Папа очень меня любил и оберегал как мог. В силу своих представлений об отцовской любви. А я и не перечила, с ранних лет понимала, что отцу тяжело одному меня воспитывать. «Та женщина» — так мы называли мою мать, которая бросила нас с папой сразу после моего рождения. Впрочем, чтобы уйти, сначала нужно прийти. А «та женщина» всегда была сама по себе. Упорхнула, как мотылек. С тех пор папа недолюбливал весь слабый пол. Только я была исключением — его любимой дочкой. Иногда мне казалось, что папа слишком меня опекает. Но я понимала, что все это делается для моего блага. Он отслеживал каждый мой шаг и изменения в настроении. Беспокоился — вдруг что не так пойдет. Хотел, чтобы я стала порядочной девушкой. Вслух он этого не произносил, но подразумевал, комментируя внешний вид актрис, когда мы вместе смотрели его любимые передачи по телевизору:
— Снова эта выскочка! И куда лезет? Дома бы сидела, детей воспитывала. Тоже мне, звезда! А вот еще одна — вульгарщина!
— Это просто такая мода, папа, — едва слышно возражала я, но мои слова словно таяли в пространстве под обращенным на меня суровым взглядом.
И я замолкала, виновато прикусив губу. И выходила из комнаты, хотя знала, что папе это не нравилось. Он считал, что дочь на то и дана, чтобы была настоящая семья и не приходилось коротать вечера одному. Слушатели ему были нужны как воздух, и с моей стороны было достаточно одного кроткого кивка. А затем чашка горячего молока на ночь, с корицей...
Увлеченный моим воспитанием, уроками, оценками и нашими совместными прогулками по вечерам в парке, папа и не заметил, как я стала взрослой. Мне исполнилось восемнадцать. А ему и в голову не приходило, что мои интересы давно изменились и общество отца, постоянное и неоспоримое, порой навевало скуку. Сказать об этом вслух означало обидеть его на всю жизнь. Поэтому я помалкивала и старалась быть хорошей дочерью.
Всю неделю мне пришлось добиваться папиного разрешения, чтобы провести выходные с подругой за городом.
— Зачем ты туда едешь? — хмурился он. — Ну хочешь, давай в санаторий съездим. Покажи-ка мне эту Машу. А чего у нее глазки такие маленькие? — щурился, разглядывая фотографию в телефоне. — Подозрительные что-то. Сама посмотри. Какой у тебя открытый и радостный взгляд, и у нее — совсем другой.
Я посмотрела на свои грустные, как у щенка, глаза на снимке и с недоверием перевела взгляд на отца. Он не шутил.
— Ну вот, я же говорю! Убедилась? Так что не знаю, зачем ты с ней общаешься.
— Она из очень хорошей семьи. Ее дедушка академик, — я отлично изучила «сильнодействующие» слова.
— Уже что-то... — подобрел он. — Пусть поставит себе плюсик. Ну а что вы делать там собираетесь? Целых два дня! Вдвоем будете? — спросил настороженно.
— Вдвоем, папочка, вдвоем. Спасибо тебе! — я бросилась обнимать отца.
Он был еще несколько растерян, но его позволение было получено!
Выходные оказались чудесными, хотя и получились немного с обманом. Это вышло не специально. Просто на дачу приехал двоюродный брат Маши. Этот внезапный визит заставил мое сердце на миг обмереть, а потом забиться быстрее. Я потеряла всякий контроль...
Андрей прилетел на две недели из Америки навестить родных. И встретил меня. У нас нашлись общие интересы и темы для разговоров, мы даже одинаково пили черный чай, не вынимая из чашки пакетик. Маша сразу все поняла и не мешала нам с Андреем наслаждаться обществом друг друга. Но скорая разлука и предстоящий разговор с папой омрачали настроение.
А отец эти два дня места себе не находил, каждые полчаса проверяя, давно ли я заходила в Интернет. Современным он был не во благо. Я же напрочь забывала звонить домой, чем заставляла папу очень нервничать. Но разве мне было до этого? Я первый раз в жизни позволила себе расслабиться, влюбиться и быть красивой. Андрей собирал для меня в поле цветы и рассказывал про свою Америку.
— Они пьют так много кофе. А небоскребы уходят прямо в небо. Там жизнь как кино, а кино как жизнь. Это прекрасный и сумасшедший город. Тебе понравится, вот увидишь!
— Да, понравится! — соглашалась я. Закрывала глаза и представляла себя там, в другой стране и в другом измерении. — Ой, как мне нравится! Лови меня, — я кружилась в поле, раскидывая охапку цветов и беззаботно смеясь.
— Вот поедешь со мной, и мы с тобой заживем своей жизнью, — обещал Андрей.
— Как это своей жизнью? А папа? Он без меня не сможет, — спохватилась я.
— Будешь его навещать. Или он станет к нам на праздники приезжать. Снимем большой дом, места всем хватит.
Я не знала, как там сложится в далекой Америке, но одно могла сказать точно: я очень хотела уехать, неважно куда, и больше не возвращаться в комнату, где мне не хватало свежего воздуха.
— Все потом, потом... — засмеявшись, откликнулась я. — Побежали, — и мы неслись вперед, стирая прошлое.
В воскресенье я возвратилась домой. Папа пластом лежал на диване и держался за сердце. Мне захотелось накричать на него... А потом принести горячее молоко с корицей и включить его любимую передачу, где так много вульгарщины.
Мы с папой весь вечер молчали, и оба отчетливо понимали, что он победил. Я открыла окна, чтобы немного проветрить квартиру с ее спертым воздухом.
Отец довольно заулыбался. Он считал, что искренне заботится обо мне. Он и так дал мне целых два дня свободы, ослабив цепи. Тем самым лишь крепче привязав к себе, к этой маленькой квартирке, где обитают двое зависимых от своих страхов и друг от друга людей. Где каждый понимает слабость другого, ненавидит и в то же время жалеет. Ох уж это проклятое чувство долга и ощущение вины за уход матери...
Звонки из Америки еще какое-то время продолжались, а потом стали лишь длинными гудками упущенного счастья.