Давайте отвлечемся от американского фронтира и перенесемся на Русский Север, на Соловки. Мне тем более было интересно разбирать эти воспоминания английского путешественника Уильяма Хепворта Диксона, потому что я сам почти 30 лет назад ходил морем на Соловки, правда из Кеми, а не с Архангельска, как Диксон.
Глава “Паломническое судно” из книги Диксона “Свободная Россия”, изд 1870 г.
Одна леди, которая уже путешествовала по России, укладывает мне в дорожную корзину то, что может понадобиться паломнику на Соловки - хороший чай, телячий язык, свежее масло, сыр, ростбиф и непременный белый хлеб. Сложив эти лакомства на дрожки, подперев их подушками и накрыв одеялами - моими постельными принадлежностями для ночевки в монастыре и на корабле, - мы мчимся к Паломнической пристани.
Да, вот она, настоящая пристань - единственная пристань в Архангельске, вдоль которой могут стоять суда и высаживать своих пассажиров на обычный морской причал.
Перед нашими взорами предстает симпатичное паровое суденышко, пришвартованное канатом к шпилю. На фок-мачте - позолоченный крест, на грот-мачте - реет вымпел со святым образом. Четыре большие золотые буквы сообщают нам название судна
В Ѣ Р А
(произносится "Верра"), и означает "Вера". Шкипер, отец Иоанн, стоит на мостике, и негромким голосом раздает приказания своим офицерам и команде, многие из которых - монахи: помощник капитана, стюард, повар, механик - все одеты в черные рясы и клобуки.
Паломническая пристань отделена от остальной улицы воротами, и примыкает к площади, засыпанной ради сухости щепой и стружкой. Вокруг площади теснится громада новых монастырских зданий: часовни, кельи, кладовые, офисы, лавки, спальные бараки. Это фактически заново отстроенный Паломнический двор. Пароход не мог добраться до порта в верхнем городе [Архангельска], где исторически располагался старый Паломнический двор, и святые отцы, идя в ногу со временем, освободили свои древние городские жилища и построили свой новый дом ниже по течению Двины.
Толпа из мужчин и женщин - паломников, бродяг и отставных солдат - завалила пристань корзинами, чайниками, вещевыми узлами, сушеной рыбой, валенками, старыми кафтанами и тулупами, соленными огурцами и черным хлебом. Сквозь этот лабиринт мягко и смиренно пробираются монахи. Вот тут можно увидеть, как они помогают взобраться на борт маленькому мальчонке, здесь выписывают нищему пропуск на бесплатный проезд на Соловки, а в другом месте покупают ржаные лепешки для хромого, и иным образом помогают нуждам самых обездоленных из этого сборища несчастных.
И хотя сезон уже давно закончился, около двухсот паломников толкутся на Паломнической пристани, надеясь попасть на Святые острова. У большинства из этих людей есть деньги, чтобы оплатить проезд, а некоторые, как говорят, даже богаты. Дюжина человек поприличнее, уроженцы Архангельска, слишком занятые, чтобы совершить морское паломничество в июне, когда река была забита судами, решили воспользоваться затишьем в торговых делах и попутным судном.
Каждый мужчина берет с собой корзину с хлебом и рыбой, коробку чая, толстое одеяло и пару войлочных гамашей, которые надевают на ночь поверх сапог. Эти местные паломники носят с собой посох, а вместо кожаного пояса и фляги с водой - чайник и чашку. Один человек в клобуке и рясе не из членов экипажа “Веры” - веселый, буйный монах, возвращающийся в свой монастырь в качестве заключенного. "Чем он занимался?" "Женщинами и выпивкой", - отвечает отец Иоанн.
Стоимость проезда низкая: первый класс - шесть рублей (пятнадцать шиллингов), второй класс - четыре рубля. Третий класс - три рубля. Этот тариф покрывает расходы на дорогу туда и обратно - путешествие в четыреста миль - с проживанием в гостевом доме и питанием за общим столом в течение пяти-шести дней. У дюжины этих бедных паломников за душой ни копейки, и на пристани встает вопрос, брать ли на борт этих нищих. У отца Иоанна и его товарищей-шкиперов есть общее правило: они не должны отказывать ни одному человеку, каким бы бедным он ни был, который просит их о проезде на Соловки во имя Божие.
