но уже в чистом виде за счёт кредитополучателя.
Заметим, что при этом никакого соотношения между д и д′ вообще не предусматривается ничем, так как д′ закрепляется в договоре между банком и кредитополучателем, а вот кредитополучатель может и не иметь никакой решительно гарантии получения некоторой суммы D.
Теперь перейдём к оценкам рисков.
Для банка существуют следующие вероятности рисков:
p — вероятность того, что денежная сумма Д+д′ не будет уплачена (событие А).
Для кредитополучателя:
p₁ — вероятность того, что кредитополучатель не получит взамен продукт (событие Б);
p₂ — вероятность того, что кредитополучатель не получит в результате сумму D ⩾ Д+д′ (событие В).
Замечу, что событие А не является независимым от событий Б и В. Не так ли? Поэтому, если отбросить все чисто внутренние субъектные риски («деньги есть, но я их не отдам!»), то получается, что вероятность неполучения Д+д′ это именно условная вероятность того, что произойдёт событие А, если произошли сразу события Б или В. Если мы отбросим все предположения о неразумности или недобросовестности поведения субъектов (а это мы обязаны сделать!), то получается, что риск события А, то есть того, что банку не возвратит сумму кредитополучатель, явно меньше, чем события Б⋃В, то есть того, что кредитополучатель не выручит необходимого количества денежных средств для возвращения кредита. Почему? Ну, потому именно, что в части случаев, кредитополучатель может уплатить не только из оборота, но и из своих запасов, то есть достаточной выручки у него нет, а вот достаточные средства есть.
Однако, самим договором кредитования никакая связь между этими событиями вообще не предусматривается. Предусматривается иное: банк предоставляет денежные средства кредитополучателю и при этом сразу оговаривается, что при любых обстоятельствах кредитополучатель обязан отдать Д+д′. То есть при наличии во всякое время у кредитополучателя имущества, которое возможно обменять на сумму Д+д′, вероятность события А весьма низка, во всяком случае она никак не зависит от деятельности самого кредитополучателя. К тому же, банк практически всегда стремится ещё дополнительно снизить p. Например, путём получения обеспечения возврата кредитной суммы и процентов.
Но обратите внимание: чисто банковской деятельностью является распоряжение денежными средствами и иными средствами обращения, непосредственно не принадлежащими как раз банку на праве оперативного управления, полного хозяйственного ведения или собственности, и именно из распоряжением «не своим» банк получает как раз те самые деньги в сумме д′.
Иными словами, при процентном кредитовании банком сразу же предусматривает свой доход, полностью отрывая его от доходности кредитополучателя. Если это не является чистым паразитизмом, то чем? Например, банк вполне устроит ситуация, когда все средства в сумме Д+д′ к нему вернутся, но кредитополучатель при этом просто будет уничтожен.
Вот к этому ведёт процентное кредитование просто в своей идее. особенно если банк и кредитополучатель находятся в разной собственности. Если они принадлежат одному и тому же, то, разумеется, картина существенно меняется. В последнем случае речь идёт просто о «перекладывании денег из одного картмана в другой» — благосостояние собственника от этого никак не меняется.
Но есть ли иные модели?
Да, есть.
Прежде всего надо ответить на вопрос: а зачем вообще нужно кредитование?
Ну, зачем оно нужно банку — понятно: оно нужно для перераспределения (без всякого производства!) общественно-произведённого продукта в свою, банка, пользу. Если банк частный, то, соответственно…
А вот зачем кредитование всем остальным, то есть обществу?
Дело в том, что на определённом этапе развития производство продуктов по мере усложнения этого производства ведёт к разделению труда и товарному типу производства, если только производство каждого конкретного продукта оказывается частным в смысле собственности того или иного продукта. Замечу, что в развитом производстве само производство неизбежно общественное. А это сразу же усложняет процесс обмена продуктами и делает его уже несущим определённые риски.
Так вот, если колёсных дел мастер производит колёса исключительно для своей крестьянской (лучше сказать — сельской, поскольку, вряд ли, например, кузнец из этой общины или тот же колёсник должны быть признан крестьянином) общины, то вопрос сбыта перед колёсником вообще не стоит: он сделает ровно столько колёс, сколько община потребляет. Но как только ему потребуется расширить производства или улучшить его, приобретя, например, новые инструменты, ему нужно будет уже произвести не непосредственно потребляемые в общине колёса, а больше колёс, причём эту большую часть продать, а на вырученные деньги произвести улучшения своего производства или расширить его. Мало-помалу выяснится, что как раз большую часть колёс колёсник производит именно как товар, а вовсе не для того, чтобы их немедленно поставить на повозку. В этом смысле ему даже всё равно — для чего будут использованы колёса, которые он продал. И вот тут возникнут риски, которых ранее вообще не было, как-то: риск не найти покупателя колёс, риск не приобрести необходимые инструменты. И по мере расширения именно товарности производства, указанные риски, связанные с обменом продуктами при совершенно стихийном распределении (ага, рыночном, рыночном, да, на свободном рынке… пока ещё свободном), станут едва ли не превышать риски самого производства колёс. И вот тут как раз колёснику для расширения или улучшения производства и потребуется сначала получить деньги, купить необходимый для расширения производства товар, а только затем, расширив или улучшив производство, произвести колёса. И вот тут, следовательно, ему и нужен кредит.
Понятно, что кредитовать его могут и продуктами, из которых он будет производить колёса, (например, в схеме производства из давальческого сырья, но тут ещё нет товара! хотя можно договориться, что если колёсник сэкономит сырьё, то он может оставить его себе, кстати, скорее всего, так и будет),
а могут кредитовать и кое-чем более оборотоспособным — деньгами. Но во всех случаях общественный смысл кредитования в том-то и состоит, чтобы снизить те самые риски, которые связаны с распределением произведённого товара (уже товара). В общем-то вот как раз за взятие части этих рисков на себя кредитодатель в кредитовании и получает те самые деньги в сумме д′, так как его общественная полезность только в снятии этих рисков и заключается.
Но процентное кредитование, как мы видели, вот как раз в значительной мере перекладывает указанные риски всё на того же кредитополучателя-производителя. А верно было бы, если бы банк просто получал не проценты от выданной суммы, а, действительно становясь партнёром кредитополучателя, участвовал бы прибыли его, ради которой, если исходить из целей именно капиталистического производства, он и кредитовал кредитополучателя. А это, согласитесь, далеко от процентного кредитования. Это, согласитесь, требует именно большего, чем просто единомоментной внешней оценки кредитополучателя при заключении договора кредитования.
Это и есть, между прочим, схема кредитования, выработанная по крайней мере в двух религиозных доктринах (ага, знаете ли, религия не просто набор сказок, но ещё и вполне даже полноценная идеология, формирующая мировоззрение и уж точно — часть человеческой культуры): в иудаизме и в мусульманстве.
Там возможны, впрочем, два варианта, связанные с так называемой отрицательной прибыльностью. Если с прибылью всё более или менее понятно — она делится между партнёрами, например, в соответствии с договором, то вот что делать с убытками — действительно вопрос, который, впрочем, может быть разрешён отдельно, но только и при условии отказа от процентного кредитования, которое и внутри иудейской общины и в мусульманской умме прям запрещено.
Так что оснований для смеха над высказыванием П. Губарева было немного, а смех без причины, как известно — признак…