Об Ольге Кучкиной пишет Сергей Николаéвич, литератор и журналист:
Как странно, вчера вечером мне как раз попалась на глаза эта фотография, которую она мне прислала, узнав, что мы теперь обретаемся в Юрмале. Ее молодость, ее слава, ее кепочка с помпоном и курточка в талию. Оля Кучкина была красотка.
И про свои чары знала. Включала их осторожно, весело посверкивая голубыми глазами и бриллиантовыми сережками. Ей нельзя было сказать «нет». Если требовалось для дела, она могла превратиться в танк. Фантастическое упорство.
Ей мало было быть первоклассной журналисткой, чьими статьями зачитывалась страна. Она знала, что способна на большее. В ней жила страсть к писательству, которую не могло пересилить ничто. Ни ее бурная личная жизнь, ни карьера в «Комсомолке», где она была признанной примадонной много лет, ни даже трезвое понимание, кто есть кто в иерархии большой литературы, куда она так стремилась попасть.
У неё была своя интонация, свои героини, свой взгляд человека, всю жизнь прожившего в сталинской высотке на Площади Восстания. («И были наши помыслы чисты на площади Восстанья в полшестого» Белла Ахмадулина).
В ней чувствовалась принцесса из башни. Так сложилась жизнь - дочь академика, высокопоставленные мужья, заграница. Ей не надо было взбираться на эту башню сложными и опасными путями. Она туда поднималась ежедневно на потертом, но все ещё золоченом лифте. И со стороны казалось, что собственно вся ее жизнь - это такой бесшумный и элегантный подъем вверх. Без всяких дополнительных усилий. Захотела — стала известной журналисткой, захотела - стала писательницей и драматургом.
Конечно, все было сложнее и драматичнее. Но она не любила в искусстве надрыв и испарину. Ей нравилась лёгкость, смелость, игра ума, блеск таланта. При этом Оля любила помогать и покровительствовать. И помогала. Например, первой пробила и залитовала пьесу Людмилы Петрушевской. Первой открыла для общественности картины и литературу Максима Кантора. «Он гений», - говорила она мне, не оставляя ни малейшего шанса для отступления и какой-то полемики. И это тоже Оля!
Сила ее внушения была огромна. Вообще мне всегда казалось непостижимым это сочетание ее внешней хрупкости и железобетонного упрямства, насмешливой трезвости и наивного романтизма. По сути своего характера и судьбы она была, конечно, романтический девушкой 60-х годов. Принцесса оттепели. При этом ледяной холод жизни не сделал ее скучной, прозаичной, тусклой. По телефону ее голос звучал так же молодо и свежо, как и в далёкие времена, когда я печатал ее пьесу «Надежда и Иосиф» про Сталина и Аллилуеву.
Интересно, что Олю почему-то всегда занимала жизнь знаменитых пар (Зинаида Райх и Всеволод Мейерхольд, Михаил и Раиса Горбачевы). Может, мысленно она подставляла себя на место этих эпохальных женщин и на бумаге проживала их жизнь? Не знаю.
Но ей нравились сюжеты, где рифмовались слова «любовь» и «кровь». Ее тянуло расследовать истории любовных и семейных союзов.
Она по себе знала, как безжалостно работает машинерия судьбы. За несколько месяцев до смерти получил от неё послание, где она вскользь сообщила мне о своей болезни. Запомнилась ироничная фраза: «Краса моя померкла». Ну и это фото - она в кепочке на фоне Балтийского моря с Алексеем Николаевичем Арбузовым и своими товарищами по студии молодых драматургов.
28 июня Оля Кучкина отправилась в своё последнее путешествие.
Сергей Николаевич (с)