Звонит рында, убираются сходни, и мы отплываем. Пока мы отходим от пристани, с голов слетают головные уборы, сто голов склоняются в поклоне, сто рук крестятся, и всякая душа отдает себя Богу. Каждый раз, когда, спускаясь по реке, мы проходим мимо церкви, работа поклона и креста начинается заново. Каждый обнажает голову, каждый сгибает спину, каждый шевелит губами в молитве. Некоторые преклоняют колени; некоторые целуют доски палубы. Мужчины выглядят раскаявшимися, а женщины - умиротворенными. Экипажи рыболовецких судов приветствуют нас, часто преклоняют колени и кланяются, когда мы проплываем мимо, и всегда перекрещивают себя с непокрытой головой. Некоторые просят, чтобы мы помолились за них; а обычные моряки приостанавливают свою работу и желают, чтобы Господь послал нам попутный ветер.
Сильный ветер дует с северо-запада. На реке он почти не ощущается, если не считать холода, который пробирает до костей. Отец Иоанн, с обычным монашеским фатализмом, освобождает протоку Маймакса для прочих судов, а сам, пользуясь тем, что командует судном с мелкой осадкой, спускается по старинному фарватеру, как по более короткому пути в Двинскую губу.
Не успели мы выйти из реки, как наши запасливые паломники уже начали заваривать чай и приступили к вечерней трапезе, состоящей из огурцов и черного хлеба.
Распределение пассажиров на борту самое простое. Только один пассажир заплатил за проезд первым классом. В его распоряжение досталась вся каюта; комната площадью 9 на 9 футов, с диваном и койкой для сна. Он мог бы вполне прилиично устроится в своей каюте, если бы монахом не вздумалось использовать все свободное место для хранения своих зимних запасов сала.
За проезд во втором классе заплатили двое - отставной шкипер и его жена, которые много лет плавали по всему свету, сколотили состояние и теперь возвращаются домой в Кемь. "Ах!" - говорит красивая, полная женщина, "у вас, англичан, хорошая страна для жизни, и вы получаете очень хороший чай; но....". Мужчина похож на свою жену. "Предпочитаете жить в Кеми? Почему бы и нет? В Лондоне у вас есть говядина и стаут, но у вас нет ни лета, ни зимы. Все ваши времена года одинаковы. Никогда не жарко, никогда не холодно. Если вы хотите насладиться всей полнотой жизни, вам надо промчаться на оленьей упряжке по лапландской тундре в тридцатиградусный мороз".
Остальные наши паломники ютятся на палубе и в трюме. Богатые и бедные, хромые и слепые, торговцы и нищие, шарлатаны и святые, разноликая толпа, среди которой художнику не составило бы труда отыскать модель для написания портрета Кантуэлла, Торквемады или Святого Иоанна. По их одежде и речам можно понять, что они прибыли со всех уголков огромной империи: Украины и Грузии, из Крыма и с Уральских гор, с берегов Финского залива и Желтого моря. Некоторые из этих людей шли пешком, пробираясь через знойные пески и глубокие снега, больше года.
Обстоятельства жизни многих моих попутчиков похожи на стариковские байки.
Одного безного беднягу пришлось поднимать на борт на руках. Он одет в лохмотья, но на лице этого несчастного паломника застыло такое терпеливое выражение, что трудно не почувствовать всю глубину его смирения с судьбой. Он рассказал мне, что живет за Вяткой, в Пермской губернии, что много лет назад отморозил ноги, потом долго болел, и, корчась от мук, призывал на помощь преподобного Савватия, дав обет этому святому по выздоровлении совершить паломничество за Студеное море в его святую обитель. Он потерял ноги, но остался жив, а затем, в холоде и голоде, прополз на своих культях, вокруг которых намотал грубые кожаные обмотки, больше пятнадцати сотен миль по разбитым дорогам.
