- Он женится? – пытаясь скрыть злость, вскричала Алла Петровна.
- Да. Представь себе. Если снова начнет общаться со мной, он выпадет из-под твоего тотального контроля, ты больше не сможешь им управлять. И да, он сразу женится. И станет, наконец, счастливым, - игнорируя нервную агрессию Аллы Петровны, спокойно ответила Илона.
- Женитьба у него не в приоритете. Он сказал, что вообще об этом не думает. А если и женится, то лет в сорок восемь, не раньше, - пытаясь подавить бушующую в ней злобу, и придавая голосу показное равнодушие, еще не хватало, чтобы эта девчонка догадалась, как ее, Аллу Петровну, буквально выводит из себя одна только мысль, что ее Вадик, Вадюша, Ваденька женится, и она, мать, перестанет играть в его жизни единственную главную роль. – И вообще, он не общается с тобой не потому, что я не разрешаю. А потому что он тебя боится. У тебя высшее образование все же.
- Ха, не говори ерунды! Теперь пытаешься меня сделать виноватой в том, что твой сын не общается со мной, своей старшей сестрой? Вот, значит, когда я ему памперсы меняла – не боялся, когда вместе с ним ходила гулять, на экскурсии ездила, в кино ходила, по кафешкам болталась или просто играла, когда ты меня с ним вместо няньки оставляла – тоже не боялся. А теперь вдруг испугался. И куда? К тебе под подол спрятался? А что касается образования… Он же юридический окончил. Тоже высшее. Неувязочка! – спокойно и хладнокровно резала правду матери Илона.
Она уже не могла знать, как брат себя губит. Знать, потому что виделись они последний раз три года назад и то мельком. Мать встала преградой. Мягонькой такой, но непоколебимой. То Вадюше некогда, то не хочет тебя беспокоить, то нам с отцом помогает. Отговорок было масса. А предложить брату встретиться? Илона пыталась. Но он просил разрешения у матери. И опа! Снова находились неотложные дела. Так что никак!
- У него все непросто. Ты не понимаешь. Придет время, и он снова станет с тобой общаться, - пытаясь выпустить показные слезы, как последний аргумент, дрожащим голосом говорила Алла Петровна. – Вы помиритесь.
- Что? – не выдержала очередное вранье матери Илона. – Помиримся? Что ты несешь? Я с ним не ссорилась. И он со мной тоже. Просто однажды ты ему запретила со мной видеться и даже по телефону разговаривать. Ты же знаешь, что я его научу быть непокорным и отправить тебя с твоими советами относительно его личной жизни, его работы подальше! И он будет делать то, что сам хочет, а не то, что ты своими манипуляциями его заставляешь!
- На своей девушке Миле он не готов жениться. А другую где найти? Он так и говорит: «Мама, мое время ушло. Я потратил его на Милу. Кому я такой старый теперь нужен?!». Знаешь, как он переживает, - Алла Петровна снова притворно всхлипнула, искренне веря, что дочь не замечает материнской игры и верит в трагедию. - А я Вадюшу и успокаиваю, говорю: «Сыночек, не переживай. Продолжай отношения с Милой. Все-таки она тебе в старости стакан воды подаст, рубашку, может, постирает. Как ты один-то будешь? Да и какая тебе теперь любовь? Ты и сам знаешь, возраст у тебя»
- Старый? В тридцать пять? Ты часом с ума не сошла? - задохнулась от негодования Илона. – Доживать! Это в тридцать пять ты ему доживать предлагаешь? Ты уж совсем не соображаешь, что говоришь? Ты можешь эту чушь нести Вадиму. Но не мне. У меня и с головой, и с логикой порядок. И я вижу, что ты просто съедаешь жизнь сына! А что касается воды… то ее не любовница подает, а дети.
- У каждого по-своему, - поджала губы Алла Петровна. Илона не первый раз высказывает матери, что та ломает жизнь сыну, сделав безвольной игрушкой в своих руках, принижая достоинства молодого мужчины и лишая веры в себя. Эти разговоры Алле Петровне очень не нравятся.
В свое время она хотела и Илону себе подчинить. Но не вышло. Илона вывернулась.
- Кто бы мог подумать, что у этой замухрышки такой характер? – часто думала наедине с собой Алла Петровна. – Ведь всегда была тихая… а тут.
Алла Петровна в свое время пыталась и дочери навязать эталон счастья Заставить жить не просто с нелюбимым мужем, а с тем, что буквально эмоционально убивал Илону. Да, убивать можно не только действием, а и словами. По первости Илона с матерью делилась проблемами, что устала жить с Глебом и думает о разводе. И Алла Петровна стояла горой за зятя, говоря:
- Во-первых, терпи. Где ты себе нового мужа найдешь в своем-то возрасте, все уже женились.
- Во-вторых, Все женщины терпят, не одной же сидеть людям насмех, а Глеб не пьет, не курит.
На все попытки Илоны объяснить матери, что так она жить больше не может, что устала от таких отношений, Глеб ее ни во что не ставит, насмехается, унижает, Алла Петровна, поджимала губы и говорила: «Я все равно на его стороне, а ты не бесись, сохраняй семью, тебе на пенсию скоро. О старости думай, а не о любви. Какое тебе личное счасть вдруг понадобилось?»
