Максим поговорил с отчимом по телефону и вернулся в гостиную. Выслушав рассказ матери о произошедшем в его отсутствии, он попытался уговорить ее найти в себе силы, чтобы помириться с Василисой. Но женщина была оскорблена до глубины души.
— Максим, как ты не понимаешь. Нина хочет получить опеку над Василисой только для того, чтобы добраться до квартиры Сергея, — высказала она свои соображения.
— Мама, в чем конкретно ты обвиняешь человека? Скажи мне, — спокойно потребовал молодой человек.
— Во всем. Она все это подстроила, несомненно. Поверь мне, это Нина. И подкупила там всех в органах опеки. Сергей мне сам говорит, что когда в Туринск приехал, все очень быстро сделал, и что Нина все организовала, свела его со всеми нужными работниками.
— Ну, не знаю, мама. Очень уж неубедительны твои соображения.
— А ты посмотри, что она делает. Видно ведь, что из кожи вон лезет — хочет Сергею понравиться.
— Мама, то, о чем ты говоришь — вилами на воде писано. Это ведь доказать еще нужно.
— Вот и помоги мне доказать. Съезди в этот Туринск, наведи там справки. А я пока в больнице договорюсь, чтобы Сергею сделали анализ крови для ДНК, — неожиданно попросила сына Фаина.
— Ну, ты, конечно, даешь, — усмехнулся Максим.
— Я знаю, что говорю. Василисе такой анализ уже был сделан, когда она в колледж поступала.
Максим задумался.
— Хорошо. А что если выяснится, что девочка не является дочкой Сергея? Ты ее выгонишь?
— Да ну не выгоню я ее, Максим. Куда я ее выгоню-то? Пусть живет себе, никто ее здесь не тронет. Понимаешь, у меня просто аргументы появятся, если начнется дележ имущества. Я же могу вообще без угла остаться.
— К нам поедешь жить, — улыбнулся сын.
— Ага! Еще чего!
— Но это бред какой-то.
— Это не бред. Я прошу тебя, Максим, съезди в Туринск.
Максим злился на мать, на Сергея, а главное, на себя. Как так получилось, что он увяз в этой разборке по самые уши? Но как бы то ни было, он не мог бросить мать. Права она или нет, надо было довести дело до конца.
Пришлось Камскому позвонить жене и предупредить ее о том, что задержится у матери. Сам же в этот же вечер отправился на вокзал, чтобы поехать в Туринск, где его отчим много лет назад неплохо погулял.
***
Утром следующего дня Максим сошел с поезда на вокзале Туринска. Его встретила пасмурная погода. Желания что-либо выяснять не было, но задачу молодой человек был обязан выполнить. Смутно представляя план своих действий, он отправился в дом, где раньше жила Василиса с матерью.
Позвонив в соседскую квартиру и представившись родственником Сергея, он разговорился со словоохотливой татарочкой, шестидесятипятилетней Гульсией Альбертовной.
— Как же! Как же! Я вспомнила Сергея. Он приезжал сюда месяца три назад. Поступил благородно — девочку признал свою, приютил ее. А ведь неизвестно, что бы могло случиться с Василисой, если бы он этого не сделал. Мать ее, Люба, всю жизнь была несчастной: ни с мужчинами у нее ничего не получалось, ни с работой хорошей...
— Ага, Гульсия Альбертовна, а кого-нибудь из тех людей, с которыми Любови не везло, вы знаете? — поинтересовался Максим.
— Да, приходил один. Она его подкармливала. Но на ее шиши разве разгуляешься?! Кстати, Люба стихи писала и относила из в издательство, — вспомнила бывшая соседка. — Ей платили сколько-то, но немного. Поэтому она еще шила. А хотите, я вам покажу несколько ее стихов?
— Нет, спасибо. Не нужно мне ничего показывать. Вы мне лучше про этого человека расскажите. Вообще кто он такой? Я хотел бы знать.
— Это Тишка Рябинин — тоже один из непризнанных гениев.
— Ага.
— Он ко мне захаживает иногда, плачется, жалеет Любку. Ну, а я его жалею: то чайку налью, то супу. Они ведь как родные были с Любой.
— А что это значит, по-вашему — родные? — зацепился за слова Максим.
— Не... — протянула Гульсия Альбертовна, — этот Тишка, Тихон, я не знаю, как вам сказать, многие говорят, что этот шалопай является отцом Васьки. Но а какой он отец-то, какой он родитель? Себя прокормить не может. И какое воспитание такой отец ребенку может дать?
