- Никодим, что это? Ты мертвый, призрак, привидение, а я тебя не боюсь… Как это может быть? Почему?
Лиза стояла перед Никодимом, не решаясь сделать шаг навстречу, но эта нерешительность не была вызвана страхом - она просто боялась, что от любого неловкого движения любимый исчезнет, растворится, как последний утренний сон, и она больше его никогда не увидит. Но Никодим не исчезал, смотрел на Лизу чуть насмешливыми глазами, ласкал взглядом, как он это делал тогда, в пору их счастливой любви.
- Ты любишь меня, Лизуша. Радость моя светлая, ясное мое солнышко, рыжий лисенок мой. Ты любишь меня, поэтому тебе не страшно. Как можно бояться своей любви? Это невозможно.
Лиза таяла от его взгляда и его слов. Наверное, если бы можно было сейчас уйти с ним, она не на мгновение бы не сомневалась, протянула ему руку и пошла. Без страха, без сожаления, без сомнения. Но вот только он ее не звал…
- Люблю, да. Всегда любила, наказанье это мое. И счастлива -то была лишь тогда, когда мы были вместе. А вот ты? Ты любил меня, Дим? Только правду скажи, не ври. Было в нашей жизни время, когда ты любил меня?
Никодим встал, подошел к Лизе, тихонько и нежно взял ее лицо в свои руки, коснулся губами ее прикрытых век. И от него шло тепло, настоящее, человеческое, вроде он был живым, реальным, настоящим.
- Я тебя всегда любил, Лизушка. Даже, когда думал, что не любил. Даже когда болел другой, любил я только тебя. Поверь мне.
- Ты врешь, Димка! Зачем ты мне опять врешь!
Лиза смотрела в его такие молодые, такие веселые, такие родные глаза, укоряла, чуть кокетничая, как будто совершенно забыла, что перед ней стоит умерший, несколько раз предавший ее человек. Она снова вернулась в ту, тысячу лет назад забытую весну, когда они - юные, потрясающе красивые, легкие и беззаботные, стояли на набережной, смотрели на быструю реку, постепенно тающую в быстро наступающих городских сумерках, и сами таяли от счастья и страсти. И такое же тепло, как сейчас шло от Димкиных горячих и сильных рук, и казалось, что он не выпустит Лизу из своих объятий никогда.
- Ты совсем не изменилась, Лиза. Чуть-чуть только стала спокойнее твоя красота, но ты все такая же ослепительная.
Никодим отпустил ее, отошел к окну, и Лиза разом вернулась в реальность. И вдруг ей стало бешено стыдно за свое постаревшее лицо, за усталую кожу, за опустившиеся от частой печали плечи и слегка увядшую грудь, предательски просвечивающую сквозь кружева ночной рубашки. Она схватила шарф с подлокотника кресла, набросила его на плечи и плотно стянула на груди.
- Никодим! Забери меня с собой! Послушай, пожалуйста, я хочу уйти с тобой. Я тоскую без тебя.
Никодим снова подошел, с силой отвел руки Лизы, судорожно стискивающие шарф, наклонился, поцеловал ее шею у ключицы, скользнул было губами ниже, но остановился.
- Не думай о плохом. Для меня ты так же красива, как раньше. Я не вижу твоей старости, я ее не увижу никогда. Ты для меня все та же Лиза - легкая, как бабочка, нежная, рыжая. И когда мы встретимся снова, ты останешься такой, как в моей памяти. А я - как в твоей.
- А та? Как же она?
- Забудь. Не было ее. Во всяком случае для тебя. Не было.
Он снова заботливо укутал ее плечи, подошел к окну, грустно глянул, вздохнул
- Я ухожу, Лиза. Мы встретимся с тобой, ты даже не заметишь времени разлуки. А пока ты нужна здесь. Детям… Ему… Всем…
Никодим кивнул в сторону спящего Сергея, сделал какое-то неуловимое движение плечами и исчез. То ли прошел сквозь стену, то ли просочился сквозь стекло огромного окна, то ли просто растворился в ночном воздухе, оставив Лизе лишь ощущение тепла и любви.
…
Алиса стояла в прихожей растерянная, вернее потерянная, чуть похожая на грустную слониху, потерявшую слоненка. Она с силой опустила рюкзак на пол, стащила шапку, тряхнув стриженными, окрашенными в цвет темного золота волосами, села на стул, и уставилась на оцепеневшего Антона, поджав полные губы.
- Что? Ну да, без предупреждения. Не хотела, что бы вы тут меня крыли на чем свет стоит. Оставила я ее там. Хоть убейте.
Лиза забрала у нее шапку, буквально вырвав ее из сжатых, побелевших пальцев дочери, стянула с нее куртку, погладила по голове, шепнула
- Тихо. Успокойся, пошли в дом, все расскажешь. И, правда, что ты вылупился, Антон? Зови Катьку, пусть все к обеду собирает, да коньяк достанет, видишь, на Алисе лица нет.
Алиса, повинуясь матери, тяжело встала, стащила ботинки, и, как старуха шаркая ногами, поплелась в дом. А Лиза, вдруг ясно и четко поняв, что скит снова забрал у них частичку души, пошла за дочерью, не знаю что и как ей говорить, как успокоить.
…
Море редко в их краях бывало таким неласковым. Свинцовые волны свирепо вздымались, чуть не врываясь в их дом. Конечно, это только казалось, уж больно далеко внизу оно бесновалось, но соленые брызги чувствовались в ледяном воздухе, делая его еще более суровым. В такие дни море Лизу пугало. Ей иногда казалось, что оно заберет ее, заманив в свои густые волны, и она, вдруг превратится в дельфина, нырнет под ажурную пену и исчезнет навсегда. Сергей чувствовал всегда такое настроение жены. не лез в душу, просто сидел рядом и молчал. Так и сегодня. Лиза с Алисой, сидя на веранде в плетеных креслах, кутались в пушистые пледы и молча смотрели вниз на воду. Они почти не говорили об оставленной в скиту Верушке. Но мужики видели - Лиза дочь поняла. И не осуждала.