И говоря это, Алла Петровна вкладывал в свой голос жуткое презрение, как будто говорила не с дочерью, а с человеком даже не второго, а какого-то десятого сорта. Не помогло.
О старости? Илоне тогда было столько, сколько сейчас Вадиму! Почему ты на стороне Глеба? – недоумевала Илона.
- Потому что я хороша теща. А хорошая теща всегда за зятя, - снова поджимала губы Алла Петровна, - изо всех сил делая вид, как гордится своей такой исключительной добродетелью и непохожестью на других тещ.
- Даже если зять негодяй? – не унималась Илона, уже просто пытаясь понять мать.
На всех семейных праздниках, на которые она приглашала Илону и Глеба, Алла Петровна обязательно поднимала тост за счастье, любовь и долгую совместную жизнь Илоны и Глеба, словно не видя, какую боль доставляет дочери этим.
- Могла бы просто промолчать, - думала тогда Илона.
Илона тогда, правда, еще верила, что мать заблуждается и хочет, как лучше.
Но все равно. Прекратила приходы на эти семейные торжества.
Мать пыталась надавить, заставить. Причитала:
- Меня уже соседи спрашивают, почему ты не заходишь. А я им говорю, что ты много работаешь. Тебе некогда, - приторно притворно щебетала Алла Петровна.
Но и это не срабатывало. Илона все равно приходить не стала.
А матери ответила:
- Ты знаешь, почему я не прихожу. И не приду. Я не буду слушать то, что ты мне навязываешь и нервы мотать мне не позволю!
- Ах, - заламывала руки Алла Петровна, - я же любя. Ты думаешь, я тебе зла хочу? Я о твоем счастье пекусь, чтоб ты не осталась одна. Вот почитай гроскопчик. Как вы с Глебом друг другу подходите, - и совала дочери очередную газетку, делая жалобный взгляд.
Но Илона не брала.
- Что-то любви твоей незаметно! Если не хочешь поддержать, просто не лезь!– оставалась непреклонна Илона.
А потом… потом… Илонка посмела выставить Глеба вон. Развестись посмела! И не к пенсии стала готовиться, не в платочек и скромное платье оделась, а модной одежды накупила и украшений… Стала краше, чем была.
И с ней, Аллой Петровной, больше не говорила, как с матерью, только, как с коллегой на работе. И не звонила. И трубки не брала сама.
- Нет, конечно, она, Алла Петровна не успокоилась, и тем более не смирилась с тем, что дочь вывернулась из-под ее влияния, - Алла Петровна тяжело вздохнула.
Вот, например, где возможно Алла Петровна всегда говорит, что Илонка все еще замужем за Глебом. А как иначе? Надо же хоть часть кавалеров отвадить, а многие именно матери верят. Или если на работе Илонка чего-то не делает, то она опять сама объяснение придумывает. Тут, например, на корпоратив не пошла. Алла Петровна ей и так звонила, и сяк. Попросили же дочь позвать. А Илонка и трубку не взяла. Пришлось сказать: «Ой, да я за нее. Она совсем заработалась»
Правда, когда Алла Петровна о своем таком жесте доброй воли сказала дочери, зайдя в ее кабинет, та лишь ответила:
- Я не пошла, потому что не посчитала нужным. И нечего за меня придумывать объяснения.
Алла Петровна тогда снова поджала губы, чтобы показать, как ее Илона обидела, но Илона даже взгляд от бумаг не подняла. И вся игра насмарку!
- Чтобы так и с Вадимом? Ну, уж нет! Не позволю! Не вырвется! – сказала себе, выход из кабинета дочери Алла Петровна. - Главное, что этот теленок верит, что я всегда действую в его интересах и плохого не посоветую, а еще, что я старая и обо мне надо заботиться, не расстраивать.
Почему матери воруют жизнь своих сыновей? Это любовь?
Нет. Нет. Нет.
1. Это эгоизм.
2. Желание власти. Особенно, если с мужем не получилось.
Это забота о себе любимой, а не о сыне. Конечно, такая мать из кожи лезет, рассказывая, как она любит сыночка, как о нем заботится (иначе же он не поверит и сорвется с крючка), а на самом деле мать просто питается сыном и его ресурсами: жизнью, временем, деньгами, безраздельным вниманием. И лишиться этого не хочет.
А сын, выросший в почитании родительницы, верит, что мать знает:
Во-первых, какая женщина или девушка для него лучше,
Во-вторых, верит, что мать слабая и нуждается в нем, сыне, настолько, что на свою личную жизнь он просто не имеет право тратить время, ведь мать ему дала жизнь вырастила (чаще всего без отца), а теперь его время долг отдавать, забыв о себе. Не эгоист же он, чтобы так поступать?
И тридцатилетний, и сорокалетний, и пятидесятилетний мужчина верит, что если мать ему дала жизнь и вырастила, то он в неоплатном долгу. И он платит этот долг. Даже не замечая, что мать, как банк, элементарно наживается на сыне, использует его и его любовь к ней, требуя все новых и новых взносов по кредиту, который сделала ему пожизненным.
Ну что ж. Слеп только тот, кто хочет оставаться слепым. И если мужчина считает, что полюбив, создав семью, обворует мать – путь верит. Это, в конце концов, его выбор. Голову на плечах надо иметь. И лучше с мозгами.
Всем счастья и взаимной любви.