— Понял. А где живет этот непризнанный гений? Я поговорить с ним хочу.
— Он живет на Токарей, недалеко от гастронома на въезде в городок. Там один крайний дом перед прудом.
— Ага. А квартира какая, не знаете?
— Да какая квартира! Вы его найдете, он такой длинный, с седой бородой. Кепку свою не снимает никогда, наверное. Если что, пьяницы тут всегда сидят, с торца магазина. Они все его знают, подскажут.
Максим был уверен, что именно Тихон был отцом Василисы. «Вот хитрец! Гением прикинулся! Не от мира сего! Наверняка сознательно переложил ответственность за девочку на Любовь Геннадьевну, а потом и на Сергея».
Пока Камский искал этого рифмоплета, у него руки чесались надавать ему как следует.
***
Спустя полчаса Максим нашел Рябинина там, где словами ему обозначила место Гульсия Альбертовна — с торца магазина. Тот распивал в компании нескольких таких же жалких и потрепанных мужичков местную бормотуху.
Тихон легко вошел с Максимом в контакт и, считая себя жертвой, стал жаловаться на то, что Люба, которую он боготворил, предала его ради Сергея.
— ...Я ведь и пить-то из-за этого начал, — продолжил несостоявшийся поэт. — Невмоготу было смотреть, как она сохнет от любви к Борисычу.
— Тихон, скажи мне как мужик мужику, чья Василиса дочь, твоя или Сергея? — без обиняков поинтересовался Максим.
Мужчина задумался. Камский невольно отметил про себя его высокий рост — два метра, не меньше.
— Понимаешь, тут такая история произошла... Это было, когда мы с Любой окончательно еще не расстались, но уже Борисыч на горизонте замаячил. Они ведь с ней на чьем-то дне рождения познакомились. Наобещал он тогда Любе золотые горы: счастливую семейную жизнь, детей... Так вот, может, и моя.
— Не понимаю, что вы за люди такие! — вспылил вдруг Максим. Его раздражало то, что Тихону будто бы на все наплевать. — Неужели тебе не интересно, чей ребенок живет в квартире, в которую ты приходишь ночевать? Я не понимаю просто этого?
— А я и не обязан делать так, чтобы ты меня понимал. Я по жизни бродяга, поэт, танцор, творческий человек. Да и Люба, она ведь как говорила: «Я родила ребенка ради ребенка, а не ради мужика» — вот такой она человек. Да и уколоть она меня всегда норовила...
— В смысле уколоть? — не понял Максим.
— Какой, говорила, из тебя отец? Жить с тобой все равно не буду. Какая, мол, тебе разница, от кого я родила?
— Ну и Люба эта ваша... — Максим покачал головой.
— Да права она, права, брат. Ну, не для семейной жизни я рожден, понимаешь? Не для житейских забот. Мое призвание — жить на сквозняке мира, рифму ловить, суть бытия познавать!.. — воскликнул Тихон.
— Ну-у-у, понеслось, понеслось! Водка твоя в кровь ударила, что ли? — остановил его Максим. — Послушай, можно провести генетическую экспертизу и узнать, чья Василиса дочь, твоя или Сергея.
— А пятихаточку дашь? — спросил Тихон. Но когда увидел суровый взгляд Максима, включил заднюю: — Да шучу я, шучу. — Заулыбался, вытирая нос от снежинок. — А что это изменит? Какая разница, когда столько лет уж прошло? Какой из меня воспитатель? Из меня воспитатель, как из издателя писатель. Да и отношения у меня тут замаячили — нужен я еще кому-то стал, понимаешь? Конечно, не все так обнадеживает, но надежда умирает последней.
— А ты не пей для начала, — подсказал элементарную вещь Максим. — Короче, Тихон, пойдем, сделаем тест. Заодно избавишься от старых забот, узнав о Василисе. Потом — к новой любви с чистой совестью.
— Ага. Или грязной. Пойдем, куда тебя сейчас денешь.
На сегодняшний день Максим, конечно, большую часть своей жизни прожил в среде так называемой творческой элиты и многое видел, но сейчас он был поражен инфантильностью и малодушием Тихона, инженера человеческих душ, который в настоящей жизни не мог поступить как мужчина и позаботиться о ребенке умершей любимой женщины. Этого молодой человек не понимал.