Завтра был выходной. В воскресенье мы не работали. Антифы отправлялись читать свои книжки по социализму, другие писали письма домой, пока было светло, третьи отсыпались, гуляли по лагерю или даже гоняли в футбол. Один я ничего не хотел. Мысли измучили меня.
Я давно полагал, что у меня холодное сердце. По-моему, оно стало замораживаться ещё с 1933 года, когда я прекратил занятия на фортепиано. Вы же понимаете: главе отряда гитлерюгенда претили все эти игрульки.
В 1932 году, в 12 лет, я стал призёром европейского фортепианного конкурса. А в 13 лет возглавил патриотический отряд в новой стране под названием Третий Рейх. Как быстро меняется жизнь...
Завтра я должен извиниться и сказать, что... Бог мой, что же я должен сказать? Что не хотел её целовать? Что благодарен за то, что она встала на мою защиту? Что был неправ, называя её красивой?
Снова и снова я настраивал свой сбрендивший мозг на то, что он что-то должен. И вообще – её заплаканное лицо было жутко солёным. Подумаешь, приятности какие! В конце концов, в посёлке немало симпатичных женщин, с любой из которых, изголодавшейся по теплу, я мог бы соединиться. Причём давно. Да, так я и сделаю. Я не хочу, чтобы дух её отца задушил меня ночью. Подальше от неё – всего вернее. Эта гнусная девица погубила столько моих солдат! А я к ней полез. Кто же я после этого? Предатель.
Снова и снова я обвинял себя, ненавидел себя, не ел, не смыкал глаз... Под утро меня едва растолкали: на перекличку! Я понял, что проспал максимум минут пять.
По дороге к её дому я обрадовался: ведь она сейчас в школе, мы не увидимся. Отлично.
Сегодня вместо конвоира-наглеца был, как показало недалёкое будущее, вечно небритый молодчик с вечно сонными глазками, неустанно ходивший взад-вперёд, как должны бы делать все охранники и о чём ему лишний раз напомнил, видимо, новый начальник лагеря. Его напарник удивлённо наблюдал за ним, отсыпая то и дело по адресу молодчика не вполне приличные шуточки.
Мы с Эрвином продолжали возиться с крышей бани, и спустя часа два у нас почти не осталось гвоздей.
– Я видел, что-то заносили в дом, – сказал он.
– Я принесу.
Когда я вошёл в дом, то первое, что услышал чуткими музыкальными ушами, – тихие всхлипы. Странно. Кто здесь? В комнате никого не было, на столе лежала стопка тетрадей и учебников. Знакомая косынка висела на спинке стула. Неужели в такой сильный ветер девчонка ушла без неё?
А на стене красовалась большая фотография. Я узнал генерала Пегова, его жену, старшую дочь Нину. Наташе на этом снимке было лет пять. Она и тогда не стояла спокойно: прыткой ножкой засранка тянулась к коту, сидевшему неподалёку. А вот эта полная фрау с властным взглядом – наверняка покойная Наташина тётка...
– Ты за гвоздями? Они там, на кухне.
Я едва узнал её голос. Она, бледная и передумавшая, видимо, как и я, много невесёлых мыслей с нашей последней встречи, стояла в дверном проёме.
– Сегодня в школе тоже какой-то ремонт, – тихо отвечала она на мои неозвученные вопросы. – Ученики, наверное, очень рады, что остались дома.
– Полная дама на фотографии – кто это? – только и хватило меня на самый глупый вопрос.
Наташа подошла. Её отец тоже сейчас смотрит на нас с этого снимка, майн готт, майн готт... Наташа даже не взглянула на фотографию, грустно ответив куда-то в пол:
– Хозяйка этого дома.
Я за всю жизнь никого не хотел так крепко и жадно целовать, и я даже не помню, обнимал ли меня кто-то так горячо, как она в то дикое Тогда. Мой холодный мозг отсчитывал безопасные минуты – пусть, он достоин теперь лишь этой полезной, хотя и ничтожной, роли.
Время вышло, я понёс гвозди Эрвину. Я ничего не помнил, ни о чём не думал. Моё сердце пылало, душа – если таковая ещё была – пела, а дух – торжествовал. Серый ноябрь заиграл своими смутными невзрачными красками, и я замечал в них прежде неведомые нежные оттенки: ласково-фиолетовые, волшебно-серые, мягко-коричневые... Мы целовались на глазах у её семьи. Клянусь, на этот раз я никого не позорил.
Но я понимаю, насколько я злой человек.
Вот прошёл обед. Мы с Эрвином переместились на крышу старого сарая. Вот она, вымыв полы в доме, прошагала с ведром в баню. Я отсчитал пять минут, спустился, сочинив небылицу про какую-то нужную вещь, и вошёл за ней к девчонке. Мы снова обнялись, а времени было в обрез. Я не стал медлить, а она, хотя очень испугалась, не оттолкнула меня. Её тихая мольба в самое ухо: «Герхардт... Герхардт...» – ведь это должно было меня остановить. Но я не остановился.
А я понял, откуда взялось моё жёсткое воздержание. «Помнишь нашу клятву?» – шепнул я Наташе. – «С тех пор я был один, всегда один». «Теперь ты вовсе не один, глупый Герхардт», – девчонка улыбнулась, хотя я видел, чего ей стоила эта улыбка: мой поступок её шокировал. Но я запомнил ещё и то, что она ни разу не выпустила меня из объятий. «Ты хочешь это забыть, верно?» – тихо проговорил я. Оставалось несколько безопасных секунд. «Поцелуй меня крепко», – сказала она.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZKXFxeEtKgLy6_vO?share_to=link
А здесь - начало этой истории: