Я смело смотрела в глаза человеческой боли. А этого не выдержала… Коллеги-медики травили меня за то, что не беру денег с пациентов.
Медсестрой в онкодиспансер меня устроила родственница, которая работала там всю жизнь. Её уважало руководство, поэтому мне "за красивые глаза" и досталось хлебное место - в отделении химиотерапии.
"Работа тяжёлая, - объяснила родственница, - но благодарная".
Ещё студенткой я вместе с тётей-медсестрой обходила её частных пациентов (лежачих больных, которых из больницы выписали домой), помогала делать им перевязки и уколы, училась смело смотреть в глаза человеческой боли, немощи.
Благодаря тётиным урокам я в 19 лет умела то, что другим медсёстрам удаётся лишь после десятилетий практики. Например, делать внутривенную инъекцию онкобольному, сосуды которого "сожжены" химиотерапией так, что их как бы и нет.
Я пережила шок, когда от коллег-медсестричек узнала, сколько им стоило устроиться на такую же работу. Суммы в десять раз превышали официальный полугодовой заработок. Девушки, которые ещё почти ничего не умели, уже думали о то, как им отработать потраченные на трудоустройство деньги.
А отрабатывали не внеучебной работой, визитами к лежачим больным после работы, а "благодарностями". За каждый укол, за каждую капельницу пациент платил в карман. Большинство девушек не видело в этом ничего ненормального. Кто-то благодарил за эти деньги, а кто-то даже набивал себе цену. Потому что в каждом в коллективе есть люди с золотыми руками, а есть такие, у кого они выросли словно не из того места, а спеси – через край.
Я принципиально не брала денег с пациентов. Онкоболезнь накладывает особый отпечаток на человека. Это знак некой обречённости. Молодые женщины, и постарше, и бабушки - все в нашем отделении химиотерапии смотрели на врачей, на медсестёр, как на спасителей. Большинство приносили с собой Библию, и, лёжа под капельницей, читали её и молились.
Никогда не забуду одну молодую красавицу, Екатерину, проходившую лечение от рака груди. Когда я впервые увидела эту пациентку, у неё была толстая русая коса. На третьем курсе химиотерапии девушка уже была совсем лысой, но все такой же красивой. Синий платок прекрасно оттенял её серые глаза. Екатерина не читала Библии. Она постоянно вышивала. Когда покидала отделение после последнего курса "химии", сказала, что хочет что-то подарить мне на память.
Это был вышитый рушник.
Когда Екатерина узнала о своём диагнозе, у неё уже была запланирована свадьба. Её отложили, чтобы девушка смогла пройти курс лечения. Врачи давали ей высокий шанс на выздоровление, но предупредили: медлить нельзя.
После первого же курса Екатерине стало так плохо, что она и думать не могла о брачной церемонии. Её снова отсрочили.
"Ничего, зато я наконец имею свободное время и смогу вышить себе свадебный рушник!" - не теряла оптимизма Катя.
Когда у меня была свободная минутка, всегда забегала в её палату, чтобы подбодрить, спросить, не хочет ли пить, понаблюдать за ловкими движениями тонких Катюшиных пальчиков и просто поговорить о жизни.
Жених Екатерины, видно, был реалистом. Он нашёл себе другую - такую же красивую, но здоровую.
"Мне это полотенце уже не понадобится, - сказала на прощание Екатерина. - Пожалуйста, прими этот подарок, я заканчивала эту вышивку с мыслью о тебе. Я благодарна тебе за твою лёгкую руку, твои уколы никогда не болели".
Ей отказать я не могла. Когда Катерина ушла, другая медсестра, Вера, мне сказала, что слышала разговор врача с родителями Кати: ей осталось несколько месяцев - не больше.
"Представляешь, они потратили на её лечение огромные деньги, препараты из-за границы заказывали, и все зря, - говорила Вера. - А как хорошо благодарили заведующих, медсестёр! Здесь все девушки мечтали быть на смене, когда была Катя...".
Моей принципиальности коллеги не разделяли. Старшая медсестра недолюбливала меня. Несколько раз меня пробовала подставить, списав на меня исчезновение каких-то дорогих лекарств. Как-то сказала:
"Тебе место не в больнице, а в монастыре!".
Наконец мне намекнули, что на моё место уже ожидают несколько претенденток, и лучше, чтобы я ушла по собственному желанию.
Я стала искать другую работу. Но это было непросто. Во всём городе была только вакансия медсестры в средней школе (минимальная зарплата) и в урологическом отделении городской больницы. Но заведующий там, как я узнала, "бешеный" - сам не берет благодарностей от пациентов и персонал за это травит. Из-за этого в отделении постоянная нехватка кадров. Ставка медсестры - ниже, чем моя нынешняя, но можно взять полторы и получать примерно такую же сумму, работая вдвое больше. Мне это подходило…
Михаил - такого порядочного молодого человека я видела только в кино - каждый день приходил в больницу, приносил обед и свежую одежду своему дедушке, нашему пациенту. Дед внука любил более всего, а тот отвечал ему нежностью и заботой.
Однажды, в страшный ливень, Михаил затормозил на остановке, где я после ночной смены ждала маршрутку. Предложил подвезти домой, и я не отказалась. Даже не знаю, когда именно я влюбилась в него: раньше или в тот момент, когда он выбежал из машины под дождь, чтобы прикрыть меня своим плащом, как зонтиком, и довести до подъезда?
А уже через полгода мы встали на свадебный рушник. Тот самый, Катюшин. А ещё через год у нас родился сынишка. Мы с Мишей - самые счастливые в мире родители. Полотенце берегу. Это теперь оберег моего семейного счастья. Спасибо тебе, Катюша!