- Что с тобой? - смотрю на жену, а у неё слёзы текут.
- Да, ты мне не купишь…
Она только недавно родила нашего младшего и видно ещё не совсем пришла в себя.
- Да что я не куплю, скажи толком?
- Вон, - она показывает на объявление, а там продаются щенки французского бульдога.
Довольно милые рожицы, но это на фото. Отказать женщине в таком состоянии совершенно невозможно, вот и поехали мы за щенком. Этот понравился особо, потому домой мы вернулись с крошечным щенком, очаровательным до безумия. Щенок оказался умным и порядочным, дела делал на тряпочку в туалете, а попутно развлекал нас своими проделками.
- Это они купили собаку, которая ест людей! – сплетничали соседки.
- Азохенвей, Сёма, ты будешь кушать этих людей? - специально так, чтобы услышали соседки.
Вот так и стал наш пёсик Сэмом, хотя по паспорту он был Честер. Уже потом он был и Семён Семёнычем, и Сёмушкой, и даже Семулечкой. Не любить его было просто невозможно, слишком забавная рожица и смешные проделки не оставляли никого равнодушными. Белое чудо имел только пятнышко над хвостом, а нрава получился совершенно добродушного и шкодливого, но больше по-доброму.
Любовь к «не собачьей» еде у него проявилась с детства. Дыня, арбуз, сырая картошка, всё это нравилось ему чрезвычайно, а за кусок сыра он мог сделать что угодно. Он и делал, стоило спросить – «кому мы дадим сыр»? – как пёс мгновенно поднимал лапку.
- Расскажи нам, как ты любишь сыр? – и тут наш Сэм выдавал такую руладу, что хоть трек записывай.
Но самое впечатляющее было, когда кусочек сыра укладывался ему на нос под команду «ждать». Морда выражала массу эмоций, от «ироды, вы что творите», до «сыр!!!», «за это можно жизнь отдать». Но вот звучит команда «взять», и сыр мгновенно исчезает в пасти нашего Сэма.
Надо сказать, что челюсти у французов слишком короткие, чтобы зубы размещались нормально, поэтому казалось, что они у него располагаются в два ряда. Хватка у нашего пёсика была мощная, висеть на тряпке он мог вполне, но так никого и не покусал за всю жизнь. Добрый был до бесконечности, только пьяных не любил.
А ещё Сэм любил стащить что-нибудь, будь то сырая картошка или перепёлка, добытая на охоте. Проходя мимо, как будто вовсе не интересуясь ничем, он прихватывал пастью понравившийся предмет и так же тихо пытался унести.
- Сем, ты что творишь?
Пёс тут же выпускал из пасти на пол свою добычу и отворачивался, всем видом говоря – «вы о чём, ничего не было». Зато храпел он, как настоящий мужик, порою сам просыпаясь при этом и удивлённо оглядываясь, «что это было»? А если доводилось при этом испортить воздух, то пёс уходил в дальний угол, всем видом говоря: - «вы что творите»?
На природе пёс преображался, он носился по траве, пугал птиц и вообще, был безумно счастлив. Обожал реку и вообще воду, куда лез с таким удовольствием, что передать словами не получится. При этом мог улечься и в лужу, а потом его приходилось отмывать от грязи. «Уши торчком, нос пятачком, хвостик крючком», эти слова подходили к нему больше, чем к любому поросёнку, но вслух произносить было чревато, пёс обижался и уходил в другую комнату.
Прожил с нами он тринадцать лет, что для короткомордых собак очень неплохо. Боксёры к девяти годам обычно уже глубокие старики. Уходил Сэм у меня на руках, а плакала вся семья. Ночью я отнёс его на аллею, где он любил гулять и зарыл под кустом жасмина. Вот так и закончилась история ещё одной моей собаки, хотя, скорее, это мы были его на всю недолгую собачью жизнь.