Другой паломник, с валенком на одной ноге и кожаной опоркой на другой, имеет самый жалкий вид. Это пьяница, плывущий на Соловки, чтобы сдержать обет. Он заснул пьяным на берегу канала в Вытегре, скатился в воду и едва не утонул. Когда он выполз на берег, и лежал лицом вниз, а из его рта сочилась пена, он взмолился всем святым оставить ему жизнь, а взамен пообещал совершить благое дело. Во исполнения этого обета, он отправился в паломничество по святым местам.
Женщина везет своего сына, прелестного мальчонку шести или семи лет, чтобы принести его в жертву монахам и воспитать для будущего пострига. Он хлебнула бед в полной мере, потеряв мужа и все имущество, и теперь намерена принести в дар, единственное, что у нее осталось на этой земле. Отдать сына в Соловецкий монастырь - значит, по ее мнению, обезопасить его от всякого мирского и всякого духовного зла. Бедное создание! Грустно думать об ее участи, когда она принесет дар, оставит позади славу и святость Соловков, и вернется в мир без своего дитя, совершенно одинокая.
Пожилой мужчина с окладистой бородой и благообразным лицом, хотя и одет в рванину, резко выделяется среди группы паломников. Он вечный богомолец по обету, т.е. такой паломник, который всю жизнь странствует от одного святого места до другого, все равно, что странствующий монах. У него самый высокий паломнический ранг, потому что он был в Назарете и Вифлееме, а также в Новгороде и Киеве. На Соловки он приезжает уже в третий раз, и надеется, если Бог пощадит его ради этого святого дела, совершить еще один круг по четырем самым сильным святыням, а затем успокоиться на этих святых островах.
Некоторые из этих паломников, пусть даже они одеты в лохмотья, приносят в монастырскую казну немалые пожертвования. Каждый паломник опускает свое подношение в ящик, кто-то больше, кто-то меньше, в соответствии со своими возможностями. Многие передают дары от имени своих соседей и друзей, что не могут позволить себе терять время для столь долгого и опасного путешествия, но желают идти дорогой Господа и получить свой удел в служении святым.
Достигнув устья реки, мы обнаружили, что флот рыбацких лодок терпит ужасные бедствия, а два судна, мимо которых мы проходили неделю назад, почти полностью погрузились в воду. "Тера" - норвежский клипер, с грузом доски и "Ольга" - прусский барк, с грузом овса, теперь сидят на мели, а их корпуса разбиты с носа до кормы. Мы проходим мимо затопленных судов с молитвой, потому что шторм дует нам в зубы, и мы прекрасно понимаем, что прежде чем снова наступит день, нам понадобится помощь всех святых.
В клобуке и рясе, закутанный в штормовой плащ, отец Иоанн стоит на мостике, и направляет курс своего судна сквозь мглу, чернее английского дегтя. Его монашеская команда встречает ветер псалмом, и вскоре к пению присоединяются паломники. Пассажир первого класса на мгновение выходит из своей каюты под дождь и мокрый снег, потому что голоса верующих, возносящиеся к небесам сквозь грохот и рев бури, не похожи ни на один звук, который он когда-либо слышал на море. Многие из поющих лежат внизу, в трюме, они зажаты между мешками ржи и бочками с жиром; некоторые из паломников больны до полусмерти, некоторые стонут так, будто их сердца вот-вот разорвутся; но больше половины этих страдальцев с поднятыми глазами и напряженными легкими вторят монашескому пению. Это их вечерний псалом, и они не могут позволить солнцу опуститься за горизонт, пока не будет произнесен и исполнен этот долг перед Создателем.
На следующий день рассвет не наступил. Человек на мостике говорит, что солнце взошло, но его нельзя увидеть из-за тумана. Он, как пеленой накрыл наше судно, и из-за его завесы не долетает ничего, кроме грохота бури и потоков дождя.
"Вера" должна была прибыть в Соловецкую бухту к двенадцати часам; но еще утром отец Иоанн приходит сказать мне (отдельно от всех), что он не сможет достичь порта назначения до пяти часов вечера, а когда пять уже давно прошло, он возвращается, чтобы сказать мне, спокойно пожимая плечами, что нам нужно дождаться высокой воды, и мы должны изменить наш курс. Вход в Соловецкую бухту лежит через рифы из скал.
"Нам что, лежать всю ночь?", “Так надо” - отвечает отец Иоанн.
Два часа мы бросали лот, нащупывая берег..Когда якорная стоянка найдена, мы отдает якорь и, покачиваясь на месте, под подветренным берегом, с восемью саженями воды под килем, оказываемся не более чем в миле от суши.
Затем мы пьем чай, а паломники поют свой вечерний псалом. Тяжелый день, полный тысяч волнений и переживаний, заканчивается, и наши души воспоряют к небесам. Лежа на воде вблизи от берега, под прикрытием сопок, поросших соснами, мы в свое удовольствие качаемся и кренимся на волнах. Шторм сердито воет нам вслед, и мы знаем, что сегодняшней ночью многим беднягам на неказистых северных шняках и карбасах предстоит борьба между жизнью и смертью. Впоследствии мы узнали, что голландский клипер "Эна" выбросило на мель; его команда спаслась, а груз погиб. Два русских карбаса были потоплены штормом, один из них раскололся пополам и сгинул в морской пучине со всем экипажем.
В предутренние часы ветер стихает, солнце заливает северо-восточный край небосвода розовым светом, и мы видим впереди, чуть к западу, зеленые купола и золотые кресты Соловецкого монастыря - радостное и чудесное видение, не столько для паломников, прошедших тысячу миль, чтобы приветствовать их, сколько для нежданного английского гостя.
Поприветствовав святое место молитвой и пройдя вдоль береговой линии, утыканной скалами и украшенной зеленью, в потоке мягкого теплого солнечного света мы входим в неширокий залив, где в воде плещутся тюлени, а в воздухе кружатся голуби, и к восьми часам прекрасного августовского утра встаем на якорь в уединенной бухте под стенами монастыря. Конец главы.
Примечание
Шкипер “Веры”, которого Диксон выводит под именем “Отец Иоанн”, это Иван Иванович Падорин (1834-1877), человек удивительной судьбы и биографии, который с 1864 года служил капитаном монастырского судна “Вера”, послушник с 20 августа 1869 г., принял монашеский сан в 1872 году. Вот, как Диксон описывает свое знакомство с Падориным.
Очень маленький монах, не более пяти футов ростом, с девчачьими волосиками и взлохмаченной бородой, которая развевается на ветру, стоит у ворот Паломнического двора, и я на своем ломанном русском спрашиваю, где мне найти монастырское судно?
Падорин понимает, что перед ним иностранец из Британии, и вскоре собеседники на английский
"Подскажите, где мне найти капитана этого судна?"
"Хмм!" - говорит маленький человечек, степенно креститься и шевелит губами в беззвучной молитве, - "Я шкипер!".
Мое удивление велико. Этот карлик, в монашеской рясе и клобуке, с женскими кудрями, капитан морского судна! При повторном взгляде на его тщедушную фигурку я замечаю, что глаза у него светлые, щеки бронзовые, зубы, хоть и мелкие, но крепкие и ровные. Несмотря на его платье из саржи и девичье лицо, в этом крошечном монахе присутствует та властность, которая присуща капитану корабля.
"А вы можете дать мне место для проезда на вашем судне?"
"Вы! Англичанин, и вы хотите увидеть святые места? Ну, это что-то новенькое. Никто из вашей нации никогда не плавал на Соловки. Они приплывают сюда покупать, а не молиться. Иногда они приходят воевать".
Последние слова, произнесенные негромким тоном, вырвались у него между зубов с неким рыком, что было весьма комично для столь невысокого человечка.
Источник - Free Russia, Author: William Hepworth Dixon, 1